Вкус листьев коки, стр. 6

– Я не могу сейчас переодеваться, – ответил он, – я вошел в транс.

Он замолк на минуту, затем предложил пойти домой переодеться, если мы заплатим вдвое больше.

Мы поплелись вверх по холму. Шаман периодически останавливался, выкрикивал свое имя и, пьяно накренившись, ударял ладонями о землю. Когда мы очутились у священного дерева, он приказал дочери вырыть у его корней ямку и опустить в нее мешочки с киноа, пшеницей и рисом.

– Дань матери-земле, возвращаем ей подаренное нам, – коротко пропел он на испанском и кечуа. – Все, – добавил он и махнул рукой, отправляя нас восвояси.

Хуан молчал, пока мы не сели в его машину и не поехали домой.

– Видела человеческий череп у него на столе? – спросил он, когда мы отъехали уже далеко. Я не придала этому внимания. У моей мамы тоже было полно таких странных вещиц: валялись по дому со времен медицинской школы.

– В глазнице была фотография мальчика, – тихим голосом продолжал Хуан. – Это смертельное проклятие. Черная магия. Мы были в доме малеро.

Тайтайчуро, как считал Хуан, использовал черную магию, чтобы призвать высшие силы и обрушить смертельную кару на несчастного мальчика. На секунду он замолк, затем на лице появилось выражение глубокого облегчения.

– Слава богу, ты не поскупилась на чаевые.

ГЛАВА 3

Народная война

Было ли то проклятием или совпадением, но неприятности случились с нами через день. Хуан подвез нас к автобусной остановке, откуда предстояло начать первый этап нашего путешествия к югу, в Кито. Только мы доехали до главного шоссе, как дорогу преградила огромная толпа. В воздухе висели тяжелые маслянистые клубы сажи и дыма от горящих шин.

– Забастовка, – объяснил Хуан.

Дюжина индейцев отавало таскала большие булыжники, чтобы перегородить шоссе. Как объяснил Хуан, правительство урезало субсидии на основные товары, в том числе бензин. За ночь цены выросли в пять раз. В знак протеста местные жители устроили однодневную забастовку. Хуан был настроен скептически, но также и обеспокоен.

– Эти люди, – сказал он, указывая на молодых мужчин, размахивающих флагами и выкрикивающих лозунги в мегафон, – всего лишь политики, которые мутят воду. Местные жители слишком бедны и не могут позволить себе пропустить день работы в полях ради уличных беспорядков. Но если однажды они объединятся. Все продовольствие в Эквадоре выращивается на их полях. Стоит им прекратить работать – и все эти политики умрут с голоду.

Хуан помог нам пересечь баррикады пешком и оставил нас по ту сторону, где мы могли бы поймать машину. За три коротких дня он стал нашим другом и защитником, а его искренний смех и доброе сердце – вдохновением в нашем путешествии на юг. Может, именно Хуан, а не Тайтайчуро был тем самым благословением, которое мы надеялись отыскать в этих краях?

Индейцы расставили заграждения с интервалами вдоль Панамериканского шоссе, парализовав транспорт по всей стране. Грузовые и автобусные компании отреагировали на это, наладив сообщение между баррикадами. Когда автобус прибывал к эпицентру забастовки, пассажиры попросту выходили, пересекали баррикады и ждали следующего автобуса на другом конце.

Меня согласился подвезти дружелюбный водитель, направляющийся в Кито. Своего грузовика у него не было, да и за бензин он не платил. Он сочувствовал бастующим, которым из-за бедности новые цены были недоступны. Но был уверен, что правительство не изменит стратегию и забастовка рано или поздно кончится: голод вынудит протестующих вернуться к работе. Как ни хотелось ему поддержать их, он должен был кормить жену и троих детей, и взять выходной было непозволительно. Каждый день он проделывал путь из Имбабуры в Кито, а по выходным садился на автобус и ехал в далекий Гуаякиль повидаться с семьей. Из-за подскочивших цен на бензин он был вынужден попрощаться с мечтой о собственном грузовике и большем заработке, который позволил бы ему каждый вечер приезжать домой и укладывать спать детей, а может быть, однажды дать им высшее образование.

Я вспомнила свои университетские годы: тогда, в окружении увитых плющом колонн и идеально подстриженных лужаек я писала курсовые о необходимости шоковых методов применительно к финансовой политике развивающихся стран. Как легко тогда ложились эти слова на бумагу. Мне стало стыдно.

Наутро Джон, мой оператор, уехал на три недели на другое задание. Он выбрался как раз вовремя: забастовка перекинулась на Кито, и ежечасно по местному радио объявляли устрашающие предупреждения.

Напряженная атмосфера совершенно не соответствовала тихим улицам Кито, мощенным булыжником, с черепичными крышами и оштукатуренными колониальными церквями. Кито получил свое название в честь его жителей доинковой эпохи – мирного народа киту. Его потомки были завоеваны инками в начале XV века. Хотя от экватора Кито отделяла всего пара километров, город располагался на большой высоте – почти три тысячи метров, – и потому здешний климат был так приятен, что два последних правителя инков предпочли обосноваться здесь и не возвращаться ко двору в Куско. Вскоре Кито превратился в важнейший город империи и крупный транспортный центр на тропе инков. Значение его было столь велико, что, когда прибыли испанцы, полководец инков Руминьяху предпочел сровнять город с землей, чем отдавать его во вражеские руки. То немногое, что осталось, было потеряно в последующих войнах и во время восстановительных работ. Облик современного Кито остался с колониальных времен.

В девять утра я вышла на улицу, присоединившись к потоку протестующих, которые маршировали в сторону старого города и президентского дворца. Боковые улицы были забаррикадированы горящими шинами, и для прохода забастовщиков осталась лишь главная улица. На каждом углу хорошо одетые мужчины выкрикивали в мегафоны лозунги, подгоняя толпу, которая двигалась вперед оглушительно ревущей волной. Марширующие словно явились на праздник: они танцевали, колотили в кастрюли и сковородки. Дети гордо несли флаги; несколько студентов переоделись рабами, опутав себя цепями. Молодая женщина в костюме скелета соблазнительно извивалась, переплетая руки и двигаясь в танце вниз по улице. Казалось, никого не заботила перспектива столкновения с полицейскими – никто об этом даже не думал. Мы с шумом пронеслись мимо отрядов вооруженных военных, которые молча наблюдали за нами с тротуара. Меня охватило зловещее предчувствие неминуемой катастрофы.

По мере того как мы приближались к старому кварталу города, улицы становились уже. Я протиснулась в первые ряды и села прямо на дороге, чтобы сфотографировать приближение толпы. И тут в их поведении что-то изменилось: я скорее почувствовала это, чем увидела. Ритмичные выкрики замедлились, потом вовсе прекратились; кто-то снова подхватил лозунг, но тут же замолк. Все взгляды обратились поверх моей головы. Я обернулась и увидела шеренгу полицейских, вооруженных тяжелыми пластиковыми щитами; на их поясах висели канистры со слезоточивым газом. Они стояли, широко расставив ноги: сплошная стена из плоти и металла, протянувшаяся через улицу.

Демонстранты смущенно переминались с ноги на ногу, как стадо лошадей, которые скакали галопом и вдруг увидели, что сами попались в загон. Даже организаторы сникли, опустив мегафоны и оценивая свои возможности против зловещих газовых гранат в руках противника.

Затем толпа неожиданно повернулась и пошла по переулку; их шаг вновь стал бодрым, а лозунги зазвучали с удвоенной силой, стоило им миновать одетых в оливковую форму полицейских с суровыми лицами. Я задержалась, чтобы сфотографировать кордон. И через несколько минут услышала первый взрыв слезоточивого газа. Я побежала.