Княгиня Ренессанса, стр. 7

– Позвольте мне хотя бы проститься с ней, – взмолился Гаэтан.

Ответ был неумолим, как нож гильотины:

– Нет.

Зефирина, пригвожденная к месту двумя оруженосцами князя, простонала:

– Гаэтан… Гаэтан…

Словно не слыша стонов молодой женщины, Леопард сделал знак рукой. Четверо его всадников окружили шевалье де Ронсара. Один из головорезов спешился, уступая свою лошадь пленнику, а второй, для пущей предосторожности, связал руки молодого человека.

Долгий прощальный взгляд любимой – вот и все, что осталось Зефирине от ее любви.

Она сказала прерывающимся голосом:

– Вы не имеете права… вы не имеете права… Это был конец.

Четверо всадников и их пленник покинули поляну, перейдя в галоп.

Мирно пасущиеся на лугу овцы расступились, пропуская их, и вскоре стук копыт на дороге совершенно затих.

– Я вас ненавижу… я вас презираю… Лучше убейте меня.

С лицом, залитым слезами, Зефирина осыпала оскорблениями своего мужа. Когда его терпение явно истощилось, князь отдал краткий приказ:

– Avanti [4]…

И, словно в хорошо поставленном театральном представлении, на поляну въехали носилки, запряженные мулами в кокетливой сбруе и с красным плюмажем.

– Я отказываюсь садиться в носилки…

Зефирина топнула ногой. Она даже попробовала укусить обоих несчастных оруженосцев.

Неожиданно раздавшееся из носилок карканье, прервало ее на полуслове:

– Salut, Sardine… Salut, Saucisse [5]!

То был Гро Леон, прирученная говорящая галка, последний дар Мишеля Нострадамуса перед тем, как Зефирине пришлось покинуть Салон-де-Прованс.

«Нострадамус… добрый мой друг… Знаете ли вы, до какой крайности я доведена?..» – горько сетовала девушка в то время, как Паоло и Пикколо подталкивали ее в носилки, раздвинув малиновые занавески.

«Не пройдет и трех недель, Зефирина… на вашей голове засияет корона… Минет пять недель, на рассвете Саламандра, Леопард на Марсовом поле, чтобы сразиться… Леопард усталый в небо свой взор устремляет… Рядом с солнцем видит орла, забавляющегося со змеей… Три планеты воздействуют на вашу судьбу… Венера, Марс и Меркурий… Любовь, война, путешествия…»

Так говорил ей Нострадамус в последнюю ночь в Салон-де-Прованс [6].

Восседающий на красных бархатных подушках Гро Леон, шумно размахивал крыльями от радости, что нашел свою любимую хозяйку.

– Sauver Sardine! Sauver Saucisse! [7]

Птица без умолку болтала, стараясь дать понять, что именно она помогла отыскать Зефирину.

Приятно удивленные тем, что девушка как-то сразу успокоилась, Паоло и Пикколо расслабили свои объятия. И в тот же миг, воспользовавшись их невниманием, Зефирина выскользнула из их рук. Она с легкостью выскочила из носилок в надежде снова скрыться в отверстии, через которое они с Гаэтаном выбрались из подземелья.

Раньше чем Леопард и его люди оправились от потрясения, Зефирина обернулась:

– Если вы подойдете ко мне, князь Фарнелло, если только один из ваших приспешников посмеет ко мне прикоснуться, клянусь жизнью, я брошусь в эту бездну!

Князь остановился точно вкопанный. Стоявшие вокруг него солдаты, казалось, тоже окаменели и лишь таращили глаза, не смея пошевелиться.

Наконец князь решился сделать шаг.

– Стойте, или я прыгаю, – крикнула девушка каким-то пронзительным голосом.

– Да это же Божье благословение! Уж лучше быть вдовцом, чем мужчиной, женатым на ведьме, не имеющей ни стыда, ни совести!

Князь был уже в нескольких шагах от Зефирины. Она быстро перекрестилась.

– Прощайте, месье, вы сами этого хотели…

С этими словами Зефирина кинулась в пустоту раньше, чем Леопард успел сделать движение и удержать ее.

Глава IV

СТАРЫЙ МОСТ

Любое человеческое существо, на какой бы ступени развития оно ни находилось, рано или поздно оказывается чувствительным к насмешкам.

Есть, конечно, люди, которых не так-то легко пронять, но Зефирина была слишком восприимчива, чтобы не почувствовать себя до глубины души униженной тем глупым положением, в которое попала.

Рассчитывая разбиться насмерть, упав в каменный мешок с высоты ста пятидесяти футов, она на самом деле упала на головы Римини и Медной Задницы.

– Черт подери! Вот это да!.. – вырвалось у Медной Задницы. Привыкшие к выражениям куда более крепким, бандиты один за другим выскочили из отверстия на поляну, в то время как люди Леопарда, возможно поощряемые хозяином, громко расхохотались.

Для молодой женщины это было слишком большим испытанием. Терзаемая одновременно и стыдом, и слабостью, Зефирина предпочла выбраться из нестерпимого для нее положения тем единственным способом, который еще оставался у человека ее пола. Она упала на мягкую траву, «потеряв сознание».

Пока по знаку князя двое его верных слуг относили Зефирину в носилки, ей удалось расслышать совершенно невероятные слова, сказанные голосом Римини:

– Прости нас, Леопард…

– Ты за все прощен, Римини, – спокойно ответил князь Фарнелло.

– Ей удалось сбежать от нас… бедняга Медная Задница и все наши люди в пещере предпочли бы иметь дело с сотней полицейских, чем с одной рыжей дьяволицей, вроде этой… Поосторожнее с ней, монсеньор…

– Благодарю за совет, Римини… мы сделаем…

Зефирина не расслышала конца фразы. Полные решимости, смешанной с подозрительностью, Паоло и Пикколо бережно уложили ее на подушки в носилках, но на сей раз прочно привязали. Гро Леон печально причитал:

– Snupide Saucisse… Snupide Sardine! [8]

Галка явно советовала прислушаться к голосу разума. Зефирина и сама знала, что оказалась не на высоте положения.

Носилки трясло. Колокольчики мулов больно отзывались в измученной голове, где и без того теснились мысли, одна безумнее другой… Итак, она потеряла Гаэтана, своего жениха, свою любовь, и снова стала жертвой ужасного супружеского произвола.

Незачем самообольщаться. Под цивилизованным обличьем Леопарда скрывается грубое животное, ломбардский властелин, привыкший к беспрекословному послушанию всей этой толпы рабов, блеющих от восхищения.

«Монсеньор приказал… Князь желает… Князь Фарнелло требует… Отныне я в полной его власти. Он может сделать со мной все что захочет… бросить в тюрьму, поколотить меня или… хуже того, сделать меня своей игрушкой. Я ведь его жена… его жена…» – думала с отчаянием Зефирина.

Она была одна в целом мире, во власти этого деспота, который, конечно, не откажется жестоко отомстить ей за оскорбление. Сознавая весь ужас своего положения, шестнадцатилетняя женщина, привязанная к резному столбцу носилок, точно преступница, залилась слезами, уткнувшись в бархатные подушки раскачивающихся в пути носилок.

Удрученная своим несчастьем, она потеряла представление о времени. Плакала ли она всего несколько минут или долгие часы? Похоже, второе предположение выглядело более близким к истине, потому что Зефирина очень смутно помнила, как повозка несколько раз останавливалась в пути. Наверное, меняли мулов, а потом снова – в путь. Может быть, она кричала, отбивалась, звала на помощь… Но кто мог помочь ей?

Кто осмелился бы бросить вызов охране, сопровождающей князя Фарнелло?

Вдруг Гро Леон уселся прямо на голову своей хозяйке:

– Souris, Sardine… Улыбнись, Сардинка…

Опечаленная столь безутешным горем, говорящая птица раздвинула клювом малиновые шторки повозки. Сквозь открывшуюся узкую щель Зефирина увидела, что носилки въезжают в предместье какого-то города.

Поворачивая во все стороны голову, она искала глазами мужа. Но, кроме Паоло, Пикколо и еще дюжины лакеев, одетых в ливреи, цвета которых соответствовали княжескому дому, она никого не увидела: по-видимому, Леопард не счел нужным сопровождать собственную жену!