Княгиня Ренессанса, стр. 55

Факел начал потрескивать. Огонь грозил вот-вот погаснуть.

Драматизм ситуации усугублялся тем, что вот-вот наступит полный мрак. Зефирина стала всхлипывать. Она вдруг снова почувствовала себя ребенком, который от горя призывает на помощь самых близких ему когда-то людей: няню Пелажи и папашу Коке, убитых доньей Герминой, любимую лошадь Красавчика, отца Роже де Багателя.

«Милый папочка, если бы вы видели вашу Зефирину… и вы, Бастьен… Гаэтан».

Зефирина корила себя, что не была добра с ними. Она всем приносила несчастье и теряла тех, кто любил ее.

Горько разрыдавшись, Зефирина склонилась над неподвижно лежащим мужчиной.

– О, Фульвио… я люблю вас.

Она коснулась своими губами его губ и вздрогнула. Находясь в бессознательном состоянии, князь едва ощутимо ответил на ее поцелуй.

Неожиданно для самой себя Зефирина встала. Слезы на глазах высохли. Фульвио прав. Она хочет жить, любить, спасти этого человека, своего мужа.

«Нострадамус, дорогой мой друг, подумай обо мне! В череде ужасных событий я потеряла звезду Давида, которую вы мне подарили… Но я молю вас, направьте меня».

Закрыв глаза, Зефирина изо всех сил призывала на помощь мага из Салон-де-Прованса.

Может быть, и вправду ее мысли донеслись до молодого человека, работавшего у себя в кабинете?

Никакого ответа в катакомбы не пришло. Но на Зефирину снизошло великое успокоение.

Со всей решимостью она освободилась от ухватившихся за ее пояс рук. И тут же ей стало не по себе: казалось, глаз Фульвио смотрит на нее с упреком.

Может быть, он боялся, что она послушает его и сбежит?

– Фульвио, я иду поискать помощь, – зашептала Зефирина. – Держитесь, я вернусь…

Слышал ли он ее? Во всяком случае, он вздохнул и закрыл свой единственный глаз. А если Фульвио был еще способен думать, не решил ли он, что Зефирина покинула его? Она оторвала от рубашки полоски ткани и заново перевязала рану. Затем прижала голову к его груди. Сердце Фульвио бьется слабо, но равномерно.

Зефирина встала и, взяв в руки факел, сделала несколько шагов в сторону.

Но она заколебалась. Как трудно уйти так сразу, Оглянувшись, она посмотрела на большое распростертое тело. И образ запечатлелся в ее мозгу. Потрескивая последними искрами, факел окончательно погас.

Все, теперь полная темнота. Зефирина должна была бы выть от страха, но, по неведомо какому чуду, она воспринимала это без паники. Двигаясь вдоль стены, она вышла в коридор.

В какую сторону направиться? Он говорил, на запад. Зефирина решила пойти вправо.

Она идет… Натыкается на какое-то препятствие. Боясь упасть, ползет на четвереньках. Слева, где-то далеко в галерее, колеблется круг света.

Друг или враг?

Зефирина выпрямляется, чтобы пойти в этом направлении. Свет удаляется. Прижимаясь к стене, она, что есть сил, бежит за ним. Неужели она потеряет этот огонек? Изнемогая от усталости, задыхаясь, она кричит:

– На помощь! На помощь!

Голос ее звучит глухо, как из могилы.

В довершение к пережитому ужасу Зефирина чувствует, что падает… проваливается в бездну.

Не помня себя, она тут же вскакивает, топчется на месте и кричит нечеловеческим голосом. В непроглядном мраке пальцы ее всюду натыкаются на кости скелетов.

Вот Зефирина и попала в яму с костями мучеников, которая станет и ее могилой.

Глава XXV

РИМСКИЕ ПОПРОШАЙКИ

– Вот так кузнечик!

– Ты кто будешь?

– Чего это ты здесь делаешь?

У края ямы над Зефириной склонились три страшноватые рожи, освещенные каким-то подобием фонаря.

– Я прошу вас, господа, помогите мне, – взмолилась молодая женщина, подняв к ним голову.

Топча ногами кости, она протянула руку к этой неожиданно явившейся помощи. Ее просьба вызвала у трех субъектов приступ необыкновенного веселья.

– Хи-хи… господа… хо-хо… господа!

Похоже, эти типы не спешили вытаскивать Зефирину из ямы.

– Ты девчонка или парень? – неожиданно спросил один из мужчин, вытирая слезящиеся глаза.

– Ни то, ни другое! – ответила она недоверчиво.

– Здорово, ни девица, ни парень! Очень даже необычно!

Приятель говорившего поднял фонарь над ней. Третий оборванец вообще исчез из поля ее зрения. Двое присевших у края ямы встали. Зефирина отчаянно закричала, точно попавший в западню зверь.

– Не бросайте меня! У вас нет сердца! Вы что, оставите меня умирать здесь?!

– Не трепыхайся понапрасну, мотылек!

– Паньото пошел за веревкой.

Очень скоро Зефирину вытащили из ямы. После падения с высоты десяти футов она немного ушиблась, но осталась невредима.

Она с недоумением смотрела на трех оборванцев, которые так великодушно помогли ей: все были безобразны на вид, горбаты, кривобоки. У одного не было носа, у второго – руки, а третий ковылял на деревяшке вместо ноги. От их лохмотьев шла ужасная вонь, но это не помешало им вполне «по-светски» представиться.

– Мы – неразлучная тройка из Понте [47]. Я – Паньото, король нищих, – поклонился безносый. – Вот это мой брат Палько (однорукий), а это мой кузен Панокьо (он указал на безногого). А ты, мотылек, тебя как зовут?

– Зефирон! – тут же ответила молодая женщина, предпочитая мужскую форму своего имени.

– А мы что-то тебя совсем не знаем. Ты в каком квартале работаешь? – спросил Паньото, гордо назвавшийся королем нищих.

– Да когда как, иногда в Трастевере, иногда в Монти или в Сан-Эвстахио, – уверенно сказала Зефирина.

Из-за лохмотьев, которые были на Зефирине, все трое подумали, что она тоже принадлежит к братству нищих.

– Ты еще совсем молоденький. Ну, как, можешь идти? Ты себе рожицу не поранил, Зефирон? А как ты готовишься, когда идешь побираться? – проявил профессиональное любопытство Паньото.

Он коснулся рукой того места, где полагалось быть носу.

Зефирина вздрогнула. Она не раз слышала, что в Риме некоторых детей уродовали в раннем возрасте, подготавливая их к попрошайничеству. Не позволяя себе расчувствоваться при виде этих несчастных, она сказала твердым голосом:

– Да уж что-то придумываю… я научилась гримироваться.

– Ты чего, делаешь себе всякие болячки на твоей хорошенькой мордашке?

– Да, и… шрамы всякие тоже. Мой брат, он потерял один глаз, – объявила Зефирина.

– Это везуха, лишиться глаза еще в колыбели, – восхищенно признали все трое.

После этого они как будто стали торопиться.

– Прощай, Зефирон, до скорого… Нищие собрались уходить.

Придя в ужас от мысли, что может потерять своих спасителей, Зефирина догнала их.

– Мой брат ранен и лежит где-то тут, в катакомбах. Не оставляйте меня, помогите мне найти его и вылечить.

– Ты не знаешь, где он?

Палько аккуратно снял со своих нечесаных волос вошь и, положив ее на зуб, прикусил.

– Нет, он в какой-то крипте, полной саркофагов, может, там, а может, в этом направлении…

В отчаянии Зефирина тыкала то в один, то в другой коридор.

– Однако пора ужинать.

– Ужинать! – растерянно повторила Зефирина, у которой желудок свело от голода.

– А как же, голубчик… если подлый испанец мешает нам заниматься нашим честным ремеслом, то это вовсе не значит, что надо ходить с пустым брюхом, ведь верно? Ну, давай, идем с нами, Зефирон, а после ужина мы все вместе займемся твоим брательником… Слово короля, – величественно заявил он.

Зефирине пришлось подчиниться. Она последовала за тремя нищими, и очень скоро все пришли в просторную крипту. Зефирина и представить себе не могла, что в катакомбах находится столько «обитателей». Добрая сотня оборванцев, похожих на Паньото, Палько и Панокьо, горбатых, кривобоких, с обезображенными лицами теснилась вокруг огромного котла, который в другое время вызвал бы у нее отвращение…

В котле варилась лошадиная голова, вполне возможно отнятая у врага, а также капуста и чечевица.

Все было хорошо организовано. У нищих имелись глиняные миски, старые, правда, чуть ли не античных времен, но у каждого своя. Один калека, совсем без ног, сидя на саркофаге, разливал похлебку по мискам. Время от времени едоки подходили к римским амфорам, наполненным вином, чтобы утолить жажду.