Княгиня Ренессанса, стр. 15
Фульвио достал из сундука тяжелый бархатный кошелек и вложил в руки дуэньи.
Невыразительное лицо Плюш покрылось краской.
– Больше, чем золотом, монсеньор, сердце мое растрогано вашей добротой…
От смущения Плюш едва не заговорила стихами. Она встала и низко поклонилась. Фульвио полагал, что вслед за этим она удалится.
– Прощайте, мадемуазель Плюш…
– Простите, монсеньор… подумали ли вы, ваша светлость, о Боге? Что Бог сотворил, то и разрушено может быть только им…
При этих словах черные брови Фульвио поползли вверх. Не думая о надвигающейся буре, Плюш смело продолжала:
– Ваша светлость признает, что княгиня Зефирина является законной женой вашей милости в радости и в горести?
Скорее в горести, как мне кажется! Не заметив иронии, Плюш понеслась дальше:
– Ваша светлость не может отослать княгиню во Францию.
– Почему же, мадемуазель Плюш? – надменно произнес Фульвио.
– Она в опасности, монсеньор…
Путаясь в словах, прыгая с пятого на десятое, Плюш выложила князю все, что знала или угадала о прошлом Зефирины. Необъяснимая ненависть доньи Гермины, ее мачехи, ужас, который испытывала молодая женщина перед карликом Каролюсом, ее болезненные подозрения, покушение, которому она подверглась в «Золотом лагере».
Упоминание о последнем событии, казалось, больше всего остального заинтересовало Фульвио.
– И что же, никто так никогда и не узнал, кто вынес донну Зефиру из огня? – спросил неожиданно князь.
– Никогда… Но она часто вспоминает об этом неизвестном человеке, рисковавшем собой ради ее спасения… Монсеньор просто не знает, что моя маленькая Зефирина никогда не была неблагодарной. Среди своих сверстниц она самая умная, одаренная, тонкая, образованная, благородная и остроумная…
– Не говоря уж о ее дрянном характере… Скажите-ка мне, мадемуазель Плюш, что из себя представляет эта донья Гермина де Сан-Сальвадор? – полюбопытствовал вдруг князь.
Описание, полученное им от Артемизы Плюш, заставило князя задуматься. Дама, посланная Карлом V, была на удивление похожа на мачеху Зефирины, а тот факт, что ее карлик в шляпе с желтым пером пытался проникнуть в покои его жены, показался ему особенно подозрительным.
Под пристальным взглядом Паоло князь в задумчивости ходил взад и вперед по комнате. Внезапно, поставив ногу на табурет, он остановился перед Плюш.
Нацелив в нее увешанный перстнями указательный палец, он спросил:
– Так что же вы предлагаете конкретно, упрямица вы этакая?
С самого детства Плюш, когда говорила, шепелявила и брызгала слюной. Поэтому она очень стеснялась, если ей требовалось высказаться. Но в это утро она явила чудеса красноречия.
Час спустя Плюш спустилась в апартаменты Зефирины. Ее длинный острый нос казался несколько короче, а маленькие глазки блестели от удовлетворения.
Зефирина сидела, не шевелясь. Она по-прежнему находилась в кресле и смотрела невидящим взглядом на радужные струи фонтана Нептуна.
– А вот мы сегодня приоденемся и пойдем подышать воздухом, – сюсюкала Плюш.
При этих словах Зефирина взглянула на дуэнью и безразличным голосом прошептала:
– Как вам угодно.
– Сегодня воскресенье, вам теперь лучше, мы могли бы пойти послушать мессу…
– Как вам угодно, – повторила Зефирина тем же отсутствующим тоном.
Немного погодя черная с золотом карета князя Фарнелло, запряженная четверкой лошадей, в сопровождении шести человек вооруженной охраны выехала из флорентийского дворца.
Глава VIII
ВОСКРЕСНЫМ УТРОМ ВО ФЛОРЕНЦИИ
– Vanita… vanitatum et omnia vanitas… Суета сует и всяческая суета… Здесь, на земле, истинное богатство в бедности!
Под величественным куполом собора Санта Мария дель Фьоре брат Доменико, соперник Савонаролы, стал новым идолом высшей флорентийской знати.
Воскресным утром весь город, давясь и толкаясь, стекался в собор послушать его проповеди. Размахивая руками, сверкая очами и грохоча словами, фра Доменико, при всем том, куда лучше умел сдерживать свои страсти, чем Джироламо Савонарола, который после безграничного поклонения сограждан уверовал в свой непререкаемый авторитет и был, когда пробил час немилости, сначала повешен, а потом и сожжен своими почитателями.
Неистовства флорентийцев следовало опасаться. Не на хорах ли собора сорок восемь лет назад произошел драматический эпизод, связанный с заговором Пацци? Эти давние враги дома Медичи попытались 26 апреля 1478 года убить Лоренцо Великолепного. Князь, хотя и был ранен, сумел спрятаться в ризнице, тогда как Джулио пал под ударами убийц…
Фра Доменико, конечно, не был участником тех событий, но ему приходилось об этом слышать. Темным сверкающим взором он обвел элегантную толпу, пришедшую послушать проповедь о бедности.
Разодетые в пышные одежды – бархатные мавританские, отороченные мехами плащи с капюшоном, изысканные головные уборы с перьями, платья с широкими рукавами, расшитые драгоценными камнями, тончайшие кружева, умопомрачительные украшения, они все были там, на отведенных для них скамьях, в правой части собора, все самые именитые фамилии Флоренции: князья Строцци, стремившиеся отстранить от власти своих соперников Медичи, князья Пацци, Бонди, Барди, Питти, Бардини, Пандольфини… Что и говорить, брат Доменико мог гордиться своими прихожанами. Он уже заканчивал проповедь, когда взор его упал на скамью семейства Фарнелло.
Месяцами пустовавшая, эта скамья теперь была занята двумя женщинами: одна, неопределенного возраста, худая и уродливая, не заинтересовала монаха, другая – молодая особа с бледным лицом, безжизненная, но необыкновенно красивая, изящно закутанная в зеленый плащ с капюшоном, из-под которого едва выбивались два-три золотых колечка.
То была, вне всякого сомнения, новая княгиня Фарнелло, по поводу которой высший флорентийский свет нашептывал друг другу самые невероятные вещи.
«Ведь это о ней говорили, что она, француженка по происхождению, сбежала из дворца своего мужа в ночь свадьбы с каким-то шевалье, но потом была поймана и чуть не погибла от страшной руки Леопарда? Только что-то она не похожа на умирающую, возможно, бледновата и какой-то отрешенный взгляд, устремленный к витражам, вместо того, чтобы слушать проповедь».
Брат Доменико решил разбудить ее. Слегка прокашлявшись, он облизал острым, точно жало, языком свои тонкие губы. Прихожане, полагавшие, что проповедь подходит к концу, поднялись со своих мест, чтобы дружно затянуть «Верую». Но тут проповедник в каком-то эмоциональном порыве неожиданно возгласил:
– Изыди, Сатана! Все снова сели.
Молодая княгиня Фарнелло даже не пошевелилась. Вошедший в раж брат Доменико решил нанести удар посильнее.
– А неверную жену постигнет кара… демон станет ей мужем, лишь слезы станут ее уделом, а отчаяние – возмездием…
Брат Доменико смотрел прямо на Зефирину. Вокруг начали шептаться. Головы знатных прихожан стали оборачиваться. Все тихо говорили друг другу:
– Это княгиня Фарнелло…
– А говорили, что он убил ее…
– Во всяком случае, он ее прогнал…
– У нее были любовники…
– Она хотела отравить своего мужа…
– Но вместо него сдохла собака князя…
– Она, кажется, украла фамильные драгоценности Фарнелло…
– Да что тут говорить, француженка…
– Зефирина, ее зовут Зефирина…
Поглощенная созерцанием световых бликов на готической кропильнице, Зефирина, похоже, не замечала скандала, причиной которого была.
«Что за безумная мысль пришла мне в голову, Господи… Мне не следовало приводить ее сюда… а этот монах, что он себе позволяет?» – мысленно упрекала себя мадемуазель Плюш.
– Так сказал Учитель… Истинно говорю вам, выбросьте гнилое яблоко, ибо оно погубит другие… изгоните зло… изгоните грех…
Но брат Доменико тщетно надсаживал себе грудь. Зефирина, словно неземная, не сделала ни одного движения. Более того, она улыбалась.
Вот это уже было слишком. Забыв об осторожности, брат Доменико решил ударить изо всех сил. Тыча пальцем в Зефирину, он возопил во всю мощь своих легких: