Божественная Зефирина, стр. 73
– Фульвио Карло Массимо Корнелио Бенвенуто, князь Фарнелло, господин Салимонте ди Седжесте, граф Сиракузский, барон Агридженте и Илла, герцог Сицилийский, маркиз Селестра… хотите ли вы взять в жены присутствующую здесь донну Зефирину, дочь маркиза де Багателя?
– Да, я этого хочу! – ответил без колебаний металлическим голосом Леопард.
Тогда прелат обратился к девушке:
– Зефирина Мария Коризанда Эме Джулия Гортензия де Багатель, хотите ли вы…
Ответом на вопрос прелата было долгое молчание. Лишившись от волнения голоса, Зефирина не могла ответить.
На галереях возник легкий шепот. Зефирина окинула присутствующих взглядом утопающей. От кого бы она могла ожидать помощи? Разумеется, не от отца, уже открывшего рот как рыба, выброшенная из воды. Не от славной девицы Плюш, шмыгавшей носом над своим молитвенником. Не от Ла Дусера, который не мог понять ее чувств. Не от Рикардо де Сан-Сальвадора, который, стоя рядом с де Бурбоном, украдкой смотрел на ее медальон завистливым взглядом. И не от этого бедного монаха с низко надвинутым на лицо капюшоном, монаха, который молился рядом с исповедальней…
Зефирина вздрогнула. Уж не сошла ли она с ума? Она могла бы поклясться, что монах подавал ей какой-то полный тайного смысла знак.
– Дитя мое… Ну же, дитя мое!
Голос прелата вернул ее к действительности. Зефирина обернулась к священнику, совершавшему бракосочетание. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Леопарда.
– Вы хорошо поняли мой вопрос, дитя мое? – вновь спросил прелат. – Хотите ли вы взять присутствующего здесь Фульвио Карло Массимо Корнелио… в мужья?
– Да, я этого хочу! – прошептала Зефирина так тихо, что только приглашенные, стоявшие в первых рядах, могли ее слышать.
По знаку прелата диакон подан на золотом подносе обручальные кольца.
Князь Фарнелло схватил руку Зефирины. При прикосновении этих длинных пальцев, таких темных рядом с ее молочно-белой кожей, таких нервных, горячих, мужских, таких властных, привыкших «укрощать норовистых кобылиц», при прикосновении этих пальцев Зефирина инстинктивно отшатнулась. С какой-то неистовой силой, которая, возможно, была вызвана всего лишь нетерпением и раздражением, князь удержал ее руку, затем, возможно, желая смягчить резкость, он почти ласковым движением очень бережно и нежно надел обручальное кольцо на ее дрожащий пальчик.
– Слишком поздно, княгиня! – прошептал Леопард.
Почти против своей воли Зефирина подняла глаза на того, кто с этой минуты был ее мужем.
Золотистые искры сверкали в карем глазу князя Фарнелло. Это было очень мимолетное впечатление. Смущенная Зефирина тотчас же опустила глаза.
Она недрогнувшей рукой поставила свою подпись под документом о заключении брака.
Звонили колокола.
– Да здравствует его светлость!
– Да здравствует прекрасная княгиня!
Князь и новая княгиня Фарнелло вышли из часовни под приветственные крики крестьян, собравшихся перед ней. Стоя рука об руку с князем, Зефирина сделала над собой усилие. В толпе она вновь увидела того же монаха. Она ясно видела, как он воздел руки к небу, а затем исчез за группой крестьянок. Озадаченная Зефирина вновь поискала его взглядом, но больше не видела капюшона его рясы из грубой шерсти среди кружевных головных уборов.
Леопард ничего не заметил. Он увлек Зефирину к украшенной цветами повозке, и новобрачные отправились наверх, во дворец, а все приглашенные последовали за ними пешком.
После того как Зефирина выслушала все пожелания благополучия и все поздравления, показавшиеся ей бесконечными, гости отправились на пышный банкет, который был устроен в большой выложенной мрамором галерее.
Среди всей этой суеты Зефирина не обменялась ни одним словом со своим мужем. Она постоянно ощущала его присутствие рядом с собой. Изящно беря угощения тонкими пальчиками, она обменивалась любезными фразами со своими соседями слева.
Прекрасно исполняя роль хозяина дома, Леопард постоянно склонялся к своей соседке слева, прекрасной княгине Ринальди, даме со смуглым лицом, обрамленным двумя великолепными темно-каштановыми косами. Фульвио ни разу не попытался заговорить со своей женой. «Ну и на здоровье! Пусть себе болтает всякий вздор с этой претенциозной чернушкой!» – думала Зефирина с предубеждением.
К четырем часам пополудни большинство пирующих, как это водится, были более пьяны, чем Ной в своем шатре. Маркиз де Багатель, захмелевший более, чем другие, вдруг поднял наполненный до краев кубок.
– Я пью за здоровье князя Фарнелло, моего друга… моего благородного победителя… отдавая ему самое дорогое мое сокровище, мою дочь Зефирину… А теперь, когда я сдержал слово, пришло время вам, мой зять, сдержать ваше!
Униженная Зефирина видела, что Роже нетвердо стоит на ногах. На вид более трезвый, чем его тесть, князь Фарнелло поднялся в свой черед:
– Что сказано, то сказано… Маркиз, вы заплатили самый прекрасный выкуп на свете!.. Вам – свободу! А мне – новобрачную!
По тому, каким резким движением князь поднял кубок, Зефирина поняла, что он тоже пьян.
– Хорошо сказано, Фульвио!
– Браво, Фарнелло!
– Выпьем за поцелуй новобрачной!
– За ее подвязку! За ее нижнюю юбку! За ее фату! Аплодисменты и приветственные крики, провозглашенные пьяными голосами, становились все громче.
«Я их ненавижу, этих пьяниц! Я их ненавижу!» – думала Зефирина, уязвленная фразой князя, которая претендовала, однако, на то, чтобы быть галантной. Чувствуя себя все более и более униженной и оскорбленной, она проводила своего развеселого отца во двор.
Она знала о том, что Роже де Багатель принял решение уехать тотчас по окончании брачной церемонии. Когда же пришел момент расставания, она ощутила огромную пустоту и глубокое отчаяние. Во дворе повозка, которой правили, если это можно было так назвать, братья Ипполит и Сенфорьен, оба пьяные и распевавшие песни во все горло, шесть сундуков, четыре лошади и Ла Дусер, более пьяный, чем его господин, ожидали сигнала к отъезду.
– Я… благословляю… вас, дочь моя! – заявил Роже де Багатель, тяжело ворочая языком и с большим трудом усаживаясь в седло.
– Прощайте, отец… Прощайте… Прощай, мой Ла Дусер! Отец!
Зефирина отвернулась с глазами полными слез.
– Улыбайся! Сардина!.. Сардина!.. Улыбайся!
Гро Леон опустился Зефирине на плечо. Она долго стояла и смотрела вслед повозке, своему отцу и Ла Дусеру; их лошади сами шли вниз по дороге, к подножию холма, они не нуждались в том, чтобы ими правили. Когда всадники и повозка превратились в крохотное облачко пыли посреди ломбардской равнины, она решилась вернуться во дворец.
Там начинался бал…
ГЛАВА XXXVI
БРАЧНАЯ НОЧЬ
Было уже поздно, когда последние пошатывающиеся гости покинули замок.
В то время как князь Фарнелло провожал захмелевших знатных гостей во дворе, освещенном светом горящих факелов, Зефирина воспользовалась этой минутой для того, чтобы подняться в свои новые апартаменты, представлявшие собой вереницу роскошно и пышно обставленных комнат на втором этаже южного крыла замка.
Зефирина, измотанная более морально, чем физически, прошла прямо в спальню, даже не взглянув на деревянные скульптуры, резьбу по дереву, лепнину, на чеканные бронзовые предметы и на прекрасные драпировки. Она не удостоила взглядом огромную кровать под балдахином, затканным золотой нитью, которая торжественно возвышалась посреди комнаты и, казалось, издевалась над ней.
В то время как Эмилия расшнуровывала ее корсет, Зефирина чувствовала, как спину ей буравят колкие взгляды трех других горничных, слышала, как они посмеиваются, обмениваясь намеками. Эти девушки были столь возбуждены, что могло показаться, будто это они ожидают прихода их супруга.
– Какую прекрасную пару составляют ваша милость с его светлостью!
– Его светлость все время смотрел на вашу милость!
– Я была так взволнована, что заплакала… когда новобрачные вышли из часовни!