В Помпеях был праздник, стр. 28

Расставшись с отцом, Антоний долго думал над последней фразой из Катона. Ему вдруг показалось, что он как раз и подвержен вялости и лени. Ведь он уже много дней редко обращается к своим занятиям, а чаще озабочен мыслью о своем двойнике Стефане. А ведь юноша этот весьма прост в своих суждениях. Не засесть ли как следует за Катона и поучиться уму-разуму? Иначе никогда не станешь достойным преемником мудрого философа Тегета. А ведь трудно стать преемником такого ученого. Отец отличается не только удивительным даром красноречия, он великий знаток римской истории… Да и не только римской, но и греческой, и египетской… Он настолько учен и образован, что всегда находит убедительные слова и доводы, которые способны наголову перевернуть неверные представления собеседника.

Размышляя сейчас об этом, Антоний снова подумал, что его священный долг — трудиться, как велит отец. Вникнуть в премудрость философов, которые многое сделали в поисках истины.

Сейчас Антоний был убежден, что впереди у него будущее философа, а не поэта. Так бывало всегда, когда какие-либо серьезные разговоры с отцом отвлекали его от поэзии и заставляли задумываться над многими вопросами, которые пытались разрешить великие предшественники ученых римлян.

Но проходило немного времени, и, окунаясь в божественные строки любимых поэтов, юноша снова становился поэтом, и мысли философа Тегета уже не тревожили его.

Антоний заметил, что встреча со Стефаном как-то повлияла па его настроение и отвлекла от поэзии. Он призадумался над многими вопросами жизни. Антонию стали приходить в голову мысли о судьбе раба, вольноотпущенника и простого ремесленника — судьба людей, которых очень много и которые живут очень трудно и тратят свою жизнь на то, чтобы бороться с нищетой и бесправием. Эти житейские вопросы, казалось, никак не связаны с философскими размышлениями ученых, однако Антоний пытался протянуть нить и связать их воедино. Но нить эта была тоньше паутины. Она то и дело обрывалась. И не было возможности практически применить те знания, которые открылись Антонию из книг библиотеки философа Тегета.

В таких случаях Антоний обращался к отцу. Но ответы отца не всегда его удовлетворяли. II тогда наступало время какого-то разочарования. Антоний отбрасывал свитки, повествующие о трудах философов, знаменитых ораторов и государственных деятелей, и принимался за стихи.

Так и сейчас. После споров об истине Антоний еще долго вспоминал разговор с отцом. Он укорял себя за то, что уже много дней пренебрегает обычными занятиями, что оторвался от учеников философа Тегета, которые ушли вперед, пока он ездил в поисках Стефана. Антоний было подумал, что его дурное поведение огорчило отца. А ему, Антонию, не хотелось огорчать отца. Он с малых лет умел ценить его терпение, доброту и умение открывать перед сыном прекрасный и необъятный мир. Антоний только на минутку призадумался над всем этим, но тут же с присущим ему легкомыслием принялся сочинять стихи о прекрасной Нике. Он задумал подбросить их к калитке дома Юлия Полибия: пусть Ника узнает, что она так же прекрасна, как та алая роза, которую она бросила Антонию.

«Но ведь бросила она розу Стефану, а не мне, — подумал Антоний. — Но видела она меня, а не Стефана… Кому же была предназначена эта роза? Но еще важнее узнать, кому предназначена сама Ника». Кажется, эта племянница эдила запала ему в душу? Иначе, почему бы он бросил все дела и засел за стихи, посвященные этой красотке?

— О боги! Я не в состоянии понять истины! — воскликнул Антоний.

С этими словами он швырнул свою вощеную дощечку и пошел на тихую узкую улочку, где стоял дом эдила и где жила красавица Ника.

«Почему бы мне не последовать примеру этого влюбленного безумца и не написать ей стихи на стене?» — подумал Антоний.

XVI

ЗЛОБНАЯ СКАНТИЯ

В ожидании Потина Теренция Мерула и Клеида каждый день и каждый час старались чем-то угодить Скантии, снискать ее доброе отношение. Потин Мерула сам обошел сад и собрал для госпожи превосходные персики и виноград. Клеида, как было обещано Меруле, позаботилась о том, чтобы испечь для госпожи самые вкусные хлебцы и пирожки. Клеида сама старательно вымесила тесто, сама приготовила сладкую начинку и не позволила рабыне даже прикоснуться к пирожкам, которые были предназначены госпоже. Когда аромат сдобного теста распространился по дому и госпожа спросила, что это значит, Клеида с великой радостью принесла ей еду на большом серебряном блюде.

Угрюмая и мрачная Скантия даже улыбнулась, увидев столь приятное для нее угощение, и, позабыв о том, что нельзя есть горячего, принялась за сладкие пирожки. Клеида с низким поклоном удалилась, радуясь про себя, что угодила капризной госпоже и тем самым помогла тому большому делу, которое должно было решиться с приездом господина.

Целый день Мерула был занят хозяйственными делами, и, когда уже в сумерках пришел домой, Клеида с радостью рассказала ему о своей удаче. Но она даже не успела закончить свой рассказ, как услышала крик старой хромой рабыни, которая призывала Клеиду к госпоже.

Госпожа возлежала на своем ложе и, как поняла Клеида, корчилась от боли. Она объелась горячими пирожками. Не зная, на ком выместить злобу, Скантия стала обвинять Клеиду в ужасном преступлении. При всех своих рабынях-прислужницах госпожа кричала:

— Отравительница! Отравительница! Боги покарают тебя! И не только боги… Я приказываю позвать ко мне старого привратника! Пусть он придет с плеткой и пусть при мне накажет тебя, Клеида, за твое злодейство!

— Помилуй, госпожа Скантия! Как ты можешь называть меня отравительницей?.. Я так старалась для тебя… Я сделала такое ароматное, вкусное тесто. Я положила в пирожки самого свежего меду. Я своими руками очистила орехи. Я никому не позволила прикоснуться к тесту…

Клеида лежала на полу и молила о пощаде. А госпожа, не дав ей досказать, воскликнула:

— Ты задумала злодейство! Оттого и делала все сама, чтобы никто не увидел. Теперь я все поняла! Ты, Клеида, сама позовешь мне привратника, а я буду отсчитывать удары плетью.

Но прежде чем заняться наказанием провинившейся Клеиды, Скантия потребовала к себе старенького лекаря, раба из греков.

— Спасай свою госпожу, да поскорее! — воскликнула Скантия, хватаясь за живот.

— Чем же ты больна, госпожа моя? — спросил лекарь. — Если жалуешься на болезнь ног, то я поспешу приготовить тебе целебную смесь. Возьму сырую репу, истолченную с солью, и обложу тебе больные места ног. Если помнишь, тебе уже помогло это лечение.

— Ты стар и глуп! Разве не видишь, что я держусь за живот?.. Сейчас же приготовь мне лекарство!

— Ну что ж, госпожа, поспешу к себе. У меня приготовлена настойка на ягодах черного мирта. А еще сохранилась настойка на плодах мандрагоры. Помнишь, два года назад нам доставили эти целебные плоды из Египта… Их привез богатый купец из Рима, и наш господин купил у него за большие деньги, помня о том, что твое здоровье требует хороших лекарств.

— Не здоровье, а болезни, старый тупица! Когда пойдешь за лекарством, не забудь принести чего-либо от головокружения.

— Отлично, госпожа. Сырой свекольный сок вылечит тебя от головокружения, и он же спасет тебя от болей в животе. Пойду приготовлю. Только помни, госпожа, что сок сырой свеклы надо нить натощак и точно так же перед едой надо пить настойку на ягодах черного мирта. Иначе пользы не будет. И еще помни, госпожа, что больной человек должен очень верить лекарю. А если он ему не верит и считает его тупицей, то и лекарства не помогут.

— Ступай, старый дурак! — крикнула Скантия, бросая в старика снятую с ноги сандалию. — Поторопись, если не хочешь получить плети. Пользуясь отсутствием господина, вы все отбились от рук и творите неведомое. Клеида, которой я доверяла столько лет, отравила меня гадкими пирожками; ты, старый… наговорил мне дерзостей; вилик позабыл проверить вино для слуг… Я боюсь, что слуги пьют вино, приготовленное для господ. Впрочем, стоит ли мне рассказывать тебе о том, что творится в моем доме в отсутствие господина!.. Пойдешь за своим лекарством — зайди по дороге к виноделу и пришли его ко мне, пока я не позабыла дать ему указания…