Миланская роза, стр. 80

Глава 3

В сосновой роще уже стемнело. Сквозь деревья почти не проникали косые вечерние лучи, а в парке причудливо переплетались в весенних сумерках тени. Темнота понемногу наступала и на морской берег. Глория сидела на каменной ограде старого фонтана, болтала веточкой в застоявшейся, позеленевшей воде. Такая же застоявшаяся боль давила ей на сердце. Она провела неделю в одиночестве на вилле в Форте, ничего не решила и теперь собиралась уезжать. Большой дом был погружен в тишину, и лишь на первом этаже, в комнатах сторожей, горел слабый свет. Напрасно пыталась Глория услышать здесь эхо давно минувших дней. Неизъяснимое чувство — ностальгия по ушедшему и печаль сердца — охватило ее. Слезы навернулись на глаза Глории.

— Очень больно? — услышала она теплый, дружеский голос.

Глория обхватила колени руками, словно обнимая собственную печаль, изливавшуюся слезами. Сколько лет назад именно здесь услышала она этот голос? Девушка опустила голову и зарыдала.

— Очень больно? — повторил мужчина.

И сильная рука сжала плечо Глории.

Она подняла глаза испуганной лани и узнала Риккардо. Она ни слова не забыла из того их первого разговора здесь же двадцать лет назад.

— Только не говори, что ты плачешь, — повторил те давние слова Риккардо, протягивая ей носовой платок.

— А я вовсе не плачу…

— Ну, иногда и поплакать можно…

Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, потом обнялись так, словно были одни в целом мире.

— Как ты узнал, что я здесь? — прошептала Глория на ухо Риккардо. — Сработала сеть информаторов?

— Нет, на этот раз нет, — ответил он, осторожно целуя ее. — Интуиция. Инстинкт. Может, шестое чувство.

— Ты выражаешься мило и банально, вполне по-человечески.

— А я и пришел с вполне человечными намерениями. Ты не должна больше плакать, Глория.

— Почему? — спросила она, взглянув на него блестящими от слез глазами. — Назови мне одну, хотя бы одну причину. Я ведь оплакиваю свою бездарно растраченную жизнь.

Глория высвободилась из объятий Риккардо и с укором произнесла:

— Я уже много лет плачу. Что у меня есть? Сумасшедший муж, титул княгини да неудавшееся самоубийство в прошлом.

— Но я же здесь, — попытался успокоить ее Риккардо.

— Ты, ты… — повторила она, давясь рыданиями. — Ты и твои слова, ты и твое могущество. Вот уже двадцать лет ты играешь со мной, как кошка с мышкой. Делаешь одно, потом другое, принимаешь решение, потом отменяешь. То я тебе нужна, то ты выставляешь меня за дверь. Сначала грозишься убить того, кто меня обидел, а потом исчезаешь на месяцы. О твоих скандальных похождениях пишут газеты во всем мире. Дядюшка-бродяга, — с сарказмом добавила Глория. — Ты и раньше себя так вел. — Глория взглянула на него с вызовом и продолжала: — А теперь я должна прекратить плакать и забыть прошлое только потому, что ты так решил?

Риккардо схватил ее за плечи.

— Я пришел, чтобы навсегда остаться с тобой, — твердо произнес он.

— Что значит «навсегда»? — взволнованно спросила Глория.

— До тех пор, пока ты захочешь, — торжественно заявил Риккардо.

Их губы слились в долгом страстном поцелуе, а ветерок в это время гнал к берегу ласковые волны.

— Если завтра ты будешь раскаиваться в том, что сделал сегодня, клянусь, я убью тебя, — прошептала она.

Почему, почему из всех мужчин на земле она выбрала именно этого? Она вспомнила историю Розы и Ричарда Тильмана и решила, что Риккардо так же загадочен, как и его отец. И так же неотразим.

— Я никогда ни в чем не раскаюсь, — пообещал он ей.

Глория прильнула к Риккардо, испытав огромное счастье, о котором не смогла и мечтать. Прошлое исчезло, унеслось прочь, будто стая птиц умчала на своих крыльях далеко-далеко все тревоги, разочарования, несчастья, амбиции и повседневную суету. Волны радости подхватили и несли на гребне Глорию.

Риккардо поднял ее на руки, как ребенка, прижал к себе и поцеловал. Глория получила все, ради чего жила, но еще не верила собственному счастью. Она закрыла глаза, опустила голову на плечо Риккардо, а он твердил ей старые, как мир, банальные слова. Но ей они казались сокровенными, ибо именно их ждала она от мужчины, которому отдала жизнь.

Глория лежала неподвижно, наслаждаясь счастьем ощущать рядом Риккардо. Она вдыхала запах его тела и все еще сомневалась, что она здесь, у Риккардо, в его постели, и что они занимаются любовью. Она вспомнила, как девочкой тайком забегала в спальню Риккардо, трогала его вещи, касалась подушки, даже подносила ее к лицу, пытаясь вдохнуть таинственный аромат.

— О чем ты думаешь? — спросила Глория.

Вечный вопрос, который задают друг другу все влюбленные.

— Ни о чем, — ответил он и сам удивился этому.

— А сейчас? — произнесла Глория, прижимаясь к нему.

— Думаю о том, сколько времени мы потеряли, — признался он. — О том, какой радости лишил я и тебя, и себя.

— Мы можем наверстать упущенное, — радостно сказала Глория.

— Прошлое не вернешь, — горестно вздохнул он.

Только теперь Риккардо понял: напрасно столько лет он боролся сам с собой, опасаясь нарушить священные законы семьи.

— Не надо о прошлом, будем думать о будущем, — сказала Глория.

— Прости меня, — прошептал Риккардо. — Все было бы гораздо проще, если бы я сразу принял твою любовь.

— Но у тебя жена, к тому же я — твоя племянница, — напомнила ему Глория.

— Жена у меня по-прежнему есть, и ты все еще моя племянница. Но мне на это наплевать. У меня хватило мужества стать счастливым.

В свете лампы, зажженной на ночном столике, переплетались на стене их тени. Над парком уже всходило солнце, а в спальне еще длилась ночь, их первая ночь. Им хотелось, чтобы она не кончалась.

— Я приехала сюда, чтобы забыть тебя, — призналась ему Глория.

— А я уехал на край света, чтобы забыть тебя, — произнес Риккардо, обнимая ее.

— А в результате мы оба добились обратного, — улыбнулась Глория. — Но когда же запоет жаворонок?

Она пыталась шутить, а в сердце ее еще жили тревога и страх.

— Когда же наступит день? Ночь — верный союзник. День жесток и беспощаден. Он приведет толпу любопытных недоброжелателей, которые захотят узнать про нас все.

Губы Глории чуть задрожали, и Риккардо поспешил ее успокоить:

— Ты — под моей защитой, Глория. Никто тебе ничего не сделает. Никто ни о чем тебя не спросит.

И снова их тела слились воедино, охваченные волной неутолимой нежности. У Глории не осталось ни слов, ни мыслей, ни сил. Она лежала, объятая бесконечным покоем, и не слышала ни шума в саду, ни разговоров. Риккардо встал.

— Ты куда? — тихо спросила Глория.

— Только взгляну в окно. Может, пока мы здесь лежим, уже зима наступила, — пошутил он. — Может, там снег идет.

В саду снова все стихло.

Просторная кухня виллы в Форте сияла медным блеском кастрюль, расставленных на полках, и поблескивала латунным сверканием печей и камина. Часть утвари, как и сам дом, относилась еще к 1895 году. Глория и Риккардо сидели за столом, на котором горой лежали фрукты, стояло блюдо с гренками с сыром и бутылка кьянти. Их медовый месяц тянулся уже три дня. Оба были усталыми и голодными. Оба были счастливыми.

— Ты приготовила всю эту благодать Божью? — спросил Риккардо, указывая на стол.

— Конечно, — гордо ответила Глория, — я превзошла самое себя: фрукты, гренки с сыром и вино.

— Кухарка из тебя — высший класс! — польстил ей Риккардо.

Они рассмеялись, чокнулись, выпили и поцеловались через стол.

— У меня всегда была склонность к домашнему хозяйству, — сказала Глория.

Кто-то тихонько постучался в дверь кухни, прервав их беседу. Риккардо открыл, и Глория через приоткрытую дверь заметила одного из телохранителей Риккардо.

— Простите меня, но… — начал телохранитель.

Риккардо вышел. Глория слышала обрывки разговора, но в чем дело, не поняла. Риккардо вернулся, видимо, раздосадованный.