Миланская роза, стр. 65

Роза взглянула на сына, потом на гостя и сказала:

— Вполне воинственная гипотеза в духе фашизма.

— Или же слишком оптимистический взгляд на проблему, — добавил Коррадино.

Что-то поражало Розу в госте-американце и одновременно казалось фальшивым: сторонник фашизма, образованный, хорошо информированный, вместо того чтобы рассказывать о своих спортивных подвигах, он выставляет напоказ обширные и глубокие познания в области итальянской политики. Вот такие они, американцы, подумала Роза, ничего не скрывают, а понять их невозможно.

Когда они с Руджеро переселились в Италию, в Штатах бушевал великий кризис. Армия безработных выросла до четырнадцати миллионов, и Уолл-стрит превратился в кипящий вулкан. Мелкие предприятия гибли, большие едва держались. Хлопок опустился до пяти центов. Пшеница — до тридцати семи. На крестьян давил десятимиллионный груз ипотечных долгов. Фермы превратились в участки земли, заложенные-перезаложенные и осаждаемые кредиторами. Неплатежеспособных фермеров сгоняли с земли, а банковские долги в результате так никто и не выплачивал. Местные банки объявляли о банкротстве, а вкладчики крупных финансовых объединений толпились у окошечек, требуя вернуть свои сбережения. А теперь прошло всего десять лет, но благодаря политике «нового курса» Штаты стали страной всеобщего благосостояния.

Слуга подал нежное жаркое, запеченное в тесте.

— Вы прямо неисчерпаемый источник сюрпризов, — сказала Роза, удивляясь, как удачно отвечает гость на любой вопрос. — Однако вам не хватает объективности суждений, свойственных среднему человеку.

— В лучшем случае объективность — утопия, но чаще большая ложь, — парировал Ричард. — Хорошо, если она основывается на собственной культуре и собственных убеждениях говорящего, но нередко люди хватаются за чужую, удобную для них мысль.

Роза посмотрела на него намеренно равнодушно. Они еще побеседовали о войне, и каждый попытался прочесть, глядя в собственный магический кристалл, будущее человечества после победы блицкрига, молниеносной войны, начатой Германией, к которой теперь присоединилась Италия.

Беседа сопровождалась звоном бокалов. Прекрасное вино добавило живости голосам, но от Розы почему-то ускользал смысл речей, хотя она, как и остальные, переживала трагедию войны. Все заслонила снедающая ее дрожь желания, вызванная голубыми глазами Ричарда. Его голос пробудил в ней давно уснувший зов. После нескольких лет летаргического сна проснулся безумный эрос, и по коже Розы, зажигая кровь, побежали разноцветные искры. Она ненавидела себя за то, что не могла справиться с этими ощущениями.

Тут Альберто припомнил недавно прочитанные в фашистских газетах слова.

— Вместе с весной, что пробуждается, полная надежд, в солнечных лучах, — торжественно процитировал он запавшие в его душу мысли, — грядут новые весны в Африке и в Испании и раздастся клич, зовущий к новым сражениям: да здравствует война!

В глазах Розы мелькнуло презрение. Неуместное вмешательство сына, разгоряченного беседой и вином, оказалось тем предлогом, что она искала.

— На мой взгляд, твой фанатизм жалок, — тоном, не допускающим возражений, заявила она Альберто. — А теперь прошу извинить меня, — обратилась она к остальным сотрапезникам, — у меня ужасная мигрень.

Она встала из-за стола. Все поднялись, задетые этим резким высказыванием, которое Коррадино приписал искреннему пацифизму, сыновья — несуразной выходке Альберто, а Пьер Луиджи — женской тревоге, совершенно не связанной ни с войной, ни с пацифизмом, ни с воспитанием детей.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил Ричард.

— Нет, — устало улыбнулась Роза. — Мне надо немного отдохнуть.

Глава 4

Легкий морской бриз, ласкавший деревья в парке и цветы в саду, донес до Ричарда едва уловимый аромат французских духов. Ричард вдохнул этот чудный запах и понял: Роза где-то рядом. Темные тучи, гонимые ветром, наползали с запада. Гроза приближалась. Темнело, ярче засверкали звезды, и ожил свет луны. Ричард увидел Розу в конце аллеи, на гранитной скамье. Она сидела, полностью отдавшись своим мыслям, напоминая персонаж картин Анри Руссо. Роза обхватила колени руками, и высокий разрез шелковой туники обнажал ногу почти до бедра. Но она и не замечала то, что ее поза не очень-то подходит светской даме в вечернем платье. Ричард потушил ботинком сигарету, подошел поближе и увидел слезы у нее на глазах.

— Почему ты плачешь, Роза? — спросил он, впервые называя ее на «ты» и протягивая платок.

— Я не плачу.

Роза встала, вытерла платком слезы и храбро солгала:

— Что-то в глаз попало.

— Мне жаль, если ты расстроилась из-за меня, — сказал Ричард, имея в виду неуместную апологию войны, произнесенную Альберто.

— Все прошло, — улыбнулась Роза.

Вечер гнал тучи в сторону Имберсаго. Половина неба еще оставалась залитой лунным светом, а другую, темную, уже прошивали насквозь молнии.

— Тебя так пугает война? — спросил Ричард, осторожно обнимая ее за плечи.

Он почувствовал, как женщина дрожит.

— Ничего меня не пугает, — ответила Роза.

— Но ты дрожишь, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях.

— Нет, не дрожу, — отрицая очевидное, произнесла Роза.

Она сгорала от желания отдаться объятиям Ричарда, но скорее умерла бы, нежели призналась в этом. Роза попыталась уйти, но Ричард, угадав ее намерения, закрыл ей рот поцелуем.

Ее губы не ответили, но он почувствовал, что тело Розы затрепетало. Она могла справиться с собой, следить за своими словами и жестами, но не в силах была контролировать собственную плоть. Краска залила ее лицо, кровь быстрей заструилась в жилах, соски напряглись, горячо увлажнилось женское естество. Нависшая над ними гроза разразилась в душе Розы. Это было уже не беззаботное, легкое увлечение восемнадцатилетней девушки, не игра и не забава. Мужчина пробудил в ее душе бурю чувств. В ней проснулась могучая сила, что поддерживает продолжение рода, являясь источником жизни и желания. Буря, что клубилась над морем, воплотилась в женщине, и ветер, поднимавший высокие пенные волны, гудел в душе Розы.

— Убирайся, Ричард Тильман! — приказала она.

Но лицо и тело ее говорили совсем другое.

— Прекрати, Роза, — произнес мужчина, сжимая ее в объятиях.

— Я тебя выгоню из дому, — пригрозила Роза. — Тебя выставят из страны!

— Кричи! — с вызовом сказал Ричард. — Зови на помощь! Прибегут слуги, вызовут полицию. Что же ты не зовешь никого?

Первые капли дождя упали на их разгоряченные лица.

— Потому что умираю от желания, — призналась наконец Роза.

Совсем рядом вспыхнула молния, загрохотал гром, и полил дождь. Аромат мокрой земли и грозы, нежное благоухание духов «Арпеджио», запах сплетенных тел, запах любви и плоти кружил им головы.

— Пошли в дом, — сказал Ричард.

— Нет, я хочу тебя здесь, сейчас.

Ричард прильнул к ее губам и почувствовал, как затрепетала женщина, принимая его в себя.

С балкона виллы донесся голос Клементе:

— Синьора Роза!

Шум дождя заглушил слова дворецкого.

— Нам надо возвращаться, — задыхаясь, прошептал Ричард.

— Не останавливайся, прошу, — хрипло ответила Роза.

— Нас будут искать.

— Ну и что, не хочу, чтобы это наслаждение кончалось.

Крик женщины, испытавшей впервые настоящий оргазм, смешался с рокотом грома. Роза в изнеможении застыла в объятиях мужчины.

— Отнеси меня домой, — попросила она.

А дождь лил все сильней и сильней.