Миланская роза, стр. 27

— Вперед, лошадка! Вперед! — кричала Роза навстречу ветру. Она гнала кобылу галопом по тропинке, обсаженной кустами жасмина, что вилась по краю большого поля. Крестьяне как раз собирали там урожай капусты. Увидев всадницу, кое-кто из них сочувственно покачал головой.

— Дочка-то у Дуньяни совсем сумасшедшая, — изрек один.

В округе говорили, что у Дуньяни двое детей «с головой на плечах», а у двоих — «мозги набекрень». «С головой на плечах» были Пьер Луиджи и Ивецио, а с «мозгами набекрень» — Роза и Анджело.

— Вперед, лошадка! Вперед! — повторяла девушка.

Накидка развевалась у нее за плечами, как знамя. От холодного ветра на глаза навернулись слезы, так что зимний пейзаж вокруг расплывался и исчезал.

Глава 2

У речной запруды Роза заметила тележку отца. Запряженный в тележку конь терпеливо ждал, потряхивая то и дело гривой и позвякивая упряжью.

Иньяцио выехал из дома рано утром вместе с Ивецио — обычный объезд владений. Похоже, отец с сыном были где-то неподалеку. Роза направила Фьяметту по деревянному мостику, пустив кобылку шагом, чтобы не дай Бог конь не споткнулся на неустойчивых досках.

На том берегу стояла кучка людей, и тут же все взгляды обратились к Розе. Девушка разглядела в толпе отца, брата и кое-кого из работников «Фавориты». Она заметила также незнакомого мужчину, выделявшегося элегантностью костюма и нездешним, господским видом. Роза беззастенчиво уставилась на незнакомца, так, с нескрываемым любопытством, смотрят дети на вещь, что им чрезвычайно понравилась. Этот чужак, одетый в светлое пальто мягкого драпа, а не в грубый темный плащ, очень заинтересовал девушку. И дело было не только в изысканной одежде; мужчина показался ей необычайно привлекательным: ее поразил нежный цвет лица, чуть порозовевшего на холодном ветру, и томный взгляд карих глаз, смело встретившихся с глазами девушки. Он так не походил на крестьян, чьи лица обветрились на солнце, а глаза навечно сощурились из-за привычки вглядываться в даль, гадая, какая завтра будет погода или какой урожай даст поле.

— Моя дочь Роза, — представил девушку отец.

Незнакомец снял серо-жемчужную шляпу с полями и улыбнулся.

Роза увидела, что волосы у него светлые, волнистые и густые.

— Рад познакомиться, — произнес мужчина, склонив голову.

Роза залилась краской, потом сама же устыдилась своего смущения, но не спешилась, а продолжала смотреть на него с настойчивостью ребенка, завороженного новой игрушкой.

— Простите ее, доктор, — извинился Иньяцио. — Она у нас всегда была дикарка, а теперь еще осталась без матери, вот и некому напомнить девочке о хороших манерах.

И Иньяцио строго взглянул на дочь.

— По-моему, она очаровательна, — сказал незнакомец, не отрывая взгляда от Розы.

Девушка улыбнулась, польщенная комплиментом. Только в книгах Роза читала, как герой называет «очаровательной» случайно встреченную синьору. — Это доктор Стефано Канци, — объяснил сестре Пьер Луиджи.

Она лишь молча кивнула головой, уставившись во все глаза на приезжего.

— В окрестностях Бергамо свирепствует ящур, — продолжил Пьер Луиджи. — Доктора прислала санитарная служба Милана. Он должен проследить, чтобы зараза не разнеслась по нашим местам.

— Понятно, — произнесла Роза.

Она наконец решилась и протянула доктору руку. Он сжал ее пальцы, и девушка почувствовала силу и тепло его ладоней.

— Мы сделаем все, что в наших силах, и постараемся победить болезнь, — сказал Канци.

Роза с трудом отвела глаза от доктора Стефано, который тоже пристально рассматривал ее. Какой он красивый! Словно сошел со страниц иллюстрированного журнала…

— Я поеду домой, — сказала Роза отцу.

Она осторожно развернула Фьяметту, а Иньяцио крикнул вслед дочери:

— Доктор обедает с нами. Займись обедом! Чтобы все было в порядке!

Потом он подошел поближе к дочери и вполголоса произнес:

— Пошли кого-нибудь в деревню. Пусть приведут Анджело. Может, хоть сегодня он соизволит посидеть за столом с нами.

Анджело недавно исполнилось тридцать. До войны он занимался хозяйством в «Фаворите», и у него неплохо получалось. Но с фронта он вернулся совершенно опустошенным, лишенным сил и энергии, ничто не интересовало его. Наверное, дело было не только в жестокостях войны и страданиях в окопах. Что-то нарушило душевное равновесие неукротимого, гордого мужчины, и каждый вечер он в одиночестве напивался в остерии.

Раньше Иньяцио и Алина тщетно пытались обуздать нрав своего первенца. В молодом Анджело бушевала неуемная сила, все его существо дышало недюжинной энергией. Он не поддавался дрессировке. Как-то он провел в родном доме целый год, и Иньяцио смог в полной мере оценить старшего сына, всегда неулыбчивого с лица, но наделенного железным характером. Смягчался Анджело лишь при виде Розы. А ведь у него была деловая хватка: Анджело умел торговаться с крестьянами, умел выгодно продать скот и фураж.

— Из этого парня может кое-что получиться, — сказал как-то Иньяцио жене. — Он не похож на братьев. Анджело — наш сын, а говорит и действует, как чужой. Но в голове у него мозги есть.

И Иньяцио покрутил указательным пальцем у виска.

— Что там есть? Хорошее или плохое? — с горьким вздохом спросила Алина.

А через несколько дней Анджело в очередной раз исчез. В доме уже привыкли и знали, если Анджело не выходит к завтраку вместе со всеми, значит, опять исчез. В последний раз он сбежал перед призывом на военную службу и сел в генуэзском порту на торговое судно, направлявшееся в Африку.

— Ничего, когда-нибудь он вернется и останется навсегда, — сказал Иньяцио, успокаивая жену. — Воздух «Фавориты» в крови у него, как и у всех Дуньяни. Дорогу домой он найдет всегда.

Каждый раз Анджело возвращался с подарками и с рассказами о своих приключениях. Роза слушала его открыв рот, и в ее воображении фигура брата разрасталась до гигантских масштабов. Он казался ей повелителем мира, разделявшим трапезу с африканскими царями, арабскими халифами и индийскими магараджами. Он знал английских баронетов, бродил по восточным базарам, говорил на всех языках и умел читать по звездам. Тем более умел он читать мысли восторженной девочки.

Но после войны что-то изменилось. Иссяк источник его повествования, угасли порывы юности. В 1915 году Анджело оставил дома девочку, а вернувшись в 1918-м, нашел женщину, которая с радостным плачем кинулась брату на шею.

— Не надо, не надо, — сказал тогда Анджело, резко оттолкнув сестру.

— Почему? — спросила Роза, не в силах скрыть обиду.

— От меня воняет, чувствуешь, воняет, — раздраженно произнес Анджело, мрачно взглянув на нее.

Роза с помощью Джины нагрела несколько больших кастрюль горячей воды, чтобы брат отмылся от окопной грязи и освободился от вшей. Она надеялась, что, как следует помывшись, Анджело станет прежним любящим фантазером. А он вдруг начал избегать ее.

Наконец она решилась и во время завтрака подступила к брату с расспросами.

— Почему ты не хочешь говорить со мной? — спросила Роза.

— С чего это тебе такое пришло в голову? — возразил Анджело, крошивший в молоко хлеб.

— Ты меня больше не любишь, — с упреком произнесла Роза.

— С чего это ты взяла? — спросил Анджело, не отрывая глаз от кружки.

Оба замолчали. Тишину нарушало лишь тиканье ходиков в углу. Бабушка, сидя у очага, бормотала молитву.

— Я знаю. До войны ты всегда был рядом со мной. Мы играли, болтали. А теперь ты меня не замечаешь, — обиженно произнесла Роза.

— Ты выросла, — сказал Анджело, отодвигая кружку.

— Ну и что?

Роза подошла поближе к брату. В глазах ее читалась решимость разобраться во всем до конца.

— Ты больше не ребенок, — произнес Анджело, заглянув ей в лицо.

Роза подошла к нему, обняла за шею и поцеловала жесткие волосы. Анджело взял ее за талию, такую тоненькую, что ее можно было обхватить ладонями, и посадил себе на колени, как когда-то сажал ребенком. Роза не расцепила рук, и он прижался головой к ее груди. Дрожь пробежала по телу Анджело. Он хотел лишь выразить сердечную нежность к сестре, но помимо его воли в это объятие вкралось иное, тревожное, смутное чувство. Анджело резко отстранил Розу и рывком вскочил на ноги. Они переглянулись, чувствуя смущение и не находя слов друг для друга.