Леди и разбойник, стр. 32

В эту минуту Рудольф говорил себе, что терпеть не может своих родственников: тетку Энн с ее проницательным взглядом, который словно сверлил его, обнаруживая мерзость и лукавство его мыслей; кузена Лусиуса, который стоял между ним и Стейверли. Он всегда ненавидел Лусиуса, даже когда они были детьми. Тот был на несколько лет старше, и при нем Рудольф чувствовал себя жалким и ничтожным.

Зато Лусиус дружил с Эдвином. Они всегда проводили часть каникул вместе, а какое-то время перед поступление в Итон у них даже был общий гувернер. Они всегда принимали Рудольфа в свои игры. Но именно их благородство приводило его в бешенство. Он не спал ночами, терзаясь ненавистью и придумывая способы продемонстрировать свое превосходство.

Всю жизнь он мечтал быть хозяином положения, быть самым старшим, самым значительным – человеком, на которого все смотрели бы снизу вверх, который обладал бы властью и богатством. Но жизнь не дала ему этого. Даже привязанность к матери была отравлена для Рудольфа мыслью о том, что брата она может любить больше.

Мать умерла, когда ее младший сын был еще совсем юным, а отец – Рудольф знал это – всегда предпочитал ему Эдвина. Ему хотелось быть любимым, но он был не в состоянии помешать своим бесплодным мечтам, гордости и злости разрушить любую привязанность, остудить любую дружбу. Те, кто плохо знал его, считали, что он красивый и добродушный молодой человек, но не блещет ни умом, ни жизненной энергией. Никто не подозревал, какие бури кипели в его душе. И только те, что становились свидетелями его безжалостности во время дуэли с оскорбившим его человеком или видели, с какой холодной расчетливостью он обхаживает женщину ради ее денег, догадывались, какая стальная решимость таится в нем.

Как раз в тот момент, когда тетка отвернулась от него, приветливо улыбаясь другому гостю, Рудольф понял, что ему необходимо предпринять. В его голове сложился план. Он решил, что удача наконец повернулась к нему лицом. Он перестанет быть попрошайкой и превратится в хозяина положения.

Только один раз в жизни он испытывал подобную уверенность а себе: когда встретился с Барбарой Каслмейн и понял, что легко может ее завоевать. Они встретились на Каменной галерее, куда вход был открыт для всех.

Здесь все слухи, скандалы и интриги обсуждались едва ли не раньше, чем о них начинали говорить в высшем свете. Постоянно бывая на галерее после приезда в Лондон, Рудольф узнал, кто есть кто при дворе, и вовсю использовал свое имя, чтобы завязывать новые знакомства.

– Разрешите мне представиться, милорд, – говорил он какому-нибудь титулованному аристократу. – Мой отец очень часто говорил о вас, и я уверен, что он хотел бы, чтобы я засвидетельствовал вам свое уважение.

– Дозволено ли мне поздравить вас, ваша светлость? – смиренно спрашивал он у какой-нибудь знатной дамы.

– С чем? – осведомлялась она, быстрым взглядом оценивая незнакомца и отмечая прекрасное качество костюма и изящество его поклона.

– С тем, что вы самая прекрасная из всех дам, которых я видел в Англии после моего возвращения из французского изгнания, – смело отвечал Рудольф, продолжая играть роль преданного сторонника Карла.

Но когда ок встретил Барбару, все шло иначе. Она возвращалась с приема. Рудольф шагнул ей навстречу. Высоко подняв темноволосую голову, в шляпке с пышными страусовыми перьями, Барбара белоснежной рукой, унизанной кольцами, сжимала украшенную драгоценными камнями тросточку. Такие с ее легкой руки вошли в моду при дворе. Юбки у нее были такой ширины, что людям приходилось отступать, чтобы пропустить ее. Позади Барбары бежал негритенок в тюрбане, тоже украшенном драгоценностями.

На галерее не было никого, кто не был бы сражен яркой, экзотической красотой Барбары. Но если другие отступали перед ней, Рудольф шагнул вперед. Она подошла к нему вплотную, а он все не двигался с места. Взмахнув тростью, словно собираясь смести его с дороги, она надменно спросила:

– Вы уйдете с дороги и позволите мне пройти, сэр.

Рудольф заглянул ей в глаза и ответил:

– Увы, не могу! Я остолбенел от восхищения и обожания.

На последнем слове он понизил голос, и оно словно напряженно повисло между ними. Секунду поколебавшись, Барбара спросила, глядя прямо ему в глаза:

– Кто вы?

Рудольф по-прежнему стоял в оцепенении, не кланяясь, как полагалось бы при первом знакомстве. Потом медленно проговорил:

– Человек, перед которым впервые отверзлись врата рая.

Я не думал, что на земле существует подобная красота!

Барбара тихо рассмеялась нежным гортанным смехом.

– Я спешу, – сказала она, отсмеявшись.

– Это не имеет значения, – ответил Рудольф, – есть нечто более важное.

Казалось, он сумел ее околдовать. Она спросила:

– Что же?

Рудольф ответил ей очень тихо, никто на галерее их не услышал. Немало любопытных взглядов проводили их. Все заметили, что незнакомец сел в карету леди Каслмейн. Это стало началом. Рудольф знал, что фортуна подсказала каждое его движение, каждое слово.

И он был уверен, что судьба поможет ему и теперь. Он ощущал, как она направляет его, видел это так ясно, словно был пешкой в чьих-то всемогущих руках.

Архиепископ Кентерберийский, что стоял рядом с ним, достал из жилетного кармана часы.

– Уже четверть седьмого! – проговорил он с некоторым раздражением. – Не понимаю, почему нас до сих пор не пригласили к столу.

Словно в ответ на его вопрос двери гостиной распахнулись, но вместо дворецкого удивленные гости увидели сэра Филиппа Гейджа, который стоял в дверях раскрасневшийся, но являвший собой воплощенное достоинство. Позади него в освещенной свечами передней стояли несколько солдат.

Леди Дарлингтон, которая в этот момент разговаривала с леди Гейдж, поначалу их не увидела. Заметив только сэра Филиппа, она направилась к нему, приветливо улыбаясь и протягивая ему руку.

– Наконец-то вы пришли, сэр Филипп! – воскликнула она. – Мы уж подумали, что вы нас покинули.

Подойдя к сэру Филиппу, она увидела позади него солдат и с удивлением взглянула на них, а потом обратила вопросительный взгляд на сэра Филиппа.

– Немало сожалею, – начал он пронзительным властным голосом, – но я пришел сюда исполнять свой долг, а не в качестве гостя, как предполагалось ранее.

– О чем вы говорите? – недоуменно спросила леди Дарлингтон.

– На мне лежит крайне неприятная обязанность арестовать вашу внучатую племянницу, леди Пантею Вайн! – провозгласил сэр Филипп. – Я должен немедленно препроводить ее под арест, где она и останется до слушания ее дела.

– Арестовать Тею? В жизни не слышала подобной глупости. Что же могла она сделать, чтобы дать повод для ее ареста?

Сэр Филипп набрал в легкие побольше воздуха, надул щеки и зычно провозгласил:

– Именем закона она обвиняется в убийстве ее мужа, мистера Христиана Дрисдейла!

Глава 10

Тея сидела перед своим адвокатом, положив руки на колени, и очень серьезно выслушивала вопросы, которые он задавал ей. Его длинное перо поскрипывало, плавно двигаясь по бумаге.

– Мне хотелось бы, чтобы вы подробнейшим образом описали того разбойника, который, по вашим словам, остановил карету примерно через полчаса после того, как вы с вашим мужем уехали из церкви после венчания.

Голос у мистера Добсона был сухим и чуть скрипучим. На вид адвокату было за пятьдесят. Худой, желтолицый, он всю жизнь гнул спину над бумагами. В результате спина его сгорбилась раньше времени. Но он имел репутацию самого опытного адвоката в Лондоне. Леди Дарлингтон навела о нем подробные справки, прежде чем нанять его для защиты своей внучатой племянницы.

Он перевернул лист, исписанный ровным каллиграфическим почерком, и посмотрел на Тею из-под кустистых бровей.

– Мне нужно описание разбойника, миледи! – напомнил он, поскольку девушка молчала. А Тея пыталась понять, что можно сказать, ибо она твердо решила, что ничто не заставит ее описать Лусиуса и тем способствовать обвинению его еще в одном преступлении. Что именно рассказал тот человек, который донес на нее? Слышал ли он, как Христиан Дрисдейл, выходя из кареты, назвал Лусиуса Белогрудым?