Карма любви, стр. 33

Полковник вошел в кабинет, как раз когда майор закончил свою работу.

— Очень предусмотрительно, теперь она не замерзнет, — одобрительно заметил он.

Меняя вечернее платье на сари, Орисса так торопилась, что не распустила волосы, и теперь майор, взяв длинную полосу линялой, но когда-то розовой ткани, умело накрутил из нее тюрбан прямо на голове девушки.

Не успел майор покончить с тюрбаном, как полковник принес со стола блюдце с какой-то бледно-коричневой жидкостью.

— Нам придется подкрасить вашу кожу, леди Орисса, — объяснил майор Мередит. — Но не волнуйтесь, только слегка: многие патаны светлокожи.

Это были его первые слова, обращенные к ней после недавнего столкновения, и она расслышала в его голосе отзвуки былого гнева.

— Она смывается? — спросил вместо Ориссы полковник.

— Мылом — очень легко, — кратко ответил майор Мередит, — но дождь ей не повредит.

Он взял губку и приказал:

— Закройте глаза, леди.

Орисса почувствовала прикосновение мокрой губки к своему лицу, потом к шее, ощутила, как он берет ее руки одну за другой и обтирает их. Мередит старательно трудился, пока кожа девушки не приобрела мягкий золотисто-коричневый цвет.

— Пойду переоденусь в свое, сэр, — сообщил он полковнику Гобарту и вышел из комнаты.

Дядя взял со стола небольшой бокал вина и протянул его Ориссе.

— Это придаст тебе силы в твоем путешествии, дорогая моя, — сказал он, — и знай, я очень горжусь тобой.

Орисса почувствовала, как навернувшиеся на глаза слезы застилают ей взор.

— Ас вами, дядя Генри, ничего не случится? — спросила она.

— Об этом мы будем молить Бога, — ответил полковник Гобарт, — и поверь, если кому и под силу спасти нас, то только майору Мередиту. Я безгранично доверяю ему.

Орисса тихо вздохнула.

Она не стала говорить дяде, до чего же она сейчас ненавидела майора.

Полковник настойчиво вложил бокал в ее руку и сказал:

— Я очень хочу, чтобы ты выпила это, а также это.

Тут она увидела, что он протягивает ей четыре маленькие белые пилюли.

— Что это? — спросила она.

— Лекарство, — ответил полковник, — две противомалярийные и две противодизентерийные.

Щеки Ориссы вспыхнули.

Но она понимала, как затруднительна может оказаться в их путешествии любая болезнь. Она взяла у него все четыре пилюли.

— Запей их вином, — посоветовал он. — Оно поможет им раствориться.

Она послушно положила пилюли на язык и, решив, что вкус у них не очень-то приятный, осушила весь бокал.

Вкус вина, когда она пила его, тоже показался ей весьма странным, такого за обедом не подавали.

— Дядя Генри… — пролепетала она, почувствовав внезапное головокружение и необычное оцепенение.

Голову словно пронзило раскаленной спицей — ощущение было таким сильным, что она даже думать могла с трудом… мысль, едва возникая, таяла…

Она уплывала… уплывала все дальше… она отчаянно боролась с бессилием, так ужасавшим ее… но тело не подчинялось… оно становилось каким-то неживым… наконец сознание и вовсе отключилось…

Глава 8

Орисса проснулась с жесточайшей головной болью, веки были тяжелыми, казалось, на глаза кто-то положил огромные булыжники.

Во рту пересохло. Глубокий неприятный сон продолжал волнами, подобно морскому прибою накатывать на нее.

Орисса застонала, и чей-то голос приказал:

— Выпейте это.

Она хотела было отказаться, ускользнуть в забытье, где она не будет чувствовать эту ужасную головную боль… и тут обнаружила, что уже отпивает прохладную, освежающую рот воду.

— Еще немного, — вновь раздался голос. Теперь она вспомнила, чей это голос, и с усилием постаралась приподнять тяжелые веки.

Ей с трудом удалось открыть глаза, и… она в ужасе закричала.

— Все хорошо, — успокаивал майор Мередит. Орисса едва могла поверить, что длинноволосое и странно раскрашенное лицо принадлежит и вправду ему, но этот голос — его невозможно спутать ни с каким другим.

Он снова заставил ее пить, вливая воду из чашки ей в рот до тех пор, пока головная боль не отступила и девушка не смогла пробормотать:

— Где я?

Он осторожно опустил ее навзничь на то, что, как она поняла теперь, было мелким песком.

— Мы примерно в семи милях к западу от Шубы, — ответил он.

Орисса молча собиралась с мыслями, пытаясь вспомнить, что приключилось прошлой ночью.

Но единственно, что всплыло в памяти, это голос дяди, предлагавший ей выпить вино и проглотить пилюли.

— Вы… опоили… меня, — прошептала она.

Она постаралась вложить в голос всю свою ненависть к этому ужасному майору, но с ее губ сорвался только чуть слышный лепет.

Почти нечеловеческим усилием воли она заставила себя приподняться и обнаружила, что находится в неглубокой пещере.

Снаружи пробивался солнечный свет, сверкающий, золотой, и она ощутила на своем лице жаркое дыхание дня.

Она несколько мгновений жмурилась, привыкая к свету, а потом повернулась к майору Мередиту.

Он сидел, скрестив ноги, на земле рядом с ней, и на долю секунды ее пронзил страх, что ее обманули и подле нее сидит не переодетый майор, а самый настоящий факир.

У ее спутника были длинные пряди черных всклокоченных волос, спадающих до плеч, а вокруг головы — накрученная в тюрбан тряпка, из-под которой ярко алел тилак.

Он был обнажен до пояса, грудь под традиционным ожерельем из бусин была вымазана пеплом и исполосована струйками охры.

Его чресла, обернутые в набедренную повязку, были перевиты замысловатыми узлами пояса Садху, а на земле рядом с ним лежал толстый шерстяной плащ, какой обычно носят северные факиры, когда странствуют по горным дорогам.

Заметив изумление на ее лице, он улыбнулся.

— В Индии много святых людей, — заметил он, — которые неутомимо проповедуют различные учения, потрясенные силой собственного фанатизма. Друзья и недруги — все их уважают.

— Так мы… прошли через… вражеский кордон? — спросила Орисса.

Тут она случайно увидела свои ноги, и у нее перехватило дыхание — шерстяные повязки, намотанные на них, были обильно пропитаны кровью.

— Не волнуйтесь, это всего лишь бутафория, как и все остальное, — объяснил майор Мередит. — Ваша мнимая смерть служила оправданием нескончаемым проклятиям в адрес англичан — я призывал на их голову кару всех богов азиатского пантеона. Я только надеюсь, что боги не отзовутся.

Он наклонился, развязал кровавые повязки и, сняв их с ног Ориссы, закинул в угол пещеры.

— Не было… необходимости… для вас… опаивать меня, — с обидой проговорила Орисса.

— Напротив, — отпарировал майор Мередит, — вам была уготована роль мертвеца, вот вам и нужно было выглядеть настоящим мертвецом, и я убежден, что даже с вашим актерским талантом вы не удержались бы от дрожи при виде тех зрелищ, на которые мне пришлось насмотреться вчера ночью.

Она решила не замечать его постоянные напоминания о «театре».

— Вы несли меня всю дорогу? — спросила она.

— Почти семь миль по каменистой горной тропе, — ответил майор Мередит, — и, знаете ли, вы весите не меньше тонны. Это был каторжный труд.

Возмущенная Орисса Хотела было сказать все, что она думала об этом грубом и невоспитанном человеке, как вдруг ее осенила догадка:

— Подозреваю, майор Мередит, вчера вечером… вы нарочно… провоцировали меня.

Он коротко усмехнулся:

— Вы слишком проницательны. Да, я давно обнаружил, что люди обычно гораздо более податливы и быстрее выполняют то, что от них нужно, если раздражены.

Орисса прижала руку к пылающему лбу.

Она собиралась излить гнев, обвинить его и в жуткой боли, разрывающей ее голову, и в оскорбительном недоверии к ней, но на память пришли его слова о «плаксивой женщине». Нет, сейчас она не доставит ему удовольствия убедиться в своей правоте, сейчас она не заплачет.

Осторожно и медленно, потому что любое движение причиняло острейшую головную боль, она села, и майор Мередит развязал узел, где лежало несколько чапати.