Колечко с бирюзой, стр. 79

Глава 20

– Здравствуй, красавица, уже и не чаял с тобой свидеться. – Маленькие глазки на иссиня-бледном лице впились в женщину, которая только что появилась на пороге радиорубки. Это было узкое, тесное помещение с маленьким окном под потолком, которое в лучшие времена, очевидно, использовали еще и как фотолабораторию: в углу на столике Наташа заметила старенький фотоувеличитель и ванночку для реактивов.

– Здравствуйте, Леонид Андреевич, – постаралась как можно спокойнее произнести Наташа. С первого взгляда на раненого она поняла, что дела его обстоят неважно. Темная корочка стянула тонкие губы, глаза лихорадочно блестели.

Наташа опустилась перед ним на колени, достала из саквояжа градусник и подала его Пеликану.

– Измерьте температуру, а я пока осмотрю бедро и колено.

– Погоди, – Пеликанов сжал ее руку, – опять Егорка что-то против меня придумал? Даже тебя не жалеет, второй раз подсадной уткой использует.

– Никто меня не использует! И в планы свои он меня не посвящает! Я кошка, которая гуляет сама по себе и в ничьих указаниях не нуждается!

– Хочешь сказать, что ничего не знала о засаде на берегу, а здесь по собственному желанию?

– Я ничего доказывать и тем более оправдываться не собираюсь. – Наташа размотала самодельную повязку все из той же скатерти и подняла на Пеликана глаза. – Девочку стало жалко, побоялась, что погибнет...

– А меня тоже пожалела?

– Поначалу – нет. Потому что самое паскудное дело прятаться за детскими спинами, Леонид Андреевич! И будь у меня пять минут назад в руках автомат, я бы не задумываясь весь магазин в тебя всадила!

– А ты смелая! – Пеликан усмехнулся. – Не боишься, что за такие слова мои парни из тебя омлет сделают?

– Не боюсь, потому что я для тебя сейчас – самый жизненно важный человек. Да и, кроме всего, мне тебя очень жалко...

Пеликанов усмехнулся:

– И с чего вы вдруг, Наталья Константиновна, воспылали жалостью к такому ничтожеству, которое и мизинца вашего драгоценного Егора не стоит?

– Не тебе судить, кто сколько и чего стоит! – Наташа внимательно осмотрела рану и покачала головой. – А жалко мне тебя потому, что раны у тебя такие же пакостные, как ты сам и вся твоя поганая свора! Рентгена здесь, конечно, нет, но у тебя, похоже, раздроблена бедренная кость, а колено, и на глазок видно, восстановлению не подлежит. Самое лучшее, что я могу сейчас сделать, – очистить рану от обломков кости, наложить тугую повязку и шину. Нужна срочная операция при общем наркозе и, естественно, не в полевых условиях, надеюсь, тебе понятно почему?

– Ногу можно сохранить?

– Ничего определенного сказать не могу. Но инвалидом останешься, это уж точно!

– Наташа, милая, сделай что-нибудь! – Пеликанов умоляюще схватил ее за руку.

Она пожала плечами:

– Поставлю обезболивающие, вколю антибиотики, чтобы заражение не началось, – и это все, что я в состоянии сделать. Остальное – в условиях стационара!

– Выходит, ты предлагаешь мне выбросить белый флаг, чтобы спасти жизнь и ногу? – вкрадчиво спросил Пеликанов, но по лихорадочному блеску в его глазах Наташа поняла, что он на грани истерики. – Не-ет, дорогуша! – выкрикнул он пронзительно. – Так дело не пойдет! В больнице мне ногу живо оттяпают, что им с зэком особо церемониться? А следом и головенку отвернут, которая слишком много знает и понимает!

– Послушай, воспаление уже началось. Смотри сам. – Наташа поднесла градусник к его глазам. – Тридцать девять и пять. Ты человек грамотный, должен понимать. Рана инфицирована, если ее не обработать по всем правилам, начнется гангрена, заражение крови...

– Ничего, до утра я продержусь! Вот-вот автобус подадут. Рванем на юг, за горы, там меня никто не достанет! А друзья у меня есть везде. Только свистни, предложат все, что ни пожелаю. – Пеликанов посмотрел на парня, сидевшего на пороге с автоматом в руках. – А ну-ка, Леха, сбегай посмотри, что там в столовой делается.

Парень молча поднялся на ноги и вышел. Но тотчас его место занял не менее крепкий бандит.

Наташа набрала в шприц новокаин:

– Обезболивание только местное, так что терпи, голубчик!

Рана на колене представляла собой отвратительное месиво из костей, разорванных сухожилий, мышц и сгустков крови. Часовой, которого Наташа попросила подержать ногу Пеликана, побледнел и вздохнул с видимым облегчением, когда ему позволили вернуться на свое место.

Пеликанов сидел, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, по лицу и вискам стекали обильные струйки пота, синие губы дрожали. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать от боли, и несколько раз буквально впечатал кулак в стену. Наташа почувствовала к нему нечто вроде уважения и даже сочувствия. Но тут же напомнила себе, что перед ней мерзкий бандит и убийца, на совести которого более десятка жизней, и принялась считать ему пульс. Сердце Пеликана билось, как у загнанной лошади.

– Тебе плохо? – поинтересовалась Наташа, хотя понимала, что при подобном пульсе вряд ли кому бывает хорошо.

– Долго еще? – прохрипел Пеликан.

– Все, что в моих силах, я сделала, теперь остается уповать на бога и твое благоразумие, – сказала Наташа, заканчивая бинтовать рану. Потом занялась окровавленным бедром. Выходного отверстия не было, значит, пуля застряла в мышцах или в кости. Второе предположение было наиболее вероятным.

– Позови-ка сюда парня, который тебе и девушке оказал первую помощь, – предложила она Пеликану.

– Зачем? Он все равно в медицине ничего не понимает! Так, несколько месяцев в травматологии санитаром проработал.

– Для санитара он неплохо справился. Но мне сейчас надо осмотреть детей, поэтому пусть он за тобой пока присмотрит.

Пеликан что-то недовольно проворчал и уже громче сказал:

– На все про все тебе дается полчаса. – Похоже, он опять обрел способность приказывать.

– Ну это уж как получится! – усмехнулась Наташа. – С тобой одним возилась почти целый час, а там все-таки дети. Четырнадцать человек, насколько мне известно.

– Четырнадцать, – буркнул Пеликан, – и две бабы-воспитательницы. И давай поторапливайся, – повысил он голос. – А то передумаю и не отпущу.

– Пока я их не накормлю, не осмотрю, шагу из столовой не сделаю! – Она повернулась навстречу коренастому Лехе, возникшему на пороге радиорубки. – Это ты, что ли, бывший санитар?

Парень молча кивнул.

– Молодец, вожатую, почитай, от смерти спас, думаю, тебе в дальнейшем это зачтется, когда судить будут...

– Но-но! – рассердился Пеликан. – Ты моих соколов не деморализуй! Они хлопцы боевые, в обиду себя не дадут!

– Посмотрим, но учти: с такой оравой заложников, тем более детей, тебе далеко не уйти. – Наташа посмотрела на раненого и усмехнулась. – Хлопцы у тебя, конечно, боевые. Особенно против женщин и детей бесстрашные. Но на амбразуру за тебя не лягут и, если ты, не дай господь, окажешься им в тягость, а при твоем нынешнем положении я в этом не сомневаюсь, бросят под первым же кустом, если не хуже.

– За мое спасение им кругленькая сумма в баксах причитается.

– А если они тебя в безвыходной ситуации просто-напросто пристрелят?

– Не пристрелят! – усмехнулся Пеликанов. – Кое-кому я живой нужен, вот тут, – постучал он пальцем по лбу, – такое имеется, что, кроме меня, никому на свете не известно! – Он торжествующе посмотрел на Наташу. – Не знаю, чего ты добиваешься, но, пока я добрый, иди к пацанве, иначе вообще из этой комнатенки не выпущу!..

Обеденный зал столовой освещало несколько светильников. Столы и стулья были сдвинуты к дверям, ведущим с первого этажа. Две женщины, одна лет сорока, а другая совсем молоденькая, прижавшись друг к другу, сидели на полу под окошком с надписью «Грязная посуда». Боевики стояли в простенках между окнами, молча лежали на полу.

Наташа подошла к женщинам и кивнула на бандитов.

– Это все?

– Нет, еще есть самый главный и с ним двое, и четверо, кажется, на первом этаже. Там всего одно окно, зато двери на обе стороны клуба выходят.