Александра - наказание Господне, стр. 51

Князь, стойко терпевший столь длинную тираду, паузу перенести не смог:

– Черт бы тебя побрал, Павел! Не тяни!

– Да не тяну я, просто обдумываю, как бы поделикатнее это сказать... – Павел сморщился и быстро заговорил: – Помнишь, на второй или третий день, как мы с ярмарки вернулись, кататься верхами ездили и ты рано к себе ушел. А мне что-то не спалось, потому и услышал вдруг тихие-тихие шаги по коридору. Спальня баронессы тогда неподалеку от моей была. Ну, я поначалу подумал, что это ты тайно баронессу навещаешь, выглянул, чтобы тебя утром на чистую воду вывести. Только, увы, другой в ту спальню прошмыгнул. – Павел с горечью и недоумением посмотрел на князя. – Вот такой конфуз со мной был, mon cher!

Побледнев, князь подступил к приятелю.

– Что же ты, негодяй такой, болтаешь? Он ведь брат ей, зачем же такую гадость собирать?

– Но-но, остынь! – Павел отвел от себя руки Кирилла и подтолкнул его к креслу. – Охолони! Я и сам так думал и потому до четырех утра не спал, чтобы конца их родственной беседы дождаться. Дождался! Она его в пеньюаре до порога проводила и в уста сахарные поцеловала. А днем все шею косыночкой прикрывала. Не помнишь разве? А ведь стоило, ох как стоило полюбоваться, что на этой шейке оставили все те же сахарные уста. Весьма красноречивое напоминание о бурно проведенной ночи. И если не ты ее в темном углу подловил, и не я, то кто, кроме ее драгоценного кузена, осмелился бы на такую безумную страсть?

– Поклянись, что ты ничего не придумал! – Князь приподнялся над своим креслом и вновь обессиленно опустился в него. Потер лоб, до сих пор скрывающийся под повязкой. – А впрочем, не надо! Я всегда тебе верил и сейчас верю. Сегодня же утром я потребую от нее объяснений.

– И она все толково и правдиво тебе объяснит. А Павел Верменич окажется жалким лгуном и интриганом. Мой тебе совет, не поднимай пока шум. Приглядись к ней и ее кузену. Возможно, я ошибаюсь и буду потом всю жизнь каяться, что помешал твоему счастью. – Приятель подошел к Адашеву и вдруг опустился перед ним на колени, взяв его руки в свои ладони. – Потерпи немного, я все узнаю об этой милой парочке. Есть у меня знакомые дамы, которым дай волю, они тебе за два дня полный отчет по обеим столицам составят: кто, с кем, когда и сколько раз...

Кирилл внимательно посмотрел на друга и печально улыбнулся:

– Как бы мне хотелось, чтобы все это оказалось неправдой. Если бы ты только знал, насколько отвратительно я себя чувствую! Словами это не передашь! Совсем, кажется, мозги набекрень съехали! Помнишь ту девочку около коновязи? Не выходит она у меня из головы!..

– И поэтому решил забыться в Сашиных объятиях? – Павел поднялся с колен. – Вот это уже баловство! Недостойно и гадко вести себя подобным образом с бедной девушкой.

– Только не надо считать меня последним подлецом. Я уже повинился перед ней...

– Ты только по этой причине ей от места не отказал?

– Честно сказать, – смутился Адашев, – я забыл, зачем ее приглашал. Но, с другой стороны, пожелай я это сделать, вы же все со свету меня сжили бы...

– Скажешь тоже, – вздохнула Агафья, появляясь на пороге с полным блюдом пряженцев [36] и большой крынкой молока, – но всю бы жизнь тебе об этом поминали, особливо если ты эту холеру надумаешь за себя взять!

– И ты туда же, старая? – жалобно простонал Кирилл. – Это ведь пугачевский бунт, не иначе!

– Пугачевский бунт у меня в желудке, братец! – воскликнул, радостно улыбаясь, Павел. – Я ведь не зря разговор про колбасы да вареники затеял. Есть я захотел, ну, просто невмоготу терпеть было! А за беседой все и забылось вроде.

– Ну, я пойду, – Агафья, прищурившись, вгляделась в мужчин, с аппетитом уплетающих под холодное молоко еще горячие пряженцы. – Матвей прислал парнишку. Велел передать, что у Дарьи двойня на этот раз, а Саша пока там задержится, возможно, до вечера. За роженицей понаблюдать.

Князь, не поднимая глаз, глухо произнес:

– Хорошо. Иди отдыхай. Мы тоже скоро с Павлом разбежимся.

А Павел, ухмыльнувшись, добавил:

– Только «туточки» больше не ходи, мы уже закончили во всем разбираться!

Агафья, поджав губы, одарила его красноречивым взглядом и вышла из кабинета. Верменич взял очередной пирожок. Откусил, медленно прожевал и задумчиво посмотрел на друга:

– Еще вечером я желал поскорее покинуть твой дом, но сдается мне, нужно остаться еще на денек. Очень меня интересует одна вещь. Заметил я, князь, что у твоей гувернантки пятна эти замечательные на руках и на шейке то появляются, то исчезают. С чего бы это, как ты думаешь? – И, вновь откусив пирожок, произнес уже с полным ртом: – Нет, не умру я своей смертью, друже! Если не от любопытства, так от обжорства дуба дам раньше срока!

27

Метель, как голодная волчья стая, выла и металась за стенами хижины. Во время особенно сильных порывов ветра пламя в небольшой печурке билось в испуге, выплескиваясь за чугунную дверцу. Тепло приятно окутывало усталое тело. Саша задумчиво наблюдала за мрачными тенями по углам. Она заперла дверь в хижину на легкую деревянную щеколду, но опасаться чужаков в такую погоду не стоило. Дороги замело, и, хотя до имения оставалось не более трех верст, обильный снегопад с сильнейшим ветром не позволяли высунуть нос.

После обеда она отправилась в село, чтобы осмотреть больных. Князь с утра отправился по каким-то делам в уезд, поэтому Саша предупредила няньку, попросила на конюшне лошадь и верхом уехала за озеро. Можно было взять санки и кучера, но тогда пришлось бы ехать по дороге, в объезд, а верхом она этот путь сокращала в два раза.

На сегодня к ее больным добавились еще два. Мальчик со сломанным пальцем и старуха, обварившая себе ногу. Староста предлагал заночевать в его доме, пугал надвигающейся метелью. Ветры здесь были сильные и дули несколько дней кряду. Тогда сообщение между деревнями и имением прерывалось, пока не расчистят дороги.

Матвей после спасения своей Дарьи на Сашу почти молился и поэтому разволновался, когда она решила возвращаться в имение.

– Вы бы, барышня, поосторожнее через лес-то! – предупредил ее мужик. – Езжайте лучше по дороге. Случись что, быстрее вас найдут.

– Не беспокойся, Матвей! – успокоила его Саша. – Я быстро поеду. Через час-полтора буду дома.

Саша зашла в избу попрощаться с хозяйкой. Дородная молодая женщина уже бойко передвигалась по кухне, а ее старшенькая, двенадцатилетняя Матреша, качала зыбку с двумя братиками.

– Ой, барышня, Александра Васильевна! Куда же вы, на ночь глядя? – запричитала Дарья, увидев девушку на пороге. – И метель вот-вот начнется. Сгинете ведь ни за что ни про что!

На пороге появился Матвей с небольшим «сидором» в руках.

– Я тут, барышня, провизии вам собрал. Хлебушка, меду... Сват окорок коптил к Рождеству, так добрый ломоть наказывал вам в дорогу положить. Хошь и пост сейчас, но греха большого не будет, если сальца отведаете. Оно у нас первейшее средство от мороза!

– Ну, зачем все это, Матвей? – посмотрела на него с укоризной Саша. – Разве я в такой уж дальний путь отправляюсь? Через час дома буду ужинать.

Но староста словно не слышал ее отговорок и почти насильно вручил ей довольно тяжелый мешок.

– Ничего, барышня, такой груз костей не ломит. К тому же вы не на себе его везти будете, а на лошади. А нам все спокойнее будет. Случись что, с голоду не помрете.

– Ну, Матвей, ты мне беду накликаешь! – Саша с досадой посмотрела на мужика. – Давайте прощаться, а то за разговорами я до темноты не доберусь.

Она вышла на крыльцо. Солнце садилось в тучу, вся западная сторона неба от зенита до горизонта была охвачена гигантским заревом.

– Ох, не к добру это! – вздохнул староста, оглядев полыхавшие багрянцем облака. – Буря идет, Александра Васильевна, страшная! Не хотите оставаться, возьмите хотя бы кого-нибудь из мужиков в провожатые.