Ваша до рассвета, стр. 26
Габриэля очень заинтересовал тот факт, что семья Саманты была достаточно богата, чтобы пользоваться услугами служанки. Но когда он услышал ее шмыганье носом и звук нащупывания в кармане юбки носового платка, то понял, что проиграл. Он терял всякую способность к обороне всякий раз, когда его чувствительная медсестра становилась сентиментальной.
Он вздохнул.
– Если вы настаиваете, что у меня должна быть собака, это могла бы быть, по крайней мере, настоящая собака. Ирландский волкодав или мастифф, например?
– Они слишком неповоротливы. А этот маленький товарищ сможет следовать за вами куда угодно. И где угодно, – добавила она и в подтверждение своих слов посадила лохматое существо обратно на колени Габриэлю.
Тот унюхал в собачьей шерсти лимонную сладость, что подтвердило его подозрение, что лакеи купали собаку в любимых духах Саманты. Животное вырвалось у него из рук и запрыгало к изножью кровати. Издавая утробный рык, оно начало грызть пальцы ног Габриэля через ватное одеяло. Габриэль, показывая зубы, зарычал на собаку в ответ.
– Как бы вы хотели его назвать? – спросила Саманта.
– Ни одно из подходящих слов нельзя повторить при леди, – сказал он, вытаскивая большой палец ноги из собачьей пасти.
– А он очень упорный малыш, – заметила она, наблюдая, как собака шлепается на пол. Ощущая, что пес потащил за собой его одеяло, Габриэль сделал яростный рывок, чтобы схватить его. Еще несколько дюймов, и мисс Викершем обнаружит шокирующее последствие его сна и своего воркования.
– Он ужасно упрям и несговорчив, – согласился Габриэль. – Непрошибаемо упрямый. Абсолютно глухой к уговорам и урезониванию. Пойдет только так, как он хочет, даже если это означает попирать потребности и желания тех, кто попадается ему на пути. Думаю, я хотел бы назвать его … – губы Габриэля изогнулись в улыбку, смакуя многозначительную паузу, – Сэм.
* * *
Но в ближайшие дни у Габриэля оказалось полно возможностей называть пса как угодно, кроме имени. Вместо того чтобы нестись вперед и помогать обходить препятствия и потенциальные опасности, это проклятое создание, по всей видимости, наслаждалось тем, что бегало вокруг него кругами, вертелось ужом у него между ног и выбивало из его руки трость. Если бы у его медсестры были еще какие–то мотивы, кроме одержимости бесконечно его раздражать, он бы заподозрил ее в попытке подстроить ему смертоубийственное падение.
Но, во всяком случае, никто не мог обвинить ее в преувеличении. Собака действительно была ему постоянным компаньоном. В какое бы место дома Габриэль ни пошел, везде за ним следовало нетерпеливое пыхтение и громкое щелканье когтей по паркету и мраморным полам. Лакею больше не приходилось волноваться об уборке столовой после того, как Габриэль заканчивал есть. Сэм садился под стул своего хозяина и ловил своей разинутой пастью каждый выпавший кусочек до того, как тот падал на пол. Когда Габриэль ложился на подушки, собираясь спать, он находил их уже занятыми теплым, пушистым шаром.
Если собака не пыхтела ему в шею, то храпела ему в ухо. Когда Габриэль уставал слушать его пыхтение и возню, то стягивал одеяло с кровати и брел спать в гостиную.
Однажды утром он проснулся и обнаружил, что собака исчезла. Но с ней исчез и один из его гессенских сапог, самой лучшей пары.
Габриэль спустился вниз по лестнице, ощупывая тростью каждую ступеньку. По правде говоря, он очень гордился своим достижениями в работе с тростью и умирал от желания похвастаться своим мастерством перед Самантой. Но элегантная трость не смогла помешать ему наступить в теплую лужу у подножия лестницы.
Он поджал ногу в одном чулке, изо всех сил пытаясь найти еще хоть одно объяснение произошедшему, кроме очевидного. Откинув голову назад, он проревел:
– Сэм! – во всю силу своих легких.
Собака и медсестра вдвоем явились на его зов. Пес трижды обежал вокруг него и звучно шлепнулся на его сухую ногу, а Саманта воскликнула:
– О, Боже! Мне так жаль! Филипп должен был вывести его на прогулку в сад сегодня утром. Или это должен был сделать Питер?
Стряхнув собаку с ноги, Габриэль двинулся на звук ее голоса, оставляя промокшей ногой влажные следы.
– Меня не волнует, даже если сам архиепископ должен был приехать из Лондона и вывести на улицу эту маленькую бестию. Я больше ни минуты не потерплю, чтобы он крутился под ногами. Особенно под моими ногами! – Он ткнул пальцем в направлении, как он надеялся, двери, хотя и подозревал, что это была только передняя. – Чтобы духу его не было в моем доме!
– О, пожалуйста. Это же не вина малыша. Вам не следовало ходить по дому без обуви.
– Я бы надел сапоги, которые Беквит приготовил для меня, – объяснил он преувеличенно терпеливо, – если бы нашел оба. Но когда я проснулся, то оказалось, что мой правый сапог загадочно исчез.
От двери послышался мужской голос, прерывающийся от волнения.
– Вы не поверите, но только посмотрите, что только что выкопал садовник!
Глава 11
«Моя дорогая Сесиль,
Вероятно, моя застенчивость раньше мешала мне говорить более смело – я хочу получить Вас…»
* * *
– Что именно? – потребовал он ответа, уже предчувствуя, каким тот будет.
– О, ничего особенного, – торопливо ответила Саманта. – Питер просто болтает всякую ерунду.
– Это не Питер, а Филипп, – поправил ее Габриэль.
– Откуда вы можете знать? – она казалась искренне потрясенной, что он может отличить одного близнеца от другого.
– Питер предпочитает лишь легкий запах розовой туалетной воды, а Филипп просто обливает себя ею в надежде, что юная Элси обратит на него внимание. И мне сейчас не нужно зрение, чтобы сказать, что в данный момент он стал красным как пион. Так что ты там нашел, парень? – спросил он, обращаясь прямо к подростку.
– Ничего, что может быть интересно вам, милорд, – заверила его Саманта. – Это просто отличная … морковь. Почему бы вам не отнести ее на кухню, Филипп, и не сказать Этьену, что уже можно начинать готовить тушеное мясо на ужин?
Смущение лакея выдал его голос.
– По мне, так это больше похоже на старый сапог. Странно, что он был весь изжеван и закопан в саду.
Вспомнив, как красиво коринфская кожа обтягивала его икры, Габриэль едва не застонал.
Когда он заговорил снова, его голос был мягким и тщательно контролируемым.
– Я максимально упрощу для вас, мисс Викершем. Или собака уйдет, – он наклонился достаточно близко, чтобы чувствовать приправленное мятой тепло ее дыхания. – Или вы.
Она фыркнула.
– Хорошо, если вы так ставите вопрос. Филипп, ты не отведешь Сэма в сад?
– Конечно, мисс. Но что мне делать с ним дальше?
– Нам придется вернуть его законному владельцу.
И прежде, чем Габриэль понял, что она собирается делать, грязный и обслюнявленный сапог приземлился ему на грудь.
– Спасибо, – натянуто сказал он, отпихивая сапог от себя.
Проведя тростью по полу перед собой, он повернулся и зашагал обратно к лестнице. Но его достойный уход был испорчен, когда он добрался до первой ступеньки раньше, чем ожидал. Он замер, с упавшим сердцем чувствуя, что его правый чулок теперь такой же мокрый, как и левый.
Ощущая спиной потрясенный взгляд мисс Викершем, он стал с хлюпающим звуком подниматься по лестнице, оставляя за собой мокрые следы.
* * *
Габриэль закрывал подушкой уши, но даже ее толщина не могла заглушить отдаленный вой, доносящийся через окно его спальни. Вой начался в тот момент, когда его голова коснулась подушки, и явно не собирался прекращаться до самого рассвета. Пес плакал так, словно его маленькое сердечко разбилось надвое.
Перевернувшись на спину, Габриэль швырнул подушку в направлении окна. Укоризненная тишина нависала над домом. Мисс Викершем, вероятно, уже спала блаженным сном вопиющей добродетели, уютно свернувшись в постели. Он почти видел ее там, шелковистые пряди распущенных волос на подушке, мягкие лепестки губ, разделяющиеся с каждым вздохом. Но даже в его воображении, ее деликатные черты были скрыты вуалью теней.