Между "А" и "Б", стр. 19

В половине восьмого я прошмыгнул мимо бренчащей ключами тети Шуры в 6 "Б".

В классе была необычная тишина. Никто не бегал по партам, не хлопал крышками. Парты отдыхали от нас, ребят. У них был мертвый час.

Дверь заскрипела, и вошла Галка. Света я не зажигал, и поэтому она меня не видела.

— Здесь есть кто-нибудь? — спросила Галка, и у нее задрожал голос.

— Это я, — сказал я и подошел к выключателю.

Свет залил класс, парты проснулись, а Галка вскрикнула:

— Коробухин, что ты здесь делаешь?

— Это я писал тебе письма, — выпалил я.

Галка зажмурила глаза, она не хотела верить.

— Это я, я засовывал их в карман твоего пальто. Я ждал тебя тогда, в парке.

— Зачем ты это делал? — наконец спросила Галка.

— Я думал, что все ребята и ты ко мне плохо относятся. Мне просто грустно было без всех вас. И мне хотелось, чтобы вы поняли, какой я был.

Ох, и люблю я произносить монологи, как будто я не Валерка Коробухин, а артист Смоктуновский в роли Гамлета.

В этот момент дверь отворила тетя Шура.

— Что вы тут, полуночники, свет жжете? Вы знаете, сколько на новые деньги киловатт стоит? Целых четыре копейки.

Тетя Шура в шутку замахнулась на нас щеткой. Ловко увернувшись, мы побежали по коридору.

Когда мы выскочили из школы, Галка уже хохотала. Она тряхнула косами и спросила:

— Это было происшествие? Я очень люблю происшествия.

— Это пустяк, — хмыкнул я. — Со мной бывали настоящие происшествия. Хочешь, расскажу?

— А я сразу догадалась, что это ты мне написал. Помнишь, когда ты пришел в парк? Ой, и гроза была… Если б не твой плащ…

Я открыл рот от изумления. Я думал, что обвел Галку вокруг пальца, а она, оказывается, все знала! Да нет, это она сейчас притворяется, что все знала. Чего бы она тогда удивлялась, застав меня в классе?..

А Галка все говорила, и голос у нее был не такой, как на собраниях и на всяких проработках, а нормальный, человеческий, и даже приятный.

— Помнишь, ты мне обещал лампочку из фонаря достать? — вдруг сказала Галка.

— Лампочку? — переспросил я. — Пожалуйста. Бежим?

Бежим.

Мы полетели на всех парусах. Запыхавшись, мы добежали до ворот парка. К счастью, никого в это время поблизости не оказалось.

Я начал карабкаться на столб. Галка стояла внизу и тихонько повизгивала от страха.

На вершине столба я снял плафон, открутил лампочку, снова поставил плафон на место и быстро, на одних ногах, соскользнул вниз.

Галка прошептала:

— Я боюсь. Бежим.

И мы снова понеслись по улице.

Но даже тогда, когда я бегу, мысли не оставляют в покое мою голову. Вы хотите знать, о чем я думал?

Я думал о том, что лампочки я, случалось, выкручивал и раньше. Но никогда я не мог представить, что буду заниматься таким делом вдвоем с Галкой. С Галкой Новожиловой — самой примерной, самой активной девчонкой во всей нашей школе.

СЕМКА СТОИТ КАК ЛЕВ

Первенство дружины по футболу разыгрывалось между пятыми, шестыми и седьмыми классами. Играли мы по олимпийской системе, с выбыванием. Наша команда одерживала победу за победой.

Я играл неплохо. Я и сам удивлялся, откуда у меня появилась такая скорость, как я научился бить одинаково сильно и правой и левой ногой.

Отлично шла команда и моего бывшего класса.

В финале мы должны были встретиться в решающем матче. Он был назначен на завтра.

А сегодня на переменке прибежал Мишка Зайцев — рот до ушей — и хихикает.

— Ребята, в 6 "А" паника. Колька Игнатов отказывается стоять в воротах. Говорит, я боюсь Коробухина.

— Меня? — оживился я.

— Да, а если Колька не будет стоять в воротах, победа нам обеспечена.

Все хором завопили: "Ура!" Один я не ликовал. Колька всегда был труслив. Если бы ему побольше храбрости, он мог бы стать хорошим вратарем. Интересно, кто заменит Кольку?

На следующей переменке тот же Мишка чуть не лопался от хохота.

— Ой, ребята, держите меня! Знаете, кто у них будет стоять в воротах? Семка Паперно.

Все захохотали, даже я улыбнулся. В нашей команде Семка был вечным запасным. Иногда играл в защите, играл, правда, настырно, но чего-то ему не хватало. А в воротах я Семку ни разу не видел.

— А знаете, почему они его поставили? — давился от хохота Мишка. — Потому что он твой друг. — Мишка, ухмыляясь, поглядел на меня. — И хорошо знает все твои привычки.

И Мишка снова залился хохотом.

Вечером мне не хотелось идти во двор. Я знал, что обязательно там встречу Семку. А что я скажу ему?

Но все-таки я спустился во двор. И, конечно, сразу наткнулся на Семку.

— Привет, — сказал Семка.

— Привет. — Я пожал ему руку.

— Как жизнь? — спросил Семка.

— Ничего, — сказал я.

Потом мы замолчали. Я поддел ногой камешек. Камешек шлепнулся метров за двенадцать, почти у самой стены соседнего дома. Семка внимательно проследил за его полетом.

— Слушай, — я почесал нос, — зачем ты согласился стать в ворота? Ты же… не сумеешь.

— Сумею, — твердо сказал Семка. — Я стоял в воротах летом, когда был в пионерском лагере.

— И сколько пропустил?

— Пять, — улыбнулся Семка, — но мы выиграли. Было 7:5 в нашу пользу.

Я подумал: неплохо, что хоть раз он стоял в воротах.

— Слушай, — сказал Семка, — завтра будем играть честно.

— Конечно, — кивнул я.

— Забудем, что мы друзья.

— Забудем, — повторил я.

— Ты бей как можно сильнее, — сказал Семка.

— Хорошо, я буду бить что есть силы. Я тебе обещаю.

— Хорошо. — Семка улыбнулся. — До завтра.

— Пока, Сема. — Я тоже улыбнулся. — Держись завтра.

Такого матча еще не помнила история школьного спорта. Десятки болельщиков столпились у белой черты, за которой начиналось поле стадиона. Полем его можно было назвать условно, потому что на нем не росло ни травинки.

Матч начался бешеными атаками нашей команды. Мы буквально прижали мой бывший класс к воротам.

Я, потом Мишка Зайцев, Толька Дашкевич с пяти метров расстреливали ворота, в которых второй раз в жизни стоял Семка. Но Семка делал невозможное. Он бросался в ноги, перехватывал передачи, ложился на мяч…

Ободренные тем, что их ворота непробиваемы, ребята из моего бывшего класса стали все чаще врываться на нашу штрафную площадку. Мне приходилось отходить на защиту. Но гола все не было.

— Что творится с Семкой? — спрашивали у меня ребята в перерыве.

— Не знаю, — сказал я. — Он второй раз в жизни стоит в воротах.

— Ему надо бить повыше, — сказал Зайцев. — Он маленький и высокие мячи не возьмет.

— Я подумал об этом, — кивнул я. И я представил, как мы забьем гол в ворота Семки, и мне стало жаль Семку и всех ребят. Почему так получается, что я делаю все шиворот-навыворот?! И сейчас вот играю против своих. Кошмар какой-то.

И вот второй тайм. Я прорываюсь по своему краю, навешиваю мяч на штрафную. Там его перехватывает Мишка и бьет в верхний угол. Семка кончиками пальцев достает до мяча, мяч ударяется в штангу, и защитники отбивают его подальше от своих ворот.

"Чуть-чуть выше, — думаю я, — и Семка не возьмет".

Я обвожу одного защитника, второго, бью, но мяч попадает в лицо Леньке Александрову, который бросается мне наперерез.

Болельщики хохочут. Ребята из моего бывшего класса свистят. Они думают, что я нарочно залепил по Ленькиной физиономии. А у меня случайно вышло. Я совсем не хотел, он сам налетел на мяч.

Ленька тоже решил, что я нарочно ударил его мячом по лицу. Я вижу, как он злится, и слышу его шепот:

— Подожди, Коробухин!

Я снова влетаю с мячом на штрафную и тут же шлепаюсь на землю и растягиваюсь во весь рост. Ленька подставил мне подножку. Болельщики свистят, шумят.