Шах королеве. Пастушка королевского двора, стр. 45

Отпор, данный Олимпией де Суассон королю, взволновал последнего гораздо больше, чем он сам думал. В нем заговорила уже не оскорбленная гордость, а другие чувства. О, что касается самой Суассон, то в случае чего Людовик не посмотрел бы ни на королеву-мать, ни тем менее на королеву-жену и жестоко расправился бы с дерзкой итальянкой. Но в тоне Олимпии он прочувствовал ожесточенную ненависть и сознание своей силы. В чем была эта сила? Не в эфемерной же надежде на защиту королев? И Людовик невольно подумал, что такие мегеры, как Олимпия, не остановятся ни перед чем. Не было такой гадости, такого преступления, которых не совершила бы Суассон по отношению к кроткой и беззащитной Лавальер, лишь бы отомстить ему лично за прошлую измену. Тут уже не помогло бы никакое наказание, никакие меры предупреждения. У Олимпии много друзей, всех не обнаружишь, не вышлешь, и в конце концов кто-нибудь да устроит подлость Луизе.

Нет, надо было принять охранительные меры, и эти меры пришли Людовику в голову во время чтения Луизы: следовало сейчас же перевести ее в отдельное помещение и найти подходящую женщину которая была бы и компаньонкой, и сторожем.

Первое – помещение – было легко найти, второе – было уже труднее.

Первоначально король обратился с этим к Ренэ Бретвилю.

– Ваше величество, – ответил юноша, – я живу так уединенно… так мало знаю здешних придворных дам…

– О них здесь и речи быть не может! – перебил его король. – Я хотел бы найти девушку или молодую вдову, не испорченную, не зараженную нравами нашего двора, но в то же время необходимо, чтобы это не была какая-нибудь деревенщина, не умеющая ни сесть, ни ступить.

– Ну, вот видите, государь! Откуда же мне найти такую? Мне кажется, всякий другой – хотя бы граф де Гиш – был бы гораздо полезнее, чем я, в этом деле!

– Милый герцог, – ответил король, и, как это титулование, так и дальнейшее обращение на «вы» свидетельствовало, что его величество в очень скверном расположении духа: – Милый герцог! Вы– глупы! Всякий другой прежде всего постарается подсунуть мне такую женщину, которая будет подходящая не мне, а ему самому, то есть будет шпионить и творить всякие мерзости. Кроме того, неужели вы предполагаете, что у графа де Гиша может оказаться хоть одна знакомая женщина моложе шестидесяти лет, не испорченная и не развращенная им?

– Извиняюсь за неудачный совет, но… А почему бы вашему величеству не обратиться к мсье Луи?

Этот совет пришелся королю по душе, но сам Луи едва ли поблагодарил бы своего юного друга, если бы узнал, что именно им дано такое указание. Конечно, Луи не стал отговариваться и поспешил уверить короля, что постарается исполнить его желание, но в душе был очень недоволен, так как совершенно не представлял себе, откуда ему взять надежную женщину, удовлетворяющую всем королевским требованиям.

Вот это-то сознание невозможности исполнить королевское приказание иным путем и явилось лучшим союзником Беатрисе Перигор в ее усилиях заставить дядю согласиться на ей просьбу и предложить юную приезжую к услугам Луизы де Лавальер. К тому же Беатриса умела просить. Словом – прямо от племянницы Луи отправился к королю и доложил ему, как обстоит дело.

– Ваша племянница, милый Луи? И только что приехала из далекой провинции? Но ведь это великолепно! Если эта юная особа хоть сколько-нибудь подходит в остальных отношениях, то лучшего и искать нечего! – воскликнул Людовик и сейчас же распорядился: – Прикажите, чтобы за ней немедленно послали. Я хочу повидать ее и решить дело немедленно!

Вскоре Луи ввел в кабинет короля Беатрису. Несмотря на естественное волнение, она не выказывала особенной растерянности; но это объяснялось следующим: молодая девушка все время внушала себе, что не смеет теряться, если не хочет погубить в корне такой редкий и прекрасный случай сразу приблизиться к намеченной цели на грандиозную дистанцию. Поэтому, призвав на помощь все свое присутствие духа, она без особого смущения выдержала пытливый взгляд короля и приветствовала его очень изящным и грациозным реверансом.

По-видимому, девушка произвела на Людовика вполне благоприятное впечатление. По крайней мере напряженная пытливость его взора сейчас же смягчилась, и его голос прозвучал очень ласково, когда он спросил:

– Вы недавно приехали, мадемуазель?

– Несколько часов тому назад, ваше величество.

– Вы жили все время при родителях?

– При отце, государь. Моя мать умерла.

– А где находится замок вашего батюшки?

– Амбары моего отца находятся в Тарбе, ваше величество.

Людовик невольно засмеялся оригинальности этого ответа, и с некоторым удивлением спросил:

– Позвольте, да разве вы – не дворянка? Но как же в таком случае… Ведь добрейший Луи… Ах, да! – воскликнул он затем, – помню теперь! Это – какая-то запутанная семейная история, в которой два брата разошлись по разным дорогам. Помню, помню! Да, да, ваш пример наглядно свидетельствует о старой истине: патент на дворянство можно утерять или приобрести, но самого дворянства, дворянства крови и духа, не может ни дать, ни отнять даже сам король! Конечно, хорошенькие лица встречаются и в мещанстве, и в крестьянстве, но это – совсем особая красота: в ней всегда будет не хватать какой-то тонкости линий и форм!

При этих словах Беатриса не могла не вспыхнуть от удовольствия. Правда, комплиментов насчет своей наружности она наслушалась достаточно и прежде, но эти комплименты звучали совсем иначе, когда их произносили уста потомка Людовика Святого. Да и не в комплиментах была тут главная сила, а в том, что из слов короля Беатриса могла заключить, что ее тайные мечтанья вовсе не так дерзки и несбыточны, как порой думала она сама.

– Кроме того, – продолжил Людовик, любуясь раскрасневшимся личиком хорошенькой провинциалки, – только прирожденный дворянин мог сказать с такой гордостью: «Амбары моего отца находятся в Тарбе…» Нет, нет, я положительно убежден, что мы столкуемся с барышней! Благодарю вас, милый мсье Луи, можете идти, а мы здесь поговорим.

Луи откланялся.

Тогда король продолжал:

– Сядьте, мадемуазель. Нет, нет, пожалуйста, без лишнего и совершенно ненужного раболепства, без всяких «помилуйте» и «как я смею»! В другое время и при других обстоятельствах я не позволю сидеть в своем присутствии особе и познатнее вас, теперь же все эти формальности ни к чему. Итак… Впрочем, сначала один вопрос: известно ли вам, для чего вы нужны мне?

– Я нужна вашему величеству для того, чтобы хоть немного, по мере сил, скрасить жизнь прекраснейшему человеку и лучшему, вернее – единственному другу вашего величества, – ответила Беатриса.

Король кивнул головой с довольным видом и затем сказал:

– Совершенно точно и верно. Но это – еще не все. Вы приехали из далекой провинции, прекрасное дитя мое, приехали оттуда, где нравы еще находятся в первобытной чистоте, где растление еще не обратило души в негодную ветошь, где злоба и зависть не стали еще главными рычагами человеческих поступков. Но здесь, при дворе, зло блещет в своем победном апофеозе. Вы ужаснетесь, дитя мое, когда познаете вблизи всю адскую силу зла, на которую способен иной раз человек. Но я знаю, что чистый детский взгляд и наивная, верующая душа очень часто оказываются сильнее всяких дьявольских ухищрений. Воспользуйтесь же этими орудиями, чтобы охранить мою прекрасную подругу, чтобы окружить ее сетью недремлющего надзора, в которой запутаются козни врагов. В состоянии ли вы взять на себя это?

– Я сделаю все, что будет в моих силах, государь, причем мне кажется, что это не так трудно. Я знаю, что сразу стану предметом общего внимания, и, чем больше будет желать зла моей госпоже кто-нибудь, тем он будет больше искать во мне. В таких случаях надо только не показывать людям вида, что разгадал их игру, и представляться ручной козочкой, доверчиво бегущей на любой зов. И, если какая-нибудь высокая… очень высокая дама даст мне яблоко, чтобы положить его в виде сюрприза на туалетный стол госпожи де Лавальер, «которую она так любит», то…