Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО, стр. 39
— Господи, — не выдержал Христос, — все вы заслуживаете того, что имеете. Только суд божий воздаст вам за грехи и пороки. Больше некому.
ДЕВУШКА С КРЕСТИКОМ
Молчание не затянулось. Перебирая бумаги, Иван Васильевич неловко повернулся на расшатанном стуле, и он издал сухой, пронзительный скрип, словно колесо старой телеги. Иисус насторожился, удивленно сдвинул брови и, как опытный, кучер людской фортуны, вздохнул:
— Ну что же, поехали дальше.
В кабинет вошла молодая, стройная учительница средней школы, которая на прошлой неделе ровным каллиграфическим почерком засвидетельствовала, что ее обворовала уборщица. Кокетливо улыбаясь, уселась перед участковым, закинула ногу на ногу, демонстрируя красивые круглые колени.
— Так-с, Галина Михайловна, — начал капитан, поглядывая на ее длинные ноги, — давайте разберем еще раз все по порядку. Итак, вы утверждаете, что свою золотую цепочку с крестиком вы оставили в учительской, в ящике письменного стола, а после уроков забыли забрать. Утром следующего дня ее уже там не оказалось. И считаете, что украла цепочку уборщица школы. Так?
— Да, именно так.
— А может, вы забыли и спрятали ее в другое место? Или потеряли? С чего вы взяли, что это дело рук техработницы?
— Кроме нее некому. Я чувствую — она, только она. В нашем коллективе только она верующая. Ей нужен крестик.
— Но мне вашей интуиции недостаточно, нужны доказательства.
— Так ищите.
— Хорошо, — кисло улыбаясь, продолжал расспрашивать участковый, — скажите, пожалуйста, вы написали, что крестик самодельный, без пробы. У кого и где вы купили эту цепочку? Может, это подделка?
— В Бресте на базаре, — не моргнув глазом, скороговоркой отвечала учительница, — продавал какой-то мужчина в очках с бородой. Но ни лица, ни одежды я не запомнила. Больше ничего я сказать не могу.
— Да, да, все вы за то, чтобы милиция день и ночь ловила преступников, только без вашей помощи. Разъясните хотя бы, зачем вы приобрели крестик, если его прячете?
— Просто я надела ярко-желтую кофту, а к ней золотые украшения не идут. Такое сочетание не модно.
— Что не модно? Верить в Бога или ни во что не верить? — задал свой вопрос Спаситель.
— Что тут неясного? Мода на веру не распространяется.
— Почему вас так удивил мой вопрос? Вы верующая?
— Да что вы. У меня высшее образование. Я же знаю, что Вселенная безгранична и мертва.
— Но, может, вы верите в вечность духа, бессмертие души, в высший разум, наконец?
— Я верю только в себя. Неужели это непонятно? Разве я похожа на забитую сельскую бабу?
— Неужели вера в Бога вызывает у вас чувство стыда?
— Нет, конечно, но это так несовременно.
— Что же современно? Распущенность и равнодушие? — вроде сам себя спросил Иисус. — Разве внешность и образование могут быть мерилом совести?.. Больное самолюбие в тебе, дочь моя, и душа поражена хворью. Трудно ее вылечить. Да, я тебе не судья, и ты передо мною не грешила. Живи, как знаешь. Не чувствуя греха, от пороков не избавиться. Иди сбе с Богом.
ЧЕЛОВЕК С МОЛОТОМ
— Что там тебя еще мучит, капитан? — после короткой паузы спросил Христос.
В его голосе, кроме усталости, уже слышалось отчаяние и безысходность.
— Да вот, еще одно заявление, даже не знаю, с какой стороны начать.
— Прочитай, может, на этот раз у нас с тобой что-то получится.
Шлапак, еле разбирая слона и выражения, забасил:
«Объяснительная от гражданина Марочкина Семена Федоровича, проживающего село Торчин.
Восьмого июня я зашел до своего друга Кулиша Васи, чтобы взять молот, который он взял в заготзерно. Он сказал „хорошо, я тебе его дам, только сядь, я тебя угощу“. Я не хотел его угощения, но он попросил и я сел. Когда встали за стола, он просит меня, чтобы я ему помог: „что-то не горит в плите“. Мы пробили отверстие в дымоходе, он взял ведро с бензиной и линул в дымоход. Бензина попала на него и он стал гореть. Я стал сбивать полымя и потушил его. При этом я папек себе руки. Когда все это кончилось, он говорит: „молот лежит у соседа, иди и возьми его там“. Я пошел, а он пошел сзади меня и ударил меня чем-то в голову. Я упал и он начал бить меня ногами в живот и груди. В это время прибежала его дитина и стала плакать и просить его, чтобы он не бил меня, но он продолжал меня бить, пока не прибежала его жина и оттянула от меня. Я его нитронул даже пальцем и пошел до сусидки. Она обмыла кровь и я пошел до директора заготзерно и сказал ему: „идем до Кулиша и спросим, за что он меня побил“. И пошли мы до него.
Когда мы пришли до него, я сказал ему: „поясни мне, за что ты меня бил?“ Так он еще ударил меня в ногу. Свидки есть, как он меня бил, но он грозил свидкови, если она скажет, что он меня бил, то я ей дам, как тебе.
Прошу разобраться в поведении гражданина Кулиша Васьки.
Участковый умолк и, с трудом сдерживаясь от смеха, вопросительно посмотрел на Христа.
— Это письмена давно минувших дней? — немного подумав, спросил тот.
— Нет, что вы, написано неделю назад.
— Странно, древнеславянский напоминает. Плохо, если у вас еще так разговаривают. Далеко им до чистоты нравов, очень далеко. Но сейчас не до этого. Не нужно их звать сюда. В таких душах даже со свечой ничего не рассмотришь. Они тоже заслуживают того существования, какое имеют.
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
— Может, на сегодня хватит? — неуверенно спросил Шлапак, с опаской поглядывая на загрустившего Христа.
— Там еще ждут двое, мужчина и женщина. Пусть войдут, — тяжело выдохнул Иисус.
Зашла пара. Вперед выступил высокий, крепкий мужчина со свирепым взглядом впалых глаз, крупным лицом, толстыми лоснящимися губами и красным мясистым носом. За ним стояла маленькая, худенькая женщина, простоволосая, бледная, как снег, с большими влажными глазами.
— Что ж это ты, Рубцов, вытворяешь? А?
— Да вы шо, начальник, — возмутился здоровяк, — я ее пальцем не трогаю. Спросите сами, коли не верите.
Иван Васильевич перевел взгляд на его супругу, и та сразу же залепетала:
— Что вы, что вы, мы хорошо живем, мирно, в любви и согласии…
— Да, да, мирно, как голубки, — перебил участковый, — а ваши соседи уже третье заявление подали. И все просят угомонить муженька вашего. Вот послушайте: «Рубцов ежедневно напивается до бесчувствия, бьет жену чуть не до смерти и выгоняет из дому. В ночь с субботы на воскресенье привязал ее к бамперу своего „Запорожца“ вместо собаки, и она до утра ночевала возле машины».
— Ты что, Рубцов, очумел?
— Да вы шо, начальник, я ее пальцем не трогаю. Спросите сами, коли не верите.
— Нет, нет, упаси боже, я иногда люблю на свежем воздухе, — нервно то ли засмеялась, то ли заплакала женщина.
— Успокойся, раба божья, — голос Христа звучал холодно и ровно, — слезами горю не поможешь. А ты, блудник рода человеческого, из земли поднялся и прахом станешь. К тому же очень скоро. Греховная жизнь коротка и быстротечна. Как темная ночь. Неужели тебе не хочется оставить после себя добрую память, след в сердцах и душах ближних?
— А тебе шо до этого? — покосился Рубцов. — Мне все равно, шо после меня будет.
— Неужели тебя совесть не мучает, неужели ты проклятий не боишься?
— Чего боятся? Я сам кого хошь прокляну.
— Твой ум не ведает, что язык говорит. Ты, как высохший колодец, пустой и мертвый, как бездушная плоть, лишенная чувств и воли. Иди и жди суда, суда страшного и неотвратимою.
Христос выпрямился, закрыл лицо руками и, покачивая головой, добавил:
— Как страшен человек без веры, какой он глупый и дикий…