Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино, стр. 27
— Что скажешь, Лиза?
— Заварил ты кашу, дурак! Уходить надо, пока целы.
— А что скажет Важняк?
— Если бандиты нас нагонят в тайге, мы не отстреляемся. У них лошади, и лес они знают как свои пять пальцев. Мы с мешками на своих двоих далеко не уйдем.
— Откуда им знать, в какую сторону мы пойдем? — возмутилась Лиза.
— Им компас не нужен, они знают, как выследить зверя. Деревенские тоже молчать не будут, среди них партизан нет, язык любому можно развязать, сунув ствол в рот.
— Мы им жизнь спасли, — возразил Дейкин.
— Мы их под удар подставили. Спасибо тебе никто не скажет. Нагадил и ушел. Или думаешь, Зеленый нас простит и отпустит на все четыре стороны? — распалился Шабанов.
В избу вошел Елизар и двое деревенских.
— Двадцать головорезов уцелело. Через час они будут в лагере.
— Если от Зеленого даже освобожденные им зеки разбежались, — подал голос кочегар, — то надо понимать, живется в банде несладко. Голодный зверь злее сытого, видел я их жестокость.
Вперед выступил Родион Чалый:
— Скажи-ка нам, учитель, найдутся в деревне мужички, готовые взяться за оружие и выступить против Зеленого?
— Злобы у людей много скопилось. Все, что непосильным трудом заработали, разграблено. Вы им хороший пример показали — с бандой можно бороться. Все видели, как уцелевшие уносили ноги. Такое долго не забудешь.
— Почему же раньше молчали в тряпочку? — спросил Кистень.
— Не за себя, за детей боязно.
— Что скажете, товарищи охотники? — обратился к сидящим на лавках местным жителям Журавлев.
Немолодой мужичок с жидкой бородкой встал.
— В деревне нам с бандитами не справиться, хороших стрелков человек десять среди нас найдется. Бандитов надо ждать у Чертовой тропы, бить из-за каманов.
— Что такое каманы и где эта Чертова тропа?
— Каманы — это валуны, камни, — начал пояснять Елизар. — Чтобы выйти к реке, бандитам надо пройти узкое ущелье между скал по высохшему руслу горной речушки. Зимой и ранней весной там не пройти, потому в это время они в деревню не приходят, а как только тропа просыхает, — тут как тут. Микитка прав, другого пути у них нет. Если устроить засаду в ущелье и правильно организовать оборону, можно еще раз шугануть банду. Всех, конечно, нам не перебить, но уравновесить силы удастся.
— Хорошая идея! — обрадовался Огонек.
— И сколько мы будем сидеть в засаде? — спросила Лиза.
— Этого никто не знает, — сказал Шабанов. — Если не брать женщин — Варю и Рину, то нас десять человек, плюс десять охотников. Винтовок на всех хватит, западня может сработать.
— Спасибо, Глеб Васильич, — отвесила поклон Лиза, — меня ты уже за женщину не считаешь. Ладно, я не обижаюсь, у тебя Варя в глазу застряла, других ты не замечаешь. Может, идея и неплохая, но за свою команду отвечаю я. Перед нами поставлена одна задача, других для меня не существует. Нас и без того мало. Если операция провалится, кто будет ее выполнять? Варя с Риной? Где гарантия, что мы вернемся живыми из ущелья?
— Готов поддержать женщину! — снова выкрикнул Огонек. — Самую красивую женщину!
— Помолчи, мальчик! — рявкнул Родион Чалый.
— И не подумаю. Я такой же, как все. Может, даже хитрее вас. Зациклились вы на этой деревне! А теперь порассуждайте трезво. Будь вы на месте Зеленого, пошли бы еще раз туда, где потеряли два взвода бойцов?
— Голод заставит, — обронил Елизар.
— Зеленый не одну деревеньку щиплет, здесь не хватит пропитания, чтобы кормить всю ораву целую зиму. Значит, весной и зимой у него есть другие источники пропитания. Главная цель Зеленого — рудник, который он безуспешно атакует в течение двух лет. Рудник хорошо укреплен. Сегодня Зеленый потерял два взвода своих бойцов. И не забывайте, он не знает, сколько нас и кто мы такие. Из-за деревенских лепешек сунуть голову в пекло еще раз — глупо, у него каждый боец на вес золота. Лишиться солдат, значит, забыть о руднике. Подкрепления ему ждать неоткуда, если он зеков берет в свой отряд. Ему надо беречь людей. Кто хочет возразить?
Никто не возражал.
— В общем так! — твердо заявила Лиза. — Возвращаемся на свою позицию к валунам, со склона вся деревня видна как на ладони. Ночь проведем в дозоре, а к утру решим, что делать. Ты, Елизар, жги костры вокруг деревни, нам надо видеть ее как днем, чтобы ни одна мышь не проскочила незамеченной. Все правильно, Зеленый рисковать не будет, он разведчиков пошлет. Нельзя дать им возможность подойти к деревне на близкое расстояние. Костры их спугнут.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Кровавый оскал
1.
День прошел нелегко. Люди устали. Кто-то заснул сразу, кто-то беспокойно ворочался. Капитан Дейкин остался в дозоре и наблюдал в бинокль со склона. Местные разожгли костры, яркой подковой окружив селение, лишь левая сторона, где бурная река огораживала деревню, оставалась темной.
Лиза подошла к Дейкину и присела рядом, дымя папиросой.
— За что тебя, Гаврила Афанасьевич, шутом прозвали? Тот хмыкнул.
— Жизнь смешную прожил. Нахохотался вдоволь, вот и прозвали.
— Не похоже. Огонь по бандитам ты открыл, будто они твои кровные враги. Какие враги могут быть у шутов?
— Могут, Лиза. Увидел грабеж, кровь так и закипела. Последнее из домов тащат, на гибель людей обрекают. В далеком детстве я уже видел похожую картинку. Век не забыть.
— И что видел?
Гаврюха оторвался от бинокля.
— Дай-ка закурить, подруга.
Она протянула ему портсигар, капитан закурил.
— Старая история. Шел 32-й год. Жил тогда мальчонка в Одесской губернии с батей, мамашкой и грудным братишкой. Голод косил людей. Батя мой был мужиком работящим, скопил зерна на черный день. Тут они и пришли. В коже, вроде тебя, с наганами. Отца избили, матери тоже досталось, а я с младенцем в огороде спрятался, все видел. Картина, как сегодня. Свалили все, что нашли на телегу, отца забрали. На утро мать нас собрала, и пошли мы в Одессу правду искать. До ОГПУ дошли. Признали моего отца кулаком, злейшим врагом народа. Мать с дитем на руках головой об пол билась, молила отпустить кормильца. Послушал ее большой начальник и сказал: «Принесешь выкуп — отпущу. Должен твой муженек государству штраф заплатить. Три дня тебе сроку». И назвал какую-то заоблачную сумму. Я тогда в деньгах ничего не смыслил. Вернулись домой. Золотишко припрятанное мать собрала, иконы — все в узелок. Дом соседу продала за гроши. Тот еще куркуль был, он с чекистами дружил и отца моего заложил, а сам чистеньким остался. Такие с голоду не подыхают. Он давно на нашу землю зарился, получил-таки задарма. Лишенные всего, мы вернулись в Одессу. Иконы и золотишко мать одному барыге продала. Вор, поганец и тот в положение вошел, пожалел мать, не обманул. Собрали мы эти деньги и понесли в ОГПУ к большому начальнику. Он нас принял, деньги взял, тут же в сейф запер, а потом и говорит:
— Штраф уплачен. Но помочь, баба, я не в силах. Вчера твоего дурака к стенке поставили. С врагами другого разговора быть не может. А теперь проваливай, пока тебя не взяли. Уходи из города, к вечеру чтобы духа твоего не было.
Мать в один момент поседела. Когда косынку сняла на улице, я ее не узнал. Была черноволосая, как ты, а стала белой, будто ее сметаной намазали. Кешку она держала левой рукой, меня взяла правой, и мы пошли. Не знаю, сколько шли и куда. Мать молчала. Похоже, рассудка лишилась. Неподалеку от вокзала сунула мне за пазуху замотанные в платок документы и перекрестила. Я тогда не понял, что она хочет делать, страшно мне на нее смотреть было. Тут трамвай из-за угла вынырнул. Все произошло в один момент — мать с Кешкой на руках нырнула под колеса. Ничего страшнее больше на свете не видел.
Так я лишился отца, матери и брата, а шел мне тогда седьмой годок. Соображалка-то никудышная, зато память крепкая. Определили меня в детскую колонию. Забор, колючка, кнут, баланда. С Колымой не сравнить, но я море видел и знал, что такое свобода и простор. На пятый год мой побег увенчался успехом. Сколько их было, не помню. Много. Вернулся в Одессу на товарняке. Сдуру или с голоду хапнул на Привозе плюшку с творогом и дунул во всю прыть. Городовые за мной. Выскочил на дорогу и под машину угодил. Судьба меня пощадила, ударило несильно. Только ногу ушиб, но бежать уже не мог. Тут меня с мостовой подняли сильные руки, как пушинку. Запихнули в эту самую машину и повезли. В общем, легавым я в руки не попался. Пришел в себя и обалдел. Сидит передо мной красивый дядька с усами в белом кителе и с адмиральскими нашивками на рукаве. Мать честная, перепугался до смерти, а адмирал улыбается.