В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина, стр. 5

Хозяева маяка существуют автономно: дрова и харчи возят из Магадана, пьют родниковую и дождевую воду, следят за генератором, питающим пятисотваттные лампы. На вершину башни ведет крутая винтовая лестница. Свет маяка виден за двадцать пять миль. Именно он, по мнению генерала Белограя, и приманил к этим берегам заброшенный ныне сторожевой корабль — цель похода подполковника Сорокина в эти забытые богом места.

Предстояло пройти еще три километра по кочкарной тундре через гряду полуострова Старицкого.

Подъемы и спуски, один за другим. Перед одним из перевалов слева от дороги когда-то бурили скважину, теперь здесь образовалось зеркальное озерцо. По слухам, оно и зимой не замерзало. Напоив лошадей, тронулись дальше. Вот и долина Веселая, сказочный оазис в здешних местах. От студеных ветров ее защищают сопки. Высоко в небо взметнулись кедрач, березы и лиственницы. Заросли шиповника ярко горят усыпавшими ветки кровинками.

— А что, Никита Анисимович, — щуря глаза, спросил геолог, — правду говорят, будто ты здесь собираешь ягоду для генеральской самогонки? Поди, местного урожая не хватает?

— Прикуси язык, Емеля! Договоришься.

— У-у-у… Мне не страшно. Сам государь Никишов меня в рудники загнать грозился, но бог миловал. Шесть оловянных отстойников чутьем вынюхал. Мне медаль пора давать, а вы рудниками путаете.

— От самогоночки я сейчас не отказался бы, — пробурчал картограф, — душа к пяткам примерзает.

— А я бы водочки выпил. Белой головки стаканчик, — подал голос Крупенков.

— Ты в порту ошиваешься, Витя, вам ящиками водчонку презентуют за буксировку судов, а мы к водке непривычные. Баловство. Запаса на месяц не хватит, а потом опять садись на самогон. Нечего душу травить. Пей, что есть, и радуйся, — философствовал геолог.

За разговорами они миновали продуваемую сердцевину перевала Светлый, и перед ними открылась густая синь бухты Тихая. Земля была усыпана густым слоем желтых березовых листьев. Пламенеющие кусты бузинолистной рябины ярко выделялись на фоне серого неба и оживляли бледный пейзаж. У обрыва они спешились. Скала со стороны бухты будоражила воображение, ее контур напоминал суровый мужской профиль. Горбатый нос, глубокие впадины глазниц, раскрытый в громогласном призыве рот. Взбешенный демон, не иначе. Врубеля на него нет, да и Лермонтову он пришелся бы по вкусу.

В полукилометре от берега одиноко стоял военный корабль без признаков жизни на борту. С высоты обрыва он казался игрушкой и совершенно не вписывался в местный ландшафт. Сорокин долго вглядывался через полевой бинокль, но названия судна прочесть не сумел. Спутники подполковника стояли рядом и, пораженные, молча созерцали. В эти места даже рыбачьи суда не решаются заходить. Многим шхунам коварные подводные скалы распороли дно и отправили смельчаков на корм крабам, а этот наглец умудрился так близко подойти к берегу и уцелеть.

Подполковник передал бинокль командиру катера:

— Глянь-ка, Вить.

Скорчив гримасу, бывший рыбак прильнул к окулярам.

— Сторожевой корабль. Кличка «Восход», бортовой номер 050. Башку даю на отсечение, не было таких у нас на вооружении, мамой клянусь. Заблудшая овца. — Он опустил бинокль и продолжил: — Если бы не название, то принял бы его за японца или американца, а он наш. Никак с неба свалился, морем в бухту не зайти.

— Не с неба. С войны здесь стоит. Меня другое удивляет, как его льды не раздавили, — удивился Сорокин.

— Бухта от ветров сопками прикрыта, лед здесь тонок. Рифы удерживают холодное течение, волна ровная, трехбалльной величины не достигает. На то она и есть бухта Тихая.

— На буксир взять можно?

— Этого счастливца чудом занесло в пасть зубастого дьявола. Если буксир сюда и войдет, то обратно с прицепом не выйдет. У сторожевика водоизмещение под пять сотен тонн. Расколет как скорлупу. Фарватера на Тихую нет и никогда не было. К берегу не подберешься. Мы и есть берег — двести метров над уровнем моря, к воде не подойдешь.

— А если по ручью через расщелину… Проход узкий, не более метра. Может засыпать, а может и нет.

— Кто бы о нем знал, Никита Анисимович. С моря эту царапину и вовсе не разглядишь. На берегу о ней только ты да еще парочка местных знает. В эти тиски и полоумный по доброй воле не пойдет. Как ты узнал о корабле? Сюда же нога человека со времен Чирикова не ступала. С востока к нам суда не заходят, стало быть, и с моря сторожевик не видно.

— Нашелся глазастый, заметил. Готовь свой катер, Витя, завтра или через пару дней придем сюда морем.

— На кой ляд? Говорю тебе, мертвяком встал на рейд корабль. Здесь, как в зоне. Шаг влево, шаг вправо — хана.

— А если выведем?

— И что? Черный флаг повесишь, пиратом заделаешься? Машина устарела, такие сейчас идут на списание и сдаются в учебные отряды на радость малолеткам. Металлолома на твой век и в порту хватит.

— Не каркай, Крупенков. Как Белограй скажет, так и будет. Завтра утром сделаешь пробную ходку. Промерь глубины, ищи «тропы». Потопишь свое корыто, получишь новое. Это я тебе говорю.

Слову Сорокина верили. Попусту воздух не сотрясал, говорил он редко, но за сказанное отвечал.

— Понял, товарищ подполковник госбезопасности.

— Так-то оно лучше будет. Плановая разведка закончена. Пора двигать назад. К ночи вернемся, если ветром не сдует. По коням!

Привал устраивать не стали. Паек можно и в дороге съесть. Так гуськом и потянулись вниз к ущелью и далее к перевалу, оставляя за спиной редкий для скудных безликих колымских мест яркий пейзаж.

5.

На машине по главной артерии Колымского тракта до поселка Меченый не более часа езды. Дорога легкая. Но дальше машины не пройдут. Прииск находится на вершине сопки. Дальновидный

Челданов загрузил в машину трех лошадей и взял с собой двух человек. Хотел обернуться до вечера. Третий день погода держалась нормальная. Выехали с рассветом.

Начальник золотоносных приисков Сеймчанского участка старший лейтенант Масоха забрался в кузов придерживать коней, не привыкших к открытой транспортировке, сержант сел за руль, полковник — рядом в кабине, и со словами «с Богом» тронулись в путь.

Дождь их настиг в пути. Поначалу шел мелкий, потом усилился. По прибытии на место всевышний решил сливать воду с небес ведрами. Открыли задний борт, скинули трап и свели лошадей. Старлей промок насквозь, выжимать можно. Животные нервничали. Машину оставили на КПП у развилки.

Дорога предстояла неблизкая. Вдалеке, на выходе из распадка, у подножия сопок, лежал прииск Нижний. Дальше, километров семь в сопки по извилистой тропе, находился прииск Верхний, он и был целью поездки.

— Подниматься будем по каменистому руслу ключа, — приказал полковник.

Возражений не последовало. Челданов задрал полы длинной шинели и взобрался на лошадь. Через двадцать минут пути увидели Нижний: «скворечники» различимы издалека. Вскоре и кумачовую растяжку над воротами лагеря можно было прочесть: «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства!» Под воротами образовались глубокие пузырящиеся лужи. Вместо бараков за колючкой виднелись палатки с возвышающимися над ними жестяными трубами самодельных буржуек, сварганенных из бочек с остатками солидола. Такие раскалялись до бела и хорошо грели, но быстро прогорали, и их меняли на новые. В Нижнем с дровами проблем не было, даже днем топили. Но чем выше, тем меньше деревьев и больше камней. Смертность на Верхнем превышала обычные нормы в пять-шесть раз. Постоянное пополнение, шедшее из Магадана, не спасало положения.

Дождь монотонно барабанил по брезентовым плащ-накидкам трех упрямых конников, пытающихся взобраться на гору чистилища, точно только там они могли найти свое спасение. Ноги лошадей с налипшей на копыта глиной начали скользить и разъезжаться. Падение коня может привести к плачевным результатам. Либо он тебя раздавит, либо ты разобьешь голову о камни. Пришлось спешиться. Лошадей привязали к деревьям и дальше пошли пешком. Глина опоясала сапоги, словно портянками. Ком прилипал к кому, ноги потяжелели, прилипли к земле, будто притянутые магнитами. Чем выше, тем хуже. Подул порывистый ветер. Погода испортилась окончательно.