Почтовая служба Доктора Дулитла, стр. 22

^{ГЛАВА 2}

ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ РАССКАЗАЛ ДОКТОР

ДОКТОР зажег свою трубку, хорошенько ее раскурил и начал рассказывать:

— Я купил этот градусник много лет тому назад, когда был еще совсем молодым, полным надежд доктором и только-только начал свою практику. Я считал себя очень хорошим врачом и удивлялся, почему никто вокруг этого не замечает. На протяжении многих месяцев после того, как я открыл свой кабинет, ко мне не обратился ни единый пациент, и мне даже не на ком было опробовать мой новый градусник. Я часто мерил температуру самому себе, но я всегда был здоров, как бык, и у меня никогда не поднималась температура. Я старался подцепить хотя бы простуду — то есть я, конечно, не хотел простужаться, но надо же было мне как-то удостовериться, что мой новый градусник работает — но и это мне не удалось. И я ужасно переживал — был совершенно здоровым и ужасно переживал.

И вот в это время я встретился с другим молодым доктором, который находился в таком же положении, как и я, — у него тоже не было пациентов. И он сказал мне: «Я знаю, что нам нужно сделать — давайте откроем санаторий».

— Что такое санаторий? — спросил Габ-Габ.

— Санаторий, — ответил Доктор, — это что-то среднее между больницей и гостиницей — там живут и лечатся люди со слабым здоровьем, то есть инвалиды… Словом, я согласился с этим предложением. И тогда я и мой молодой друг — его звали Фиппс, доктор Корнелиус К. Фиппс — сняли за городом симпатичный домик, завезли туда кресла-каталки, грелки, слуховые рожки и кучу других предметов, без которых не могут обходиться инвалиды, и к нам сотнями повалили пациенты. Вскоре наш санаторий был заполнен до отказа, и мой градусник уже никогда не лежал без дела. Конечно, мы зарабатывали много денег, потому что больные платили нам очень хорошо. Фиппс был безмерно счастлив.

Но мне не все нравилось в нашей работе. Я заметил одну странную вещь: за все время ни единый из наших инвалидов не поправился и не уехал от нас. И как-то раз я заговорил об этом с Фиппсом.

— Мой дорогой Дулитл, — ответил он мне. — Вы хотите, чтобы они уезжали от нас? Но зачем? Нам как раз и нужно, чтобы они от нас не уезжали. Нам нужно, чтобы они оставались здесь и продолжали платить деньги.

— Фиппс, — сказал я, — мне кажется, что это не очень честно. Я стал врачом, чтобы лечить людей, а не чтоб выколачивать из них деньги.

Короче говоря, мы разругались вдрызг. Я ужасно рассердился и заявил ему, что отказываюсь быть его партнером и завтра же собираю свои вещи и уезжаю. Когда я в ярости вышел из его кабинета, мне по дороге встретился сэр Тимоти Квисби, один из самых богатых наших пациентов. Он сидел в кресле-качалке, и когда я проходил мимо, он попросил измерить ему температуру, поскольку полагал, что у него снова начинается лихорадка. Я никогда не мог установить, чем же был на самом деле болен сэр Тимоти, и думал, что болеть для него — это что-то вроде хобби. Поэтому, будучи очень рассерженным, я, вместо того чтобы измерить ему температуру, довольно грубо сказал: «А шли бы вы к чертовой бабушке!»

Сэр Тимоти был взбешен. Он вызвал доктора Фиппса и потребовал, чтобы я немедленно извинился, но я заявил, что и не подумаю. Тогда сэр Тимоти сказал, что если я не извинюсь, то он организует забастовку больных. Фиппс ужасно забеспокоился и стал умолять меня извиниться перед таким солидным клиентом. Но я все равно отказался.

И тут случилось невероятное. Сэр Тимоти, который всегда казался таким слабым, что даже не мог ходить, вдруг вскочил со своего кресла и, яростно размахивая слуховым рожком, побежал по всему санаторию, рассказывая о том, как возмутительно с ним обошлись и призывая всех больных сейчас же начать забастовку и отстоять свои поруганные права.

И представьте себе, наши пациенты забастовали. За ужином они категорически отказались принимать свои лекарства — и до еды, и после. Доктор Фиппс спорил с ними, умолял их, упрашивал вести себя, как подобает больным, и выполнять предписания врачей. Но они его и слушать не хотели. Они начали есть все, что им было запрещено, а после ужина те, которым была предписана прогулка, остались в помещении, а те, кому запрещалось много двигаться, наоборот — выбрались из дома и разгуливали туда-сюда по улице. Вечер они закончили тем, что перед сном устроили драку подушками, только вместо подушек у них были грелки. А на следующее утро они собрали свои вещи и разъехались по домам. Вот так наш санаторий и прекратил свое существование.

Но самое странное во всей истории это то, что все они, как я выяснил потом, совершенно выздоровели! Забастовка так благоприятно на них подействовала, что, выбравшись из своих кресел-качалок, они перестали чувствовать себя инвалидами. Так что я оказался не очень хорошим санаторным врачом. Хотя, впрочем, как сказать… Похоже, что покончив с нашим заведением, я смог вылечить гораздо больше людей, чем Фиппс, который хотел бы держать их там вечно.

^{ГЛАВА 3}

ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ РАССКАЗАЛ ГАБ-ГАБ

НА следующий вечер, когда после ужина все опять собрались на веранде, Доктор спросил:

— Ну, кто сегодня будет рассказывать историю? Кажется, Габ-Габ говорил, что у него есть кое-что в запасе?

— Не разрешайте ему ничего рассказывать, Доктор, — сказал Джип. — Наверняка это будет какая-нибудь глупость.

— Он еще слишком молод, чтобы знать хорошие истории, — добавила Даб-Даб. — У него нет никакого жизненного опыта.

— Его ничего не интересует в жизни, кроме еды, — заявил Гу-Гу. — Пусть лучше рассказывает кто-нибудь другой.

— Постойте, — воскликнул Доктор. — Что это вы все на него так набросились? Каждый когда-то был молодым. Пусть он расскажет свою историю. Он еще, может быть, выиграет приз. Кто знает? Давай, Габ-Габ, начинай. Как называется твоя история?

Габ-Габ покраснел до ушей, поерзал на месте и наконец сказал:

— Это такая немного странная история. Но она интересная. Это… э-э-э… свинская сказка. Она называется «Волшебный Огурец».

— О, Господи! — заворчал Джип.

— Опять про еду! — пробормотал Гу-Гу. — Ну, что я вам говорил?

— Пи-пи-пи, — пропищала белая мышка.

— Продолжай, Габ-Габ, — сказал Доктор. — Не обращай на них внимания. Я тебя слушаю.

— Однажды, — начал Габ-Габ, — маленький поросенок пошел в лес со своим папой, чтобы нарыть трюфелей. Папа-хряк замечательно умел искать трюфели. Ему достаточно было просто понюхать землю, чтобы точно сказать, где они растут. В тот день он привел поросенка на одно хорошее место под большими дубами, где вскоре они выкопали огромный трюфель и сразу стали его есть. И вдруг к своему великому удивлению они услышали, как из той ямки, откуда они выкопали свой трюфель, доносятся какие-то голоса.

Папа-хряк не любил всякого волшебства и поспешил увести своего поросенка подальше от этого места. Но в ту же ночь, когда родители крепко уснули, малыш выбрался из своего загончика и отправился в лес. Ему очень хотелось узнать, что это были за подземные голоса.

И вот, отыскав ту ямку, он начал разрывать ее. Но вдруг земля стала проваливаться у него под ногами, и он почувствовал, что куда-то падает. Он летел довольно долго, пока не упал кверху ногами прямо на середину накрытого обеденного стола, причем угодил точнехонько в миску с супом. Поросенок стал осматриваться и увидел, что вокруг стола сидят маленькие человечки. Все они были вдвое меньше него ростом и вдобавок какого-то темно-зеленого цвета.

— Где я? — спросил поросенок.

— Ты в супе, — ответили человечки.

Сначала поросенок ужасно испугался. Но когда он увидел, что человечки за столом такие маленькие, его страх прошел. Он выхлебал из супницы весь суп, вылез наружу и спросил человечков, кто они такие. И они ответили: