Нескромные сокровища, стр. 30

– Вы ошибаетесь, – возражал петиметр, – я сто раз прогуливался с ней в сумерки и получил большое удовольствие. Но, между прочим, знаете ли вы, что Зулемар постоянно присутствует при ее туалете?

– Конечно, нам это известно, а также что она принимает за туалетом, только когда ее муж на дежурстве у султана…

– Бедняга Селеби, – подхватывала другая. – Его жена афиширует свои связи, надевая эгретку и серьги, которые получила в подарок от паши Измаила…

– Правда ли это, сударыня?..

– Истинная правда, она сама мне об этом говорила, но, ради Брамы, пусть это останется между нами. Эгле моя подруга, и я буду очень огорчена…

– Увы! – скорбно восклицала третья. – Бедное маленькое создание губит себя своей безрассудной веселостью. Конечно, ее жалко. Но двадцать интриг сразу – это уж, мне кажется, слишком.

Петиметры также не щадили ее. Один рассказывал про охоту, когда они вместе заблудились. Другой красноречиво умалчивал, из уважения к ее полу, о последствиях весьма оживленного разговора, который они вели под масками на балу, где он ее подцепил. Третий рассыпался в похвалах ее уму и прелестям, и в заключение показывал ее портрет, полученный, по его словам, от нее в минуту благосклонности.

– Этот портрет, – говорил четвертый, – более похож, чем тот, что она подарила Жонеки.

Эти разговоры дошли до ее супруга. Он любил жену, но целомудренно и так, что никто об этом не подозревал. Он отказывался верить первым донесениям, но обвинения сыпались со всех сторон, и он решил, что друзья проницательней его. Он с самого начала предоставил Эгле полную свободу и теперь стал подозревать, что она злоупотребила ею. Ревность овладела его душой. Он начал всячески утеснять жену. Эгле тем более раздражала перемена в его обращении, что она чувствовала себя невиновной. Природная живость и советы добрых подруг толкнули ее на необдуманные шаги, которые создали полную иллюзию ее виновности и чуть было не стоили ей жизни. Разгневанный Селеби некоторое время обдумывал способы мщения: кинжал, яд, роковая петля… Он остановился на казни более медленной и жестокой: переезд в имение. Это подлинная смерть для придворной дамы. Итак, отданы распоряжения; однажды вечером Эгле узнает о своей участи; ее слезы не встречают отклика; ее доводов не слушают; и вот она заточена в старом замке в двадцати четырех лье от Банзы; компанию ее составляют две горничные и четыре чернокожих евнуха, не спускающих с нее глаз.

Не успела она уехать, как вдруг оказалась невинной. Петиметры забыли о ее похождениях, женщины простили ей остроумие и обаяние, и весь свет стал ее жалеть. Мангогул узнал из уст самого Селеби о том, что побудило его принять ужасное решение относительно жены, и, казалось, один только одобрил его.

Злосчастная Эгле уже около полугода изнывала в изгнании, когда разыгралась история с Керсаэлем. Мирзозе хотелось бы, чтобы Эгле была невинной, но она не смела на это надеяться. И все-таки однажды она сказала султану:

– Ваш перстень только что спас жизнь Керсаэлю, – не сможет ли он вернуть из ссылки Эгле? Но, конечно, это невозможно. Ведь пришлось бы для этого спросить ее сокровище, а бедная затворница погибает от скуки за двадцать четыре лье от нас…

– Вы очень интересуетесь судьбой Эгле? – спросил Мангогул.

– Да, государь, в особенности, если она невинна, – отвечала Мирзоза.

– Меньше чем через час вы получите новости о ней, – заявил Мангогул. – Или вы позабыли о свойствах моего перстня?

Сказав это, он вышел в сад, повернул перстень, и не прошло и четверти часа, как он очутился в парке замка, где жила Эгле. Там он увидал Эгле, удрученную печалью; она опустила голову на руки, с нежностью произносила имя своего супруга и орошала слезами дерн, на котором сидела. Мангогул приблизился к ней, повернул камень, и сокровище Эгле грустно сказало:

– Я люблю Селеби.

Султан ждал продолжения, но его не было; он решил, что виновато кольцо, и два или три раза потер его о шляпу, прежде чем снова направить на Эгле. Сокровище повторяло:

– Я люблю Селеби, – и замолкло.

– Вот, – сказал султан, – подлинно скромное сокровище. Посмотрим-ка еще раз и прижмем его к стенке.

Он придал кольцу всю силу, какую то было способно вместить, и направил его на Эгле. Но ее сокровище оставалось немым. Оно упорно хранило молчание, прерывая его лишь для того, чтобы сказать:

– Я люблю Селеби и никогда не любило никого другого.

Придя к определенному решению, Мангогул через пятнадцать минут вернулся к Мирзозе.

– Как, государь, – воскликнула она, – вы уже вернулись? Ну, что же вы узнали? Принесли ли вы новый материал для разговоров?

– Я ничего не принес, – ответил султан.

– Как! Ничего?

– Решительно ничего. Я никогда не встречал более молчаливого сокровища, мне удалось вырвать у него лишь эти слова: «Я люблю Селеби; я люблю Селеби и никогда не любило никого другого».

– О государь! – воскликнула Мирзоза. – Что вы мне говорите! Какая счастливая новость! Вот, наконец, добродетельная женщина. Неужели же вы потерпите, чтобы она страдала?

– Нет, – ответил Мангогул, – ее изгнание должно окончиться, но не думаете ли вы, что это будет во вред ее добродетели? Эгле добродетельна, но поймите, услада моего сердца, чего вы требуете от меня: вернуть ее ко двору, чтобы она продолжала там быть добродетельной. Ну, что же, вы будете удовлетворены.

Султан немедленно же вызвал Селеби и сказал ему, что, разобрав все ходившие об Эгле слухи, нашел, что это сущая ложь и клевета, и приказывает вернуть ее ко двору. Селеби повиновался и представил жену Мангогулу. Она хотела броситься к ногам его высочества, но султан остановил ее, говоря:

– Мадам, благодарите Мирзозу. Ее расположение к вам побудило меня проверить обвинения, которые возводились на вас. Продолжайте быть украшением моего двора, но помните, что хорошенькая женщина может повредить своей репутации неосторожностью не менее, чем похождениями.

На другой день Эгле снова появилась у Манимонбанды, которая встретила ее с улыбкой. Петиметры начали засыпать ее пошлыми комплиментами, дамы бросились ее обнимать и стали по-прежнему терзать ее имя.

Глава тридцать четвертая

Прав ли был Мангогул?

С тех пор как Мангогул получил роковой подарок Кукуфы, смешные стороны и пороки женщин сделались постоянным предметом его шуток. Он не знал меры и нередко надоедал фаворитке. Но скука вызывала у Мирзозы, так же, как у многих других, два неприятных последствия: она приходила в дурное настроение, и в словах ее появлялась горечь. Горе тем, кто к ней приближался в эти минуты. Она не щадила никого, даже султана.

– Государь, – сказала она в один из дурных моментов, – вы знаете пропасть всяких вещей, но известна ли вам последняя новость?

– Какая же? – спросил Мангогул.

– Что вы вызубриваете наизусть каждое утро по три страницы из Брантома [29] или Увилля [30], и неизвестно, кого из этих глубоких умов вы предпочитаете.

– Это неверно, мадам, – возразил Мангогул. – Именно Кребийон…

– О, не отрекайтесь от чтения этих книг! – прервала его фаворитка. – Новые сплетни, которые плетут про вас, до того противны, что лучше уже подогревать старые. Право, у этого Брантома есть много хорошего. Если вы прибавите к его рассказикам три или четыре главы из Бейля [31], вы станете так же умны, как маркиз Д… [32] и шевалье де-Муи [33], вместе взятые. Это сделает вашу беседу удивительно разнообразной. Вы отделаете как следует женщин, вы обрушитесь на пагоды, от пагод вы снова вернетесь к женщинам. В самом деле, вам не хватает лишь краткого руководства по нечестию, чтобы стать вполне занимательным собеседником.