Любовная мелодия для одинокой скрипки, стр. 9
В уютной машине они помирились и весело болтали всю дорогу, Динка заспорила с Алексом, что он не запомнил дорогу, а тот подыграл и утверждал, что найдет дорогу к дому Лины с закрытыми глазами, и при этом свернул не в Тихвинский, а чуть раньше, у перекрестка под светофором на Палиху. Динка возликовала и стала объяснять, как можно повернуть на Тихвинскую улицу, а оттуда рукой подать до Тихвинского переулка, но оказалось, что в переулке одностороннее движение и им пришлось ехать до Вадковского переулка и затем до Савеловского вокзала, где только и имелся разворот, чтобы ехать обратно. Каролина все смотрела на чеканный в полумраке машины профиль Алекса, не вслушиваясь в болтовню дочери, и мучительно думала, как ей понять поведение этого интересного, яркого, необычного мужчины, свалившегося в ее жизнь из каких-то заоблачных высот, и если интуиция ее не обманывает, то как ей теперь разговаривать с Ариной. Мысли были все больше мрачными, хотя и Алекс и Динка непрерывно смеялись, и даже сонный Андрей вдруг оживился и подавал реплики...
Глава 5
Каролину разбудил звонок подруги.
–?Как я должна все это понимать? – спросила Арина, не здороваясь.
Поскольку именно об этом Каролина думала ночью, и ни к какому выводу не пришла, она невнятно ответила:
–?Я сама ничего не понимаю... я ничего не делала...
–?Ты ничего не делала? Ты кокетничала, как никогда в жизни...
–?Я не кокетничала, не выдумывай.
–?Будто я тебя не знаю. Глазки опускала, как святоша, и со скрипочкой своей извертелась...
–?Не было у меня вчера никакой скрипки.
–?Не вчера, не изображай дурочку. Ты поступила, как самая последняя дрянь. И то, что ты пытаешься оправдаться, говорит об одном только – что ты сама все понимаешь. А я... в кои веки... Да как только ты посмела! Даже если ты не навязывалась ему... как только ты увидела, что он на тебя запал, ты обязана была, как моя подруга, как моя скрипачка, бежать от него...
Выражение «моя скрипачка» больно резануло слух Каролины. А подруга продолжала кричать в трубку, распаляясь:
–?Но не вешаться ему на шею со всеми своими замечательными отпрысками. И Динку втравила. Ты что, не понимаешь, что он с тобой поиграет, а потом на Динку перекинется?
Эти слова больно резанули Каролину.
Почему?
–?Не смей Дину сюда впутывать! – крикнула она в трубку.
–?Ах, значит, ты смеешь, а я молчи? Она простая душа, проговорилась, что он вас катал на машине после того, как ты для него играла, когда я, дура старя, доверчивая, наивная, слепая, уехала в Усть-Нарву за этими угрями, будь они прокляты! А ты воспользовалась моментом... как последняя шлюха... Как была шлюха, так и осталась!
–?Я не для него играла, я каждый вечер... – продолжала с разгона оправдываться Каролина, и тут до нее дошло последнее, что выкрикнула Арина, и она умолкла на полуслове, ошалело соображая – когда она была шлюхой?
А лучшая подруга закончила:
–?Так вот, ты больше не будешь у меня играть!
Некоторое время обе молчали. И только электрические разряды доносились из трубки. Потом Каролина спокойным, размеренным голосом промолвила:
–?Рите вам придется самой сообщить.
–?Мое дело! – выкрикнула Арина и бросила трубку.
Каролина долго сидела неподвижно, не отпуская трубку.
Мысли путались. Метались от Алекса к загулявшему Мишке и к этой наглой девчонке, Рите, так беспардонно уведшей сына с устроенного ему матерью праздника, но неизменно возвращались к словам Арины.
Значит, шлюха... Как была, так и осталась... Никогда она не была шлюхой, никогда! Какая невероятная злость могла подсказать эти невыносимо оскорбительные слова лучшей подруге?
...Арина была на год младше Каролины и училась в Гнесинке. Ее педагог по флейте говорил, что у нее блестящие данные, но короткое дыхание и его нужно тренировать, предложил целый комплекс физических упражнений, но Арина была девицей ленивой и вполне удовлетворялась теми успехами, которых уже добилась. Они с Каролиной подружились на каком-то молодежном фестивале, где обе стали лауреатами. А потом у Лины начался первый роман, родился Мишка, она некоторое время не встречалась с Ариной и вдруг с удивлением узнала, что та ушла из Гнесинки, тогда еще института, и ударилась в бизнес. В те времена как раз началась горбачевская бестолковая перестройка, различные кооперативы стали расти как грибы, к бизнесу рванулись розовощекие правильные комсомольцы, получившие отличную корпоративную тренировку на межсобойчиках в своих райкомах. Арина, как сообщили общие знакомые, через своего бойфренда вложилась в один ресторанный кооператив. Лина позвонила ей, Арина забежала, пришла в восторг от Мишки – он как раз начал самостоятельно садиться, всем улыбался, был как старинный целлулоидный пупс с почти белым непокорным вихром над выпуклым большим лбом и огромными голубыми глазами. Молодая кооператорша запала на Мишку, часто прибегала с небольшими подарочками, в основном съедобными, – начался период пустых полок в магазинах и горбачевских продовольственных карточек – и все говорила, что хочет такого же. Но у нее что-то не получалось. Бойфренд уехал в Сибирь, где все отчетливее ощущался запах нефти и шальных денег. А Арина при первых же тактах торжествующего марша победившего под руководством Гайдара капитализма приватизировала с партнером кооперативный ресторан, выгодно продала свою долю и купила помещение под кафе, которое через пару лет стало ресторанчиком «У Ариши». В стране менялись премьеры, менялись курсы валют, менялись мужья у Каролины, но ресторанчик подружки процветал, и время от времени Лина играла там, презрев свою гордость и собирая щедрые чаевые – надо было кормить детей. А у Ариши мелькали поклонники, некоторые иногда втихаря клеились к грустной, большеглазой скрипачке, но подруги, не мучаясь ревностью, со смехом их отшивали. Но свой, собственный «Мишка» у Арины все не получался, и она, забегая накоротке, нянчилась вначале с Мишей, потом с Динкой, дитем совершенно гламурным, а потом и с таким же лобастым, как брат, Андреем.
Значит, шлюха...
Одним хлестким, как пощечина, словом, перечеркнуто двадцать лет. Каролина бросила трубку, прошлепала в ванную комнату, напустила воды, выплеснула пару крышечек дорогой пены для ванн, купленной специально для Мишки, – как он посмел уйти с этой? – Каролина хотела сказать «шлюшкой», но вспомнила, что именно так ее обозвала лучшая подруга, и сменила на смягченную «шалаву»...
Из осевшей и остывшей пены она вылезла с четким и ясным намерением, как всегда неожиданным и необдуманным, уехать к чертям собачьим на юг, бросить детей, тем более что Мишка пристроился, отмокает после армейской монашеской жизни, Андрей едет в летний лагерь воспитателем в младшую группу, а Динку она вызовет, как только решит вопрос с заработком. Лина даже знала теперь, куда поедет...
Она набросила махровый халат, вернулась в комнату, открыла старинный кованый сундук со звоном, в котором держала скрипку. Этот сундук вскоре после смерти матери стал предметом бесконечных споров, которые при жизни матери и возникнуть-то не могли: он занимал слишком большое место в их маленькой квартире, и дети единогласно постановили выкинуть его. Тогда Каролина набралась мужества и встала на защиту этой реликвии с такой решимостью, которая вообще не была ей свойственна. Сундук был не просто памятью о матери, а живым – именно так она сказала – свидетелем истории многих поколений их предков, к тому же надежной защитой скрипки от всяких случайностей. «Господи, сказали тогда дети чуть ли не хором, какие случайности могут быть в нашем доме!» Каролина, не задумываясь, выпалила: «Пожар, залив соседями сверху, наконец, воровство!» Аргумент оказался беспроигрышным. Споры прекратились, а сундук так и остался жить дальше на своем привычном месте.
Каролина вытащила футляр со скрипкой, положила на стул, затем открыла маленьким ключиком длинную шкатулку из карельской березы, лежащую на дне сундука. Там хранились ее сокровища: перстень прадедушки, светлоглазого вальяжного обрусевшего поляка, предки которого оказались в России после поражения очередного восстания за независимость Польши. Ценность перстень имел в основном как семейная реликвия. Купленное в Праге широкое колье с такими великолепно сделанными стразами, что даже специалисты издалека принимали их за бриллианты. Серьги... Все не то. А вот и сверток, в нем три кинжала, единственный сохранившийся трофей отца, привезенный из Афганистана. Два в замшевых, расшитых самоцветами ножнах, один в ножнах из змеиной кожи. Все хищно изогнутые, острые, как бритва, не потемневшие за четверть века. Каролина прятала их тщательно, потому что боялась – мало ли кому взбредет в голову накапать, появится милиция, обвинят ее в хранении «холодного» оружия. Да и мальчишкам давать в руки такую игрушку рано... А когда – не рано? Она тяжело вздохнула. Выбрала тот кинжал, что в змеиной коже, зачем-то внимательно пересчитала мелкие рубины на рукояти, хотя отлично помнила, сколько их, еще раз вздохнула, отложила кинжал в сторону, закрыла шкатулку на ключ, вернула на место скрипку и заперла сундук.