Любовная мелодия для одинокой скрипки, стр. 36
Глава 18
В самом начале сентября на Москву обрушились дожди. В первый день все почувствовали облегчение – как по волшебству, унесло отвратительный, замешанный на выхлопных газах и тонкой строительной пыли московский смог, листва деревьев, еще не начавшая желтеть от жары, словно умылась, стала вдруг зеленой и праздничной, и даже нависшие над самыми крышами высоток лохматые тучи не портили радостного ощущения. Но утром следующего дня дождь продолжился, и праздничность стала отступать перед его монотонностью, на третий день сырость начала проникать в квартиры, влажные вещи не успевали за ночь высохнуть, и все в природе приобрело какой-то серый, блеклый вид.
Настроение стало под стать дождливой погоде, и казалось, что уже никогда не проглянет сквозь тучи солнышко...
А может быть, причина совсем в другом?
Всю ночь после импровизированного и абсолютно неожиданного концерта Инна не сомкнула глаз.
Ее душила ярость. Она никогда раньше не думала, что может так яростно ненавидеть и, что греха таить, – по-бабьи завидовать. В этой зависти прихотливо сплелось материнское чувство к сыну, влюбленному бог знает в кого, и чувство женщины, долгие годы ради сына отказывавшей себе в плотских радостях, соглашавшейся на суррогат. Во имя чего? Зачем он устроил этот концерт в первый же день? Демонстрировал? Что, таланты кабацкой скрипачки? А она ждала, что он расскажет о картинах, купленных в загадочном, романтичном замке где-то в горах Тосканы... «Господи, что они там делают, сколько можно спать?»
Инна приняла решение: чтобы хоть как-то восстановить если не душевное, то хотя бы физическое равновесие, она должна немедленно поехать к массажисту Никичу. Позвонить и поехать. Поехать и все!
Она с трудом дождалась девяти утра, когда бывший тренер приходит в свой массажный кабинет, вздохнула и набрала номер:
–?Доброе утро, Никич, это Инна.
–?Доброе утро. – От его низкого, спокойного баритона по всему телу пробежала дрожь.
–?Я не могла бы приехать к вам сегодня? Я понимаю, время неурочное, но... мне трудно объяснить... словом... – Чуть ли не в первый раз в жизни она мучилась, собирая расползающиеся слова, и никак не могла связать их в четкую фразу. – Да, хорошо... конечно... Не беспокойтесь... я с удовольствием проведу время в сауне, ожидая окошка в вашем расписании... – Она даже не знала, что у него есть кроме кабинки с душем, дающим жесткую струю, и сауна... – Я буду к одиннадцати...
Она взглянула на часы. Девять десять. Встречаться с сыном и этой женщиной не хотелось. Она торопливо приняла душ, в надежде смыть ночные вожделения, не помогло, но чуть полегчало, вышла на кухню, где в сверкании хрома и мрамора вот уже десять лет царила Катя. Выпила чашечку кофе с молоком.
–?Если будут спрашивать, что сказать, Инна Евгеньевна?
–?Ничего не говори... Или... скажи, что звонила Вика.
–?Хорошо, Инна Евгеньевна. К обеду будете?
–?Возможно...
–?Алексею Михайловичу кофе наверх подавать? – По утрам Катя иногда подменяла горничную.
–?Если попросит...
–?А жене?
Вот он, главный вопрос, во имя которого Катя затеяла дипломатический разговор.
–?Она не жена.
–?А кто?
–?Любовница...
–?Надо ж... Что же Алексей Михайлович ее сюда привез, а не в свою гарсоньерку?
О гарсоньерке знали все в доме, даже дворник, работающий на полставки.
–?Вот отнесешь кофе и спроси.
Катя улыбнулась, представив, что задаст этот вопрос.
–?Может, бутерброд сделать?
–?Нет, спасибо, Катюша, я побегу...
Задрапировавшись на римский манер в огромную махровую простыню, Инна полулежала на теплых, источающих тонкий аромат досках настила, и бездумно смотрела в воду крохотного бассейна... Внутри что-то подрагивало, время от времени слезы подкатывали к горлу, и на смену злости приходило нетерпение, ее охватывало возбуждение, то самое, которое Никич умело создавал своим массажем, но сегодня оно возникало от самой обстановки и внутреннего состояния и словно впитывалось в кожу.
Она услышала его голос: «Инна Евгеньевна!» – подумала, что смешно: она лежит практически голая, а он называет ее Инной Евгеньевной; спустила ноги с настила, но идти не хотелось: теплая нега уже овладела ею и она тихонько позвала его, не думая, как он воспримет ее призыв:
–?Спускайтесь сюда...
Он спустился вниз, вошел, прихрамывая, высокий, могучий, красивый, с бугрящимися мышцами рук и почему-то тоже задрапированный в махровое полотенце. Подошел, приподнял ее, легко перевернул на живот, сбросив при этом простыню – обычно она лежала у него на массажном столе в трусиках, дань стыдливости и приличия, а тут вдруг оказалась пред ним совершенно обнаженной – и прошелся по мышцам спины горячими, сильными пальцами от шейных позвонков до самых ягодиц и раз, и два, нащупывая эрогенные точки. Она застонала, повернула голову, приподнявшись на одном локте так, что грудь бесстыдно открылась, и взглянула ему прямо в глаза. Он поднял ее – было удивительно приятно почувствовать себя маленькой девочкой Машей в объятиях медведя, – положил на спину, поцеловал возмутительно затвердевший сосок, а руку подсунул под ягодицы и надавил на точку, ту, что у нее обозначена ямочкой. Ее выгнуло, как от удара электрического разряда, и она больше ничего не соображала, не помнила и не хотела помнить...
Глава 19
К удивлению Каролины, первый выпад сделала бабушка. Через несколько дней, за завтраком они остались вдвоем – Алекс уехал по делам растаможивания картин, а Инна исчезла, не утруждая себя дать кому-либо объяснения, что последнее время делала часто и всегда возвращалась, словно помолодевшая, – и бабушка спросила, когда все же состоится свадьба.
–?Когда решит Алекс.
–?Но он молчит.
–?И пусть молчит, меня это не волнует.
–?Вы понимаете, что его молчание ставит вас в некрасивое положение.
–?Если честно, не понимаю.
–?Вы – любовница...
–?Очень приятное состояние, – перебила Берту Витальевну Каролина. – Женой я уже бывала. Три раза. А вот любовницей не приходилось. Мне нравится...
–?Не думаю, что это хорошая тема для шуток, деточка.
–?Не я начала.
–?Видите ли, традиции семьи Алекса... Он вам рассказывал?
–?В самых общих чертах.
–?Шесть поколений Сильверов служили царю и России, за что были не раз награждены и получили при царе право жить в Москве и служить в самом престижном московском полку... Шесть поколений! Не всякая дворянская фамилия может похвастать тем, что точно знает историю своих шести поколений.
Каролина разозлилась. «Тоже мне, снобы, – подумала она. – Судя по фамилии, выходцы откуда-то из Силезии и в Россию попали через Польшу примерно в восемнадцатом, если не девятнадцатом, веке».
–?А вот Сенчковские шесть поколений назад не приобрели, а утратили право называться шляхтичами по приговору царского суда за участие в восстании против России. – Каролина вздернула подбородок. – Но никакой суд не может лишить дворянина его принадлежности к благородному сословию, если он сам себя своим поведением не лишил этого! Род же Сенчковских восходит к тринадцатому веку и своим родоначальником считает рыцаря Зена Кривая Подкова!
Берта Витальевна пожевала сухими, чуть подкрашенными губами и сварливо сказала:
–?Поляки всегда были антисемитами.
–?Стоит ли обижать целый народ такими огульными обвинениями, Берта Витальевна? Кстати, после высылки из Польши все мои предки женились на русских или украинках. Даже одна еврейка была. Так что у нас только фамилия польская, – сказала она и подумала, что сделала это напрасно. Словно оправдывалась неизвестно за что.
–?Я поняла вас, вы не хотите заключать брак в синагоге. Это значит, что вы прервете вековую традицию семьи... Впрочем, это не имеет никакого значения, ибо сын от жены не еврейки не считается евреем, будь его отец хоть самим московским раввином! – С этими словами Берта Витальевна ушла, и Каролина поняла, что здесь она никогда не найдет поддержки и симпатии.