Любовная мелодия для одинокой скрипки, стр. 15

Каролина пригляделась к ней, облитой лунным светом, и облегченно рассмеялась. Дочь опять буффонила, как с давних пор говорили у них в семье. Валяла дурака. Или, как она сама предпочитала говорить, ваяла дурака.

Ночь прошла относительно спокойно. Лина в полусне задавала себе вопрос и не могла ответить – зачем я ему нужна.

Уже через день жизнь вернулась к привычной рутине.

В семь утра зарядка и пробежка по сонным улочкам Джубги, чтобы не обрастать жиром в ленивом царстве любителей шашлыков и баклажанов с помидорами на вертеле. Потом час на пляже, когда там еще почти никого нет, потом неторопливый завтрак с болтовней – две ложки творога, кефир и – нельзя же во всем себе отказывать, тем более что Динка, наглая дщерь, жрала, словно трактор солярку, и только вкусные вещи – булочка с маком.

Скрипку посетители ресторана приняли благосклонно. Артур рассыпался в похвалах, а активисты инициативной группы по спасению прибрежной полосы потребовали от него, чтобы он, как один из видных членов группы, выделил бы им на вечер стол, ибо именно под скрипку удобнее всего составлять длинные письма к коллегам по аналогичным группам в других поселках прибрежной полосы, а на ресторанные ужины никаких денег не хватит.

День за днем Каролина ждала Алекса, но его все не было.

Идиотская надежда, порожденная легкомысленными словами великовозрастного дитяти, начала подтаивать.

У Динки появились поклонники: мускулистые ребята из числа тех, кто с утра до вечера играет в стороне от основного пляжа в волейбол на песке.

Глава 9

Алекс появился, когда иссякло состояние ожидания и началось безразличие, или, точнее было бы сказать, симулированное безразличие.

Он вышел из белоснежного катера в белоснежном шелковом костюме, единственный пассажир спецрейса. Матрос вынес его сумку, Алекс небрежно сказал ему что-то, матрос бодро пошел в сторону ресторана. Алекс последовал за ним.

На всю эту интермедию Каролина смотрела с лежака, как зачарованная. Откуда-то появилась Динка и села рядом, морща облупившийся задорный носик. За ней приперлись два мускулистых волейболиста. Динка молчала и смотрела на мать, волейболисты молчали и смотрели на Динку. Каролина думала, что делать – набросить халатик и идти в ресторан вслед за Алексом или терпеливо ждать здесь, на пляже, изнывая от неопределенности и желания как можно скорее поздороваться с ним и посмотреть ему в лицо.

Победило женское нетерпение и любопытство.

Когда они с дочерью подходили к ресторану, из двери навстречу им как раз выходила процессия: Алекс, за ним, отстав на полшага, Артур, за ними матрос с сумкой, за матросом выглядывала глазастая официантка.

Встречаться с Алексом под любопытными взглядами Артура Каролине совсем не улыбалось. Она отступила в тень разросшихся над речкой кустов и наткнулась спиной на кого-то. Оказалось, за ней уже стояла быстро соображающая и более проворная Динка.

–?А ты что здесь делаешь?

–?Почти то же самое, что и ты, – не скрывая ехидства, прошептала Динка. – Куда он его ведет? И откуда он его знает?

Эти же вопросы Каролина задавала сама себе и ответа на них у нее не было. Оставалось одно – продолжать слежку, боясь, что каждую минуту ее, то есть теперь уже их, могут засечь. Хороша же она будет в пляжном халатике! Сразу все выявится. То, что сопровождающее ее длинноногое существо было в бикини, ее не смущало.

А Артур тем временем уверенно привел Алекса к самому шикарному в поселке дому, расположенному в прибрежной полосе и спрятавшемуся за высоким забором, увитым какой-то вечнозеленой красотой. Каролина часто любовалась этим домом. Здесь жил Арслан.

Артур уверенно открыл калитку, не обращая внимания на надписи «Звонить» и «Во дворе злая собака», и вошел. Алекс и матрос с сумкой последовали за ним. Через несколько минут Артур и матрос вышли из калитки.

На этом отпущенный Динке запас терпения кончился. Она вышла к Артуру и прямо спросила:

–?Кого это вы опекаете так заботливо, дорогой Артур?

–?О, это известный московский коллекционер.

–?Да? А что он коллекционирует?

–?Картины. Я к нему в прошлом году обращался с просьбой полотно Сарьяна мне достать. Так он посмеялся, сказал, что Сарьян ныне за миллионы зашкаливает, и посоветовал заказать студентам копии.

Пока Артур говорил, Каролина с ужасом думала, как теперь Динка выберется из щекотливой ситуации, ведь Алекс не станет подыгрывать ей и изображать, что мы незнакомы.

–?Очень верный совет оказался, – продолжал Артур. – Между прочим, мне уже за эти копии в два раза больше, чем я заплатил, дают. Настоящий коллекционер. Алекс Зильберов.

–?Алекс? – воскликнула Динка, изображая радость с поистине мхатовской убедительностью. – Так мы с мамой его знаем. Алекс... надо же... А мы забежали мороженого купить, смотрим, вы идете с каким-то пижоном... Все ясно. Бай-бай, Артур! – Динка схватила мать за руку и повела обратно к пляжу.

– Значит, он коллекционер, – задумчиво произнесла Каролина, когда они вернулись на свои лежаки.

–?Что означает это глубокомысленное: «Значит, он коллекционер», мам?

–?Ничего особенного. Просто коллекционер – это особый круг ценителей, знатоков, блестяще образованных людей...

–?Куда нам, с нашими посконными рылами, вход запрещен, – закончила Динка. – Ты это подумала?

–?Какая чушь... Коллекционер – такой же шизанутый, как некоторые другие, только на редкой теме.

...Коллекционером Алекс стал по наследству, и только потом, с годами в нем проснулась настоящая страсть к собирательству.

Он появился на свет Божий сорок три года назад в большой, дружной, работящей семье, страшно гордящейся своим происхождением – их пращур Моше Зильберблад в 1816 году был взят в кантонистскую школу при аракчеевском военном поселении, стал примерным кантонистом, вышел в полк трубачом, до семидесяти лет беспорочно служил и последние десять лет был фельдфебелем сверхсрочной службы, хозяином полковой музыкантской команды. Седой, голубоглазый, прямой, как палка, властный, он был известен всему московскому военному гарнизону, в котором прошла вся его служба, если не считать нескольких лет на Кавказе, куда попал по молодости лет и по неизбывной жажде познать все стороны военной службы. В семье существовало предание, что именно он трубил атаку в прославленной битве при Валерике, в которой так блестяще показал себя опальный поручик Лермонтов. Настолько блестяще, что перед Николаем Первым встала нешуточная дилемма: или наградить и вернуть в гвардию с повышением, или... Семейное предание на этот вопрос ответа не давало, в отличие от советской истории литературы, заклеймившей Николая Палкина, как гонителя Лермонтова. В семье же Зильбербладов государя-императора Николая Первого боготворили за создание кантонистских школ и за то, что туда стали брать детей солдат-евреев. Не правда ли, несправедливо: школы придумал Аракчеев, но Зильберблады возносили благодарность не ему, а Николаю. Впрочем, так часто бывало в истории неблагодарной памяти человеческой...

Вскоре кантонистские школы стали преимущественно еврейскими центрами начального образования в Российской православной армии. Дети кантонистов получили право селиться, как и все остальные подданные русского императора, где пожелают, то есть в переводе с казенного языка, вне черты оседлости, учиться в университетах, и, главное, им была дарована высокая честь служить в двух полках – московском и петербургском. Это было наследственное право.

Моше Зильберблад вернулся с Кавказа героем и был представлен советом георгиевских кавалеров к высшей солдатской награде, что еще расширило его права в Российской империи. Настолько, что он решился и обратился к царю во время вручения ему крестика на полосатой ленте с нижайшей просьбой – высочайше разрешить ему сократить свою фамилию и писаться впредь Зильбер, мотивируя просьбу тем, что ему надоело выслушивать от однополчан шуточки на тему его фамилии. Ко всему этому, когда он был просто унтер-офицером, оскорбления касались лично его, а теперь, когда он есть георгиевский кавалер, оскорбляют в его лице всех кавалеров, что непорядок.