Бритва Оккама, стр. 80
— Но… Лола…
— Оставь меня, Ари. Я с тобой свяжусь.
Послышался щелчок. Она повесила трубку домофона.
Ари опустил руку. Последние слова Лолы все еще звучали у него в голове, словно смертный приговор.
Я с тобой свяжусь.
Потрясенный, он сделал шаг назад.
Я с тобой свяжусь.
Он ничего не понимал. Как Лола могла отказаться его видеть? Как она могла отгородиться от него? Так внезапно, так холодно. Он с таким нетерпением и надеждой ждал этой минуты. В этот миг он хотел одного: сжать Лолу в своих объятиях. Быть с ней, с ней одной, изгнать из памяти события последних дней. Думать только о них двоих, смаковать каждую секунду, проведенную с ней, словно освобождение, долгожданный отдых. Упиваться ее запахом, касаться ее рук, читать ее взгляд, слушать стук ее сердца.
Потрясенный до глубины души, Ари не сдержал слез. Его захлестнуло ощущение незаслуженной обиды и одиночества. Это невозможно понять. Я с тобой свяжусь. Ари едва не позвонил снова, чтобы выкрикнуть, что он любит ее и не может без нее жить… Но рука застыла в нескольких сантиметрах от домофона.
Он просто не имел права так поступить. Ари рукавом смахнул слезы и, пошатываясь, направился к площади Бастилии, стараясь не встречаться взглядом с двумя полицейскими, которые наверняка наблюдали за ним. Стиснув зубы, он ускорил шаг, словно надеялся, что ветер сотрет его слезы. А может, просто спасался бегством. Снег хлестал его по лицу, когда он торопился вернуться домой.
Добравшись до своей квартиры, он рухнул на диван и не шевелился, пока поздно ночью не забылся сном.
90
Ари три дня провел взаперти у себя на улице Рокетт. Каждое утро, едва встав, он бросался к мобильному, чтобы проверить, нет ли пропущенных вызовов или эсэмэсок от Лолы.
В первый день он не раз пытался дозвониться ей сам, но напрасно. А теперь уже не решался. Он то и дело начинал набирать короткое сообщение и тут же стирал его. Ари не находил нужных слов и боялся, что сделает только хуже. Ведь в конце концов она обязательно позвонит! Не может быть, чтобы все вот так и закончилось! Она не уйдет из его жизни. И как только ей удается замыкаться в своем молчании? Не поддаваться желанию, от которого у него буквально перехватывало дыхание?
Целыми днями Ари валялся перед телевизором, хотя толком его не смотрел, без конца пил виски и курил свой «Честерфилд». Перед глазами неотступно стояло лицо Лолы, ее имя звучало в ушах в такт биению сердца. Он сам себе был смешон, вел себя как незрелый, капризный подросток. Но ничего не мог с собой поделать. Его руки тосковали по ее коже, глазам не хватало ее глаз, слуху — хрипловатого голоса Лолы. Он жить не мог без ее смеха, сумасбродства, хрупкости, ребячливости, нежных поцелуев, гладкого мускулистого живота, ямочек на щеках, пирсинга на языке, ее запаха — все это не отпускало его, неотступно преследовало. Теперь его окружала пустота.
Стоило телефону зазвонить, как Ари, убедившись, что это не она, затыкал уши и не брал трубку. Потом включал старые альбомы семидесятых так громко, словно хотел утонуть в их звуках, спрятаться в них.
По вечерам он часами лежал в горячей ванне с бутылкой виски под рукой, пока кожа на пальцах не сморщивалась, а перед глазами не начинали плыть круги.
Так проходили дни, похожие один на другой, мучительные и тусклые, и ночи, тревожные, как никогда раньше. И не раз Ари казалось, будто он сходит с ума.
Утром четвертого дня у него не хватило сил даже подняться с дивана. Голова трещала, и он метался по постели, пытаясь устроиться поудобнее. Одна за другой, словно насмехаясь над ним, текли бесполезные минуты.
Ближе к полудню он вышел за сигаретами и снова лег в постель. Желудок сводило от голода, но даже заставить себя поесть он не мог и вместо этого закурил очередную сигарету.
Внезапно в дверь позвонили.
Ари затаил дыхание. Вдруг это она? Он открыл глаза и уставился в потолок. Да, что, если это она?
Верилось в это с трудом, но лучше не рисковать. В конце концов, жизнь полна неожиданностей.
Он вышел в прихожую, посмотрел в глазок и сразу узнал шевелюру Ирис Мишот и худое лицо Залевски с неизменной лакрицей во рту. Понурившись, Ари прислонился спиной к двери.
— Ари! Мы знаем, что ты дома. Не валяй дурака, открой! Я принесла Моррисона! Даже ради тебя я не намерена держать его у себя до скончания века. У меня вся квартира провоняла кошками!
Аналитик потряс головой. Он прекрасно понимал, что кот — это всего лишь предлог. И чего ради она притащила с собой Залевски? Он бы отправил их восвояси, но разве он вправе так обойтись с ними? Именно с ними. Ведь он им стольким обязан.
Ари повернул замок и впустил посетителей.
Спрыгнув с рук Ирис, кот мгновенно просочился на кухню.
— Здравствуйте, Маккензи, — прошепелявил Кшиштоф, которому мешала говорить лакрица.
— На кого ты похож!
— Извини, я не ждал гостей и не успел накраситься, — отрезал Ари, проходя в гостиную.
Он рухнул на диван, гости сели напротив. Залевски явно чувствовал себя неловко. Похоже, Ирис притащила его насильно.
— Ты питаешься виски? — спросила она, заметив на столе две пустые бутылки.
— Угу. Только оно как раз кончилось. А ты пришла, чтобы сходить за покупками? Да ты сама доброта.
— Пошел на фиг! И вообще сегодня воскресенье, магазины закрыты. Говорю на тот случай, если ты потерял счет времени.
Она встала, забрала пустые бутылки и бокалы и ушла на кухню. Ари услышал, как она моет посуду и прибирается.
— Как вы себя чувствуете, Маккензи? — спросил телохранитель, смущенный затянувшейся паузой.
— По правде сказать, я не в лучшей форме, а как вы?
— Я… Я принес вам ваши… вещи, — сказал тот, кладя квадраты на журнальный столик.
Ари взглянул на металлический футляр с шестью пергаментами. Он почти о них забыл. Во всяком случае, они отошли на второй план. Он даже подумал, что Кшиштоф напрасно их сюда принес. Как-то спокойнее было знать, что они лежат в его сейфе.
Ирис вернулась в гостиную с тремя чашками кофе.
— Послушайте, — продолжал Ари, — спасибо, что зашли, это очень мило с вашей стороны, я тронут, но мне хотелось бы побыть одному, и…
— А нам бы не хотелось оставлять тебя одного. На, выпей кофе, — Ирис протянула ему чашку.
Маккензи отказался и снова откинулся на спинку дивана.
— Ну-ну, хватит валять дурака, Ари. Вот уже четыре дня, как ты сидишь взаперти и не отвечаешь на звонки. В чем дело?
Ари промолчал.
— Дай угадаю: поссорился с Лолой?
— Не желаю говорить об этом, Ирис. И вряд ли Кшиштофу это интересно.
— Хотите, я оставлю вас вдвоем? — спросил телохранитель.
— Нет! — ответил Ари.
Ирис приподняла футляр:
— Так это и есть знаменитые страницы?
— Осторожно, они хрупкие! — зарычал Маккензи.
— Ах-ах! — бросила она насмешливо. — Кажется, я наступила на больную мозоль… Можно посмотреть?
— Как хочешь, — вздохнул он, — только не повреди их!
Ирис осторожно открыла футляр и одну за другой перебрала страницы. Залевски следил за ней краешком глаза.
— Они означают шесть дней Творения?
— Что?
— Твои шесть листков — шесть дней Творения?
Маккензи сел на диване:
— С чего ты это взяла?
Ирис воздела руки:
— Да сама не знаю… Здесь шесть страниц, как шесть дней, а на этой, похоже, изображены Адам и Ева. Вот и все. Это напомнило мне шесть дней Творения, поэтому я так и сказала…
Маккензи тут же вспомнился перевод фразы Виллара: «Если ты, как я, предназначен для творения, ты поймешь порядок вещей». Он подошел к столу и одну за другой поднял страницы.
— Знаешь, а не такая уж это и глупость, — сказал он внезапно прояснившимся голосом, словно Ирис наконец вывела его из оцепенения.
— Спасибо.
— Не достанешь из стенного шкафа Библию? — попросил он, не отводя глаз от квадратов Виллара.
Ирис с улыбкой поднялась: