Бритва Оккама, стр. 42

С усмешкой старик опять опустился в кресло. Он взял со стола недокуренную трубку и снова ее разжег.

— Я начал расшифровку четырех первых квадратов, — произнес он наконец, выдохнув ароматный дым.

— В самом деле? И как только вам это удается. Я сотню раз их разглядывал, но так ничего и не разобрал…

— У вас нет нужной подготовки, Эрик. Каждому свое. Вы занимаетесь финансами, в которых я ничего не смыслю…

— Так по-вашему, место, которое мы ищем, располагается где-то под собором?

— Вполне возможно.

— Просто не верится.

— И правда. Мы уже близки к цели, Эрик.

— Близки к цели… Конечно. Но напоминаю вам, что мы ищем не совсем одно и то же. Кого-то из нас ждет разочарование.

— Вы в этом уверены?

— Вам прекрасно известно, что я не верю в россказни об озаренных свыше оккультистах. Вообще не понимаю, как образованный человек вроде вас верит в подобную чушь.

— Вот поэтому вам и стоит задуматься. Это вовсе не чушь, Эрик. Но успокойтесь, как знать, не обретем ли мы оба то, что нам нужно. Вы — то, что веками ищет ваша семья, а я — ответ, которого уже давно ждет мой орден.

— Будь по-вашему. Все равно наши сомнения рассеются не раньше, чем мы обнаружим точное место, указанное Вилларом из Онкура.

— Вот именно.

— Тогда не будем терять время. Я занимаюсь Маккензи, а вы — квадратами.

50

Лола проскользнула на водительское сиденье, захлопнула дверцу и уронила голову на руль. Ей одновременно хотелось завопить от ярости и расплакаться. Она трижды стукнулась о руль лбом и сквозь зубы осыпала проклятиями саму себя и этого чертова подонка Ари.

Через несколько минут после его отъезда она решила, чем в бессильном гневе метаться по своей парижской квартирке, отправиться в Онкур. Она знала, что это глупо и смешно и Ари никогда ее не простит, но не смогла удержаться. Безотчетная ревность и снедавшая ее тревога, желание защитить этого придурка, готового броситься в пасть ко льву, заставили ее сесть в машину. Она добралась до городка в Камбрези сразу после Ари. Из его телефонного разговора с Моной Сафран Лола уловила название улицы, на которой та жила. Припарковав машину на обочине, она пересекла заснеженную тропу, сжимая в руке кухонный нож — единственное оружие, которое нашлось в ее доме, готовая воспользоваться им, если Мона и вправду окажется убийцей.

Но, подойдя к дверям, Лола услышала нечто, чего, пожалуй, опасалась еще сильнее.

Остолбенев под падающим снегом, она слушала крики, но то были не крики боли. Стоны двоих, предающихся страсти там, по ту сторону двери.

Нож выпал у нее из рук, и она метнулась к машине.

И вот теперь как последняя дура она рыдала в машине посреди темной сельской дороги, под завывания вьюги. Лола всхлипывала от стыда, боли, разочарования.

Она долго сидела, спрятав лицо в ладони, всем телом сотрясаясь от судорожных рыданий, и ненавидела Ари так же сильно, как саму себя.

На что, собственно, она рассчитывала? Хотела, вооружившись кухонным ножом, вырвать своего прекрасного принца из лап психопатки? Разве в глубине души она с самого начала не догадывалась, что ее здесь ждет? Жестокое зрелище: любимый человек, без зазрения совести предающийся любви в объятиях другой женщины. Конечно, с тех пор как они расстались, Ари делал это не впервые. Впрочем, он ничего и не скрывал. В конце концов, это его право. Но слышать, почти что увидеть своими глазами — это совсем другое. К тому же в последние дни у нее возникла надежда, что их отношения изменились. Проявления привязанности со стороны Ари, его робкие ласки, когда они лежали бок о бок, букет орхидей и сегодняшний поцелуй… Как он мог тянуться к ней и в то же время спать с другой женщиной?

А что, если Ари на самом деле не любит ее по-настоящему?

Что, если он испытывает к ней обычное физическое влечение? Желание обладать женщиной на десять лет моложе его. Удовольствие от того, что она тоже его хочет… А орхидеи, как она и подумала сначала, он купил не для нее…

Какой же она была дурой!

А вдруг именно этой последней пощечины ей и не хватало, чтобы наконец перевернуть страницу? Набраться храбрости и «встряхнуться», как говорили ее подруги. Легче возненавидеть его, чем забыть. Так пусть же катится к черту!

Лола подняла голову и отерла слезы рукавом. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, чтобы ехать назад. Потом повернула ключ зажигания и развернула машину на заснеженной дороге.

Затем включила автомагнитолу и настроила ее на полную мощность. Сиплый голос Дженис Джоплин тут же заполнил маленький салон.

Словно отгороженная от внешнего мира спасительным хрипом певицы в розовом боа, машина в снежном вихре неслась через Онкур. Молодая женщина кусала губы и судорожно сжимала руль, чтобы снова не разрыдаться. Она знала: обратная дорога будет для нее настоящей пыткой. Но надеялась, что это наказание, эта последняя рана поможет ей встать на ноги. Заставит смириться с неизбежным. Ари не создан для нее. Ари никогда не будет с ней. Никогда. Она должна это принять.

На последнем повороте, при выезде из города, ее ослепили фары машины, ехавшей ей навстречу.

51

— Обычно, как я тебе уже говорила, квадратом называют листок бумаги, на котором молодой компаньон отмечает город, где он побывал во время своего путешествия по Франции. Кроме того, в каждой кайенне делалась запись о том, что он оплатил проживание, чтобы его приняли в следующей кайенне. В нашей ложе мы называем своим квадратом одну из шести недостающих страниц Виллара. Во время наших собраний здесь, в кайенне, каждый должен показать мастеру ложи свой квадрат, чтобы получить право войти. Но теперь четыре квадрата похищены, в том числе и пергамент Поля.

— Тот, ксерокопию которого он мне прислал.

— Да.

Мона Сафран взглянула Ари прямо в глаза. Выражение ее лица было почти торжественным. Нарочито медленно она вынула из сумки плоский металлический футляр размером с листок писчей бумаги, сбоку запертый на крючок. Она осторожно его открыла, показав заключенное в нем сокровище: старый, изъеденный временем пергамент, аккуратно закрепленный по углам резинками.

— Вот мой квадрат, Ари. Пятый квадрат ложи Виллара из Онкура.

И она поставила открытый футляр на журнальный столик прямо перед ними.

Ари в нетерпении склонился над пергаментом. В том, что здесь и сейчас перед ним лежала загадочная страница, начертанная в XIII веке и прошедшая через столетия под тайной защитой преданных компаньонов долга, было что-то нереальное. Оригинал впечатлял его куда сильнее, чем присланная Полем ксерокопия.

На первый взгляд документ казался подлинным, если только это не была великолепная подделка. Во всяком случае, судя по цвету и сохранности пергамента, ему вполне могло быть восемьсот лет, что подтверждали и выцветшие чернила, и почерк.

Расположением текстов и рисунка пергамент напоминал ксерокс Поля Казо. Страница, в левом верхнем углу которой виднелась более поздняя надпись «L:.VdH:.», явно была того же размера. Чуть ниже шли разделенные на пары буквы: «RI NC ТА BR CA IO VO LI —O». Ари заметил, что даже тире перед буквой «О» было точно такое же, как на ксерокопии Поля.

Еще ниже — рисунок резной колонны, по-видимому церковной. Центральным элементом его была капитель, изображавшая разных сплетенных друг с другом животных. Рядом — первый, довольно короткий текст, опять на старопикардийском диалекте. А в самом низу располагалась главная надпись, на сей раз состоявшая из одной короткой фразы.

— Это… Это поразительно, — пробормотал Ари.

Он долго вглядывался в рисунок в дрожащем свете камина. Словно вся история, рассказанная Моной Сафран, становилась реальностью. Даже такой великий скептик, как он, был вынужден признать очевидное: все, что он от нее услышал, обретало достоверность.