Записки школьницы, стр. 24
Один раз я была на фабрике-кухне, где мама работает шеф-поваром, и там сама увидела, как уважают маму.
Я сидела в общем зале, ждала, когда мама освободится, чтобы взять у неё деньги на билет в ТЮЗ. И вот рядом со мною сел мужчина с большими усами и совсем без волос. То есть, не совсем, потому что на голове у него было что-то вроде птичьего пуха, но уж прически-то из этого пуха никто бы не сделал. Мужчина заказал обед и стал есть, а потом постучал ножом по тарелке и сказал:
— Хочу сказать несколько слов шеф-повару!
Мама, конечно, вышла в общий зал, чтобы послушать несколько слов. Мужчина вскочил, начал трясти мамину руку и закричал на весь зал:
— Благодарю! Спасибо! Уж так пообедал сегодня, как давно не ел. Замечательно! Вкусно! Просто объедение! Это надо же сообразить такой борщ! Гениально!
Мама спросила:
— Вам ещё что-нибудь нужно?
— Только карету скорой помощи! Я же не просто поел, но буквально объелся! Подумайте, три порции умял талантливого борща! Ну, право же, меня хоть на носилках выноси! Еле дышу! Честное слово!
И тут все обедающие закричали:
— Да разве только борщ хорош? Вы бы щи ленивые попробовали, растегаи, солянку, окрошку! А люля-кебаб? А котлеты по-киевски? А шашлык по-черкесски? Пальчики оближете!
— А какие чахомбили здесь подают! — вскочил один толстый мужчина и причмокнул губами так, словно выстрелил. — Это же не повар, это ж настоящий Наполеон кухни. — И, взмахнув руками, бросился к маме с криком: — Чествовать! Чествовать!
Все засмеялись, закричали «ура» и все кинулись к маме и стали пожимать ей руки.
А мама почему-то заплакала. Я спросила:
— Ты, мама, что? Тебе больно?
Мама сказала:
— Глупыха ты, глупыха! С непривычки! Нас, пищевиков, чаще в жалобных книгах чествуют, а тут, видишь, какое дело! Да и то сказать: что даёт она, жалобная книга-то? Что в ней? Ругань да оскорбления. А тут — доброе слово! Ласка! Поневоле растопишься да заплачешь от радости…
Но я бы ни за что не заплакала. Ну, чествуйте! Пожалуйста! Каждый день можете чествовать. А потом сказала бы всем:
— Мы, конечно, немножко недосмотрели, и обед сегодня получился не совсем хороший. Но завтра постараемся накормить получше. Приходите, пожалуйста!
И я бы себя не пожалела, но уж такой бы обед приготовила, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Впрочем, хвастаться не хорошо. Папа говорит:
— Хвастун подпрыгнет на метр, а разговор о прыжке на тысячу километров растянет.
Нет, я бы ничего не сказала. Просто приготовила бы такой обед, после которого все плакали бы от радости.
Ведь все же возможно, если постараться.
Но вот интересно: почему так хочется, чтобы хвалили тебя? Хорошо это или плохо?
Нина Александровна говорит, что это и не хорошо и не плохо.
— Если, — говорит она, — человек старается сделать что-нибудь полезное, приятное для других, — тогда это хорошо, конечно. Но когда из кожи лезет вон для того только, чтобы его все хвалили, чтобы сказали, будто он лучше всех, умнее, способнее, — тогда это не совсем хорошо. Даже очень плохо!
6 мая
Сегодня, наконец, завязался у меня разговор с Марго о боге. Я сказала:
— Ну, хорошо. Ты веришь. Ладно! Но для чего же верующие ходят в школы? Для чего они учатся? И зачем тебе школа, образование, книги, если сам бог безграмотный? Ведь он даже и двух классов не кончил.
— Бог всемогущий и всезнающий! — сказала Марго.
— Тогда зачем же он идёт против науки? И зачем других заставляет быть тёмными?
— Не ври! — засопела Марго. — Это ты сама выдумала.
— Ничего не выдумала. У меня факты. Пожалуйста! Ты знаешь, что король франков запретил крестьянам ставить громоотвод. И знаешь почему? Потому что бороться с волей божьей грешно. А если в чей-нибудь дом ударит молния, — значит, так угодно богу. Ты читала об этом?
— Нет!
— Вот видишь! Не читала, а споришь. Слушай, Марго, я дам тебе три книги. Обязательно прочитай их. А когда прочитаешь, поговорим серьёзно.
И я дала ей три книги, которые подобрал для меня дядя Вася, чтобы легче было воспитывать Марго.
Пусть читает.
7 мая
Марго начала думать. У неё появились в голове разные мысли. Я очень рада, что наконец-то она поняла, для чего приделана голова к шее.
Она пришла сегодня в школу задумчивая и какая-то рассеянная и всё время посматривала на меня, а потом, во время большой перемены, спросила:
— Ты для чего живёшь?
Я удивилась, конечно, потому что такого вопроса никак не ожидала от Марго. Не понимая, что она хочет, я сказала:
— Ну… живу и только. Полагается жить, вот и живу!
— Значит, сама не знаешь! — усмехнулась Марго.
— Ты задаёшь глупые вопросы, — сказала я. — А таких вопросов я сама могу сотню задать. Для чего ты ешь? Для чего спишь? Для чего дышишь воздухом? Смешно!
Но Марго смотрела на меня с таким видом, будто я задала очень умный вопрос. Этого уж я не могла выдержать. Я схватила её, зажала ладошкою её рот и, когда она посинела вся, спросила:
— Ну, ты можешь не дышать? Ты теперь будешь спрашивать, для чего дышишь?
— Пусти! — прохрипела Марго, и, когда я выпустила её из рук, она сильно вдохнула воздух, посмотрела на меня исподлобья и, подумав, сказала: — И ты не знаешь, почему люди живут.
— Не говори глупостей! Люди живут потому, что жить интереснее, чем не жить. Просто нам нельзя не жить, если мы живые.
— А для чего?
— Конечно, для жизни!
Марго вздохнула и замолчала. А я и сама не могла сказать ничего больше.
Между прочим, раньше никто у нас в классе не задумывался, почему и для чего мы живём, а в этом году даже Марго интересуется этим. Но что я могу объяснить ей, если сама не всё ещё понимаю.
Я решила поговорить с дядей Васей. И у нас с ним был такой большой разговор о жизни, что я просидела в его комнате больше часа.
— Что ж, — сказал дядя Вася, — рано или поздно у каждого человека появляется такой вопрос. И на него тысячи мудрецов пытались ответить на протяжении тысячи лет. Люди ломали головы, стараясь узнать конечные причины жизни, а жизнь сама и есть конечная причина. Ты спрашиваешь, для чего мы живём? Ну, не для того же, конечно, чтобы задавать глупые вопросы. Жить надо, Галочка, жить! Как, ты спросишь? Скажу! Я ведь и сам в своё время искал ответ на этот вопрос.
— Да? — удивилась я. — А мне казалось, что только ребята нашего класса интересуются этим.
— Всех интересует этот вопрос! Но по-разному! Есть умники, которые не живут, а только болтают о жизни. Ах, что такое жизнь? Ах, почему я живой человек, а не мёртвый? Ах, почему у меня две ноги, а не четыре? Есть и такие люди, которые всю свою жизнь считают только подготовкой к какой-то особенной жизни. Которые не живут, а только собираются зажить по-настоящему с понедельника, с первого числа, с нового года! Которые не могут понять, что жизнь наша — это именно сегодняшний день. Самый ценный! Единственный! Неповторимый! Но когда люди только собираются жить, но не живут, они подходят незаметно к последнему дню своего существования, за которым уже нет и не может быть ни завтра, ни первого числа, ни нового года. За которым стоит пустота. Смерть берёт такого человечишку за воротник и говорит: «Ну, довольно уж тебе коптить землю! Кончай своё ожидание!» Человечишко брыкается: «Ах, уважаемая смерть, позвольте ещё пожить немного. Я вот завтра обязательно начну жить по-настоящему!» А смерть стучит его по затылку: «Хватит; всю жизнь прособирался и ничего не сделал, так что же ты сумеешь сделать за один день!» — Главное, тётка, жизнь сама, а не ожидание жизни.
— Ну, хорошо, — согласилась я, — я не буду ожидать, я хочу жить, но как надо жить?
— Вот это уже вопрос по существу. И на него жизнь отвечает, не мудрствуя лукаво. «Живи, — говорит она, — твори, делай всё, что нужно и полезно другим, без чего люди не могут жить, а стало быть, без чего ты и сам не проживёшь ни одного дня».