Записки школьницы, стр. 13

Мы сели на скамейку и стали рассматривать внимательно каждую записку. Вдруг я сделала неожиданное открытие.

— Слушай! — закричала я от радости. — Да эти же записки написали ребята детдома. Посмотри внимательно на бумагу! Все на одной бумаге! На одинаковой! И на какой? Видишь? У кого в классе такие тетрадки — с фиолетовыми линейками? У ребят из детдома, да?

— Да! — растерянно кивнула Валя.

— А если да, тогда они и разыграли тебя.

— Но почему? — замигала ресницами Валя.

— Вот и я хотела бы это знать! Да! Почему?

— И за что? — развела руками Валя. — Что я им сделала?

— Ты ни с кем из них не поругалась?

— Н-нет! — неуверенно ответила Валя.

— Вспомни! Попробуй вспомнить!

Если Валя задела кого-нибудь из детдомовских ребят, тогда для меня всё ясно. Они же горою стоят друг за друга. И в этом нет ничего удивительного. У многих из них нет ни отцов, ни матерей, ни дедушек, ни бабушек. Они круглые сироты. Никто за них не вступится, не пожалеет, не приласкает. Ну, вот они и живут, как сечевики в Запорожской Сечи. Все за одного, один за всех. У них, конечно, есть воспитатели, есть шефы, которые устраивают им ёлку, возят на дачи, отмечают именины каждого подарками, заботятся о карманных деньгах, а билеты в кино, в театры и в цирк они получают гораздо чаще, чем мы, дети, имеющие родителей. Живут они, конечно, ничуть не хуже нас, только без семьи. Ну, вот они и организовались в свою собственную, детдомовскую семью, да такую дружную, что им даже позавидовать можно. Сёстры и братья не живут так по-родному, как они.

И когда я увидела, что записки написаны на тетрадях детдомовских ребят, мне всё стало понятным. Я вспомнила, как Валя однажды поругалась с детдомовскими ребятами из-за книги. Они увидели у неё очень интересную книгу и попросили почитать. Валя сказала им, что книга эта не её, а чужая, и просила обращаться с ней осторожно. А как ни обращайся с книгой осторожно, всё равно она портится. Тем более, что книга понравилась и её вернули Вале только после того, как прочитали все триста человек. Конечно, вместо книги Валя получила что-то вроде толстой лепёшки. Валя даже заплакала при виде книги. Вернуть её в таком виде было просто стыдно. И тогда, чтобы не краснеть за порчу, она вынуждена была купить такую же книгу в магазине, истратить на покупку деньги, которые даёт ей папа на кино.

Валя после этого категорически отказалась давать книги детдомовским ребятам, а когда они видят у неё какую-нибудь интересную книгу и просят почитать, она говорит:

— Рано вам ещё читать такие книги! Это про любовь. Подрастите сначала!

— По-моему, — сказала я, — детдомовцы решили разыграть тебя. Ты всё время говоришь, что им рано читать твои книги, и они, может, в самом деле думают, что ты про любовь читаешь. Я уверена, они ещё не так разыграют тебя. Думаю, они ещё и свиданье назначат тебе письмом. А когда ты придёшь, они намажут тебе нос чернилами. Для смеха! И кому тогда что скажешь? Папе? Учителю? Пионерскому отряду? Они же скажут: «Мы её хотели отучить от глупостей!»

— Уже! — вздохнула Валя.

— Что уже?

— Уже прислали! — сказала она и, выудив из кармана конвертик с наклеенными на него цветочками, тяжело вздохнула. — Просят прийти к фонтану к шести часам. В парк Победы! Но не в наш парк, а в приморский парк Победы! К фонтану!

— Поедешь?

— Я? С ума сойти! Туда же два часа надо ехать! Да теперь, если бы и в наш парк назначили, — не пошла бы!

— Ну и правильно!

13 февраля 1959 года

Ровно год назад я начала писать свои записки. Думала, напишу интересную книгу, а получилось у меня полное собрание глупостей. Но теперь это меня уже не огорчает.

Дядя Вася говорит:

— Великие дела, как и высокие горы, лучше видны издалека. С расстояния!

Ну, конечно, он шутит! Ничего великого я не сделала, однако чувствую, что, заставляя себя каждый день записывать свои переживания, я научилась следить за собою, лучше поняла себя, стала верить в свои силы, в свой характер.

Осенью папа сказал:

— Если будешь работать по-настоящему, получишь от меня часы.

Вообще-то папа так и так подарил бы мне часики. Он даже советовался с мамой, спрашивал, какие часы лучше купить мне. Но всё-таки гораздо интереснее заработать их своим трудом. Ведь ученье — это тот же труд, как говорит Брамапутра. И мы все согласны с ним. Только за свой труд мы получаем не деньги, а книги, путёвки, отметки, грамоты и аттестаты.

Я честно потрудилась, и вот на левой руке у меня чудесные золотые часики, и теперь я показываю ребятам на пальцах, сколько минут осталось до конца урока.

Правда, часы не настоящие золотые, а только анодированные, но об этом никто в классе не знает. А когда меня спрашивают, я только плечами пожимаю:

— Какая разница? Не всё ли равно, какие они! Ходят хорошо, а это самое главное.

В нашем классе часы имеют теперь, кроме меня, Лийка Бегичева, Света Дерябина и Славка. У них тоже не плохие часики, но мои мне нравятся больше всего. И не потому, что похожи на золотые, а потому, что это премия за мою силу воли. Захотела учиться на отлично — и пожалуйста! Да, свои часы я не сменяла бы на бриллиантовые даже. Когда мне кажется что-нибудь трудным, я смотрю на них и говорю сама себе: «А часики, думаешь, легко было получить? Но получила же!»

Сейчас передо мною стоит другая трудность: перевоспитание Марго. Это задача нелёгкая. И всё-таки — я уже твёрдо решила, что своего добьюсь, Марго перевоспитаю, и все ребята увидят, что я выполняю поручения серьёзно. Марго уже привыкает ко мне. Иногда разговаривает со мною и три раза списывала у меня. Только вот с ней трудно говорить о богах. Я прочитала очень много антирелигиозных книг и могла бы рассказать ей кое-что интересное, но она такая упрямая, такая противная, что с ней не так-то просто говорить о богах. Как только я начинаю такой разговор, она затыкает пальцами уши и, вытаращив глаза, бормочет испуганно:

— Свят, свят, свят! Сгинь, пропади! Сгинь, пропади!

Сегодня Пыжик пришёл к нам на парту, сел рядом с нами и стал расспрашивать Марго об учёбе. Он спрашивал, кто помогает ей учиться и не мешают ли ей дома готовить уроки? На все вопросы Пыжика Марго отвечала фырканьем да пожимала плечами, а когда Пыжик отошёл от нас, она засопела:

— Чего он прилез к нам?

Я подумала: «Наверное, Пыжику поручили подтянуть Марго, и он, как пионер, теперь будет заниматься с Марго». Но вслух сказала:

— Как? Ты ничего не знаешь? Но весь класс знает, что он влюблён в тебя!

Марго захныкала, сказала, что она пожалуется на меня, потом замолчала и так сидела молча до конца уроков, о чём-то всё время думая и вздыхая, а на другой день пришла с таким бантом на голове, что мне показалось, будто на её голову села гигантская белая бабочка. С этого дня она перестала сторониться ребят и начала играть со всеми во время перемен и в классе, перед началом уроков.

Почему я соврала про Пыжика?

А потому, что он ко всем девочкам относится хорошо. Для него все равны: и мальчишки и девочки. И, кроме того, он уже два раза вступался за Марго, когда Славка толкал Марго и смеялся над ней во время физкультуры. Но разве она виновата, что у неё не получаются некоторые упражнения?

Вообще-то все разговоры о любви — ерунда на постном масле. Девчонкам просто интересно, чтобы с ними дружили мальчики. Как в кино! А мальчишки просто притворяются взрослыми. Они и записки пишут для того только, чтобы задаваться.

В первом классе мы все играли в классы, в прятки, в пятнашки, позже собирали спичечные коробки, марки, потом — открытки артистов. В прошлом году у всех было увлечение «секретами». А в шестом классе играют в любовь.

Ну, я-то уж ни в кого не собираюсь влюбляться и не позволю никому в себя влюбиться. Да и зачем всё это? Вот Том Сойер влюбился в Бекки и принёс ей дохлую крысу. Но ничего хорошего из этого не получилось. Бекки визжала, как кошка, от страха, а Тома чуть не выпороли.