ЗВЕЗДА КОЗОДОЯ, стр. 17

— Оно мягкое.

— Мягкое, как грязь?

— Нет.

— Как трава?

— Нет.

— Как пушок на лиане «гагаимо»? [28]

— Да нет, пожестче будет.

— Да что же это такое?

— Оно живое!

— Все же живое…

— Да, потом пахнет.

— Ну, теперь я. Посмотрю — и сразу обратно.

Пятый олень медленно-медленно приблизился к полотенцу. Этот олень был известным шутником. Он положил голову на полотенце, недоуменно покачал головой, да так забавно, что остальные подпрыгнули и расхохотались.

И тут пятый смельчак с гордостью высунул язык и лизнул полотенце, после чего на него напал такой страх, что он вихрем понесся назад, свесив набок язык. Остальные тоже перепугались.

— Ну что, ну что? Оно тебя укусило? Больно?

— Фыр-фыр-фыр!

— Оно откусило тебе язык?

— Фыр-фыр-фыр!

— Что было? Что было? Что было? Ну же!

— Ох, ох. Язык свело.

— Какой у него вкус?

— Нет у него никакого вкуса.

— Ну что, это зверь?

— Не знаю я. Теперь ты иди!

— Была не была.

Шестой олень стал подкрадываться к полотенцу. Остальные с интересом наблюдали, потряхивая мордами. А шестой храбрец принюхался, а потом взял и схватил полотенце зубами и побежал с ним обратно. Остальные заплясали на месте.

— Молодец! Молодец! Главное — вцепиться в него зубами, а там он уже ничего нам не сделает!

— Наверное, это просто большой слизняк, высохший от жары.

— Теперь я спою, и мы все вместе потанцуем.

Олень вошел в круг и запел, а остальные принялись водить хоровод вокруг полотенца.

Олени прыгали, кружились и танцевали, легкие, словно ветер, они подбрасывали полотенце рогами, топтали его копытами. Бедное полотенце Кадзю почернело от грязи, в нем засветились прорехи.

Олений круг становился все шире и шире.

— Эх, а теперь хочется полакомиться лепешкой!

— Вареной лепешечкой.

— Кругленькой.

— Ням-ням.

— Слюнки текут.

— Ох, хорошо!

Олени наперегонки бросились к лепешке и окружили ее с четырех сторон. А затем по очереди, начиная с храбреца, который первым осмелился подойти к полотенцу, стали откусывать от лепешки, так что последнему смельчаку достался кусочек не больше бобового зернышка.

Затем олени вновь встали в круг, закружились и завертелись в хороводе.

Кадзю так долго смотрел на их танцы, что показалось уже, что и он сам превратился в оленя и вот-вот пустится в пляс. Однако, посмотрев на свои руки, вспомнил, что он — человек, и вновь затаил дыхание.

А солнце уже спряталось в ветвях на вершине ольхи, зазолотилось. Круг оленей становился все шире и шире. Они кивали друг другу мордами, и, наконец, встали в ряд, обратив свои головы к солнцу, словно вознося ему свою оленью молитву. Кадзю казалось, что он видит все это во сне.

Крайний справа олень запел тоненьким голоском:

Голос был чистый, кристальный, как звук флейты. Кадзю даже глаза закрыл и покрылся мурашками. Второй олень подпрыгнул, мелкая дрожь пробежала по его шкуре. Он пронесся сквозь строй остальных оленей и несколько раз поклонился солнцу. Затем вернулся на свое место, замер и тоже запел:

И сам Кадзю поклонился замечательному солнцу и ольхе. Третий олень, поднимая и опуская морду, засопел:

И, правда, все колосья мисканта словно полыхали белым пламенем.

Тихонько, почти шепотом, пропел пятый олень, низко склонив голову.

Все олени низко опустили головы, и тогда шестой олень вдруг резко поднял голову и запел:

Затем все олени разом вскрикнули, будто флейта пропела, подпрыгнули и быстро-быстро закружились.

С севера подул прохладный ветер, ольха и вправду заблестела как расколотое на кусочки металлическое зеркало, листочки затрепетали, зашелестели, казалось, что они издают тихий звон, а мискант будто и сам закружился в танце вместе с оленями.

Кадзю совершенно забыл, что он не олень и с радостным воплем выскочил из кустарника.

Олени, оторопев, замерли, а затем кинулись врассыпную, стелясь по земле — будто их ветром сдуло. Разрезая грудью травы и солнечные лучи, они умчались далеко-далеко, и следы их тотчас же скрыл волнистый мискант, который продолжал блестеть, как вечно тихая озерная гладь.

Кадзю улыбнулся, поднял грязное и истоптанное до дыр полотенце и пошел своей дорогой на запад.

Ну, а я услышал этот рассказ от прозрачного осеннего ветра. Это было на закате солнца, в поросшем мхом поле.

ПРОГУЛКИ ПО СНЕГУ

Часть I

Лисенок Кондзабуро

Снег покрылся ледяным настом, сделавшись твердым, словно мрамор, а небо казалось холодной и гладкой каменной плитой.

«Хрустящий снег син-ко, замерзший снег кан-ко».

Солнце горело белым светом, источая аромат лилий и освещая глянцевитый снег.

Деревья переливались в покрывшем их, будто сахарный песок, инее.

«Хрустящий снег син-ко, замерзший снег кан-ко».

Сиро и Канко в маленьких снегоступах шли по полю, и снег хрустел под их ногами: кикку, кикку, кикку.

Будет ли еще когда-нибудь такой занятный день, как сегодня? Сегодня они могли идти, куда вздумается, и по просяному полю, где обычно нипочем не пройдешь, и по равнине, поросшей мискантом. Снег-то сегодня ровный-ровный, как плита. И плита эта сверкает, как множество маленьких-маленьких зеркальных осколков.

«Хрустящий снег син-ко, замерзший снег кан-ко».

Дети дошли до леса. Огромный дуб так согнулся под тяжестью сказочно красивых прозрачных сосулек, что ветви его почти легли на земле.

— Хрустящий снег син-ко, замерзший снег кан-ко. Маленький лис хочет найти невесту, хочет найти невесту, — громко закричали дети, повернувшись к лесу.

На мгновение повисла тишина, дети набрали в грудь воздуха, чтобы крикнуть вновь, но тут из лесу донеслось: «Хрустящий снег син-ко, замерзший снег кан-ко», и вслед за этим на опушку, хрустя снегом, выбежал лисенок.