Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы, стр. 49
Кобел, как правило, не работает, не стирает, не убирает барак. Он сам распоряжается передачками своей возлюбленной и если та ему чем-то не угодит, проявляет грубую мужскую силу. «Супруга» же никогда не шумит на козла, даже если он изменит ей с другой. Свою досаду и ревность она вымещает лишь на сопернице, и не дай Бог проиграть ей в жестоком бою — кобел, с удовольствием наблюдая за дракой, нередко выбирает сильнейшую. Выполнять функции мужчины дано не каждой. И дело тут отнюдь не в сексуальной ориентации. Как правило, выйдя на волю, зоновский казанова тут же перестает гарцевать, а самые долговечные и нежные союзы лопаются, как мыльные пузыри. Дело в особенностях внешности: если у женщины сухопарая фигура, волосатые ноги, маленький бюст, грубые черты лица, можно считать, что ей повезло. Если не коньюнктурные соображения, то кокетливые взгляды товарок толкнут ее на перевоплощение.
В Харьковском центре реабилитации, созданном по инициативе УИН в стенах разрушенной церкви и задуманном как временная перевалочная база для только что освободившихся зеков, утративших на воле социальные связи, проживала одна такая пара. Нина — полная, большегрудая, рыжеволосая женщина — отсидела 7 лет за растрату. За это время муж женился на другой, а ребенку, с трех лет оставшемуся без матери, внушили, что она умерла. В центре реабилитации Нина набиралась душевных сил перед решительной поездкой в родной колхоз, где когда-то работала бухгалтером, а теперь собиралась отстаивать права на дочку. Ее зоновский супруг тоже был занят мыслями о ребенке. Женька (вот уж подфартило с именем), в отличие от «коллег», заделалась мужиком не ради выгоды. Она решила вытравить в себе женщину после того кошмарного утра, когда нанесла сожителю 15 смертельных ударов ножом.
Судьба изначально записала ее в изгои. Благополучная, не знающая недостатка в родительской любви, она осиротела в 12 лет. Осиротела при живых родителях. Мать, воспитатель детского сада, поехав впервые в жизни подлечиться в санаторий, завела интрижку с отдыхающим там полковником и потеряла голову. У офицера не хватило трезвости ума и чувства ответственности, чтобы вовремя оставить наивную простушку, и он поманил ее в Днепропетровск, где вполне благополучно проживал с семьей. Целый месяц несчастная жила на квартире, довольствуясь краткими встречами и жаркими обещаниями. Потом стала в тягость полковнику, и он дал ей от ворот поворот. Вернуться в родной Луганск женщина побаивалась и начала стремительно спиваться. Между тем та же участь постигла и ее оскорбленного мужа, который за год из передового шахтера превратился в подзаборного пьяницу. Заброшенного ребенка отдали в интернат, откуда Женька сбежала в 15 лет и зайцем отправилась в Днепропетровск в поисках матери. Мать она разыскала, но дорогой ценой — на вокзале ее изнасиловали и принудили работать проституткой. Там-то под грязными лохмотьями и немытыми волосами и разглядела она свою несчастную мать.
И все-таки Женька вырвалась. Она устроилась няней в роддом, получила койку в подсобке с пеленками, а через год сама родила от сына местной прачки, освободившегося из колонии. Когда дочке исполнился год, а Женьке стукнуло 18, она опять вернулась на работу, на время дежурств оставляя малышку с отцом. Тем ранним весенним утром она отпросилась с дежурства раньше и со всех ног побежала домой — сердце почуяло неладное. Предчувствие не обмануло. Ее ребенок, утопая в крови, лежал без сознания в кровати, а насильник — родной отец — спал на полу мертвецким сном. Вот такого, бесчувственного, и приговорила Женька к смертной казни, приведя ее в исполнение недрогнувшей рукой. Потом вызвала «скорую» и милицию, а себе у зеркала только откромсала волосы.
Девочка выжила, но осталась инвалидом по женской линии. Уже в зоне Женька узнала, что ее удочерила медсестра из киевской клиники, где дитя проходило лечение. И тогда она поклялась, что навсегда убьет в себе женщину, потому что глупое бабье сердце, падкое на фальшивую ласку, готово быть подстилкой для самого ничтожного самца даже в ущерб своему ребенку. Так предала ее мать, так она предала свою дочку, доверившись бывшему зеку только за жадность губ и наглость рук. Из простыни, сложенной вдвое, она пошила себе крепкий бинт и до боли стянула грудь. Через полгода повязка была снята, а от женского бюста осталась лишь сухая сморщенная кожица.
Работая в зоне коблом, Женька расчетливо брала с любовниц деньги и отсылала их инкогнито дочке. В отличие от подобных себе, она работала не только в постели, стараясь накопить на хибару в деревне, куда можно забрать малышку. Но 6 тысяч, которые она отложила за последние годы советской власти, проглотила перестройка. На волю Женька снова вышла банкротом.
Но вернемся опять в колонию. Многие из ее обитательниц лишь здесь впервые испытали, что такое материнский инстинкт. Ребенок, бывший обузой на воле, становится вдруг единственной ниточкой, связывающей женщину с отторгнувшим ее миром, смыслом жизни, последней возможностью выторговать у режима хоть какие-то льготы и послабления. Особенно благосклонно государство к преступницам, имеющим малолетних детей. Их направляют в специальные колонии, при которых имеются круглосуточные детские сады. Воспитывают детей обычные вольнонаемные воспитатели, а мамы навещают, гуляют, читают книжки. Наиболее популярна среди зечек такая зона в Одессе, которую они прозвали «колония-мама». Не удивительно, что, зная об этом оазисе в системе УИНа, преступницы, попав за решетку, всеми силами стремятся забеременеть.
Тюремный фольклор передает из уст в уста историю Любки-Вырвиглаз, которая, находясь пол следствием в Донецком следственном изоляторе, свела с ума местного контролера. Чтобы завлечь мужика, тюремные дивы идут на все. Прильнет неискушенный паренек в погонах к глазку, а в камере — живые картинки из «Пентхауза». Один рявкнет на баб погрубей, а другой дождется удобной минуты да и позовет искусительницу в служебную комнату. Любка-Вырвиглаз, матерая сбытчица наркотиков, так обласкала служивого, что тот просто голову потерял. Полгода в ожидании суда соблазнительница купалась во французских духах и запивала «салями» шампанским. А когда подошел срок идти в зону строгого режима, сообщила о своей беременности. Но самое потрясающее не это. А то, что влюбленный контролер предложил ей руку и сердце и отправился за суженой в Одессу, чтобы и там служить ей верой и правдой. Впрочем, людям сентиментальным обольщаться не стоит: материнская любовь, взошедшая за колючкой, стремительно увядает, едва зечка выходит на свободу. И чадолюбивые мамы вспоминают о своей кровиночкс лишь через время, снова загремев на нары.
РЕЦИДИВИСТКА ВАРВАРА
В Бсрезниковском ИТУ-28 (Пермская область) сидит живая реликвия воровского мира — восьмидесятилетняя рецидивистка Варвара Балякина. Эта полулегендарная личность почти полвека маялась по исправдомам, тюрьмам и лагерям. «Я сиживала при Сталине, Хрущеве. Брежневе, Горбачеве, Ельцине, — не без гордости отметила Балякина. — Даст Бог, и при другом начальнике посижу». Долгая режимная жизнь не отражается на добром старушечьем лице. Трудно поверить, что этот «божий одуванчик» имеет четырнадцать судимостей, и все — за кражи. Тем не менее воровать профессионально осужденная Балякина так и не научилась. На свободе она гуляет недолго: то ведро картофеля на рынке уведет, то велосипед «Турист» укатит, то бельишко во дворе присмотрит.
Последние пятьдесят лет делает бабка Варвара каждое утро водные процедуры. Несмотря на время года и погоду, она обливается холодной водой и делает легкую зарядку. В зимнюю стужу Балякина любит разомлеть в лагерной баньке и нагишом броситься в снег, что вызывает дрожь у закутанного в тулуп «вертухая». Вот такая судьба воровская.
Лагерный стаж Варвары Григорьевны начался в первый год войны. Ее отец, секретарь колхозной парторганизации, отправился по этапу за антисоветскую агитацию. Следом пошла и его молодая дочь, которая без спросу одолжила у кого-то теплые ботинки. Женщина быстро привыкла к грубым нарам, командам и баланде. После третьей отсидки она настолько адаптировалась к зоне, что на свободе чувствовала себя рыбой, выброшенной на сушу. Бабка Варвара с трудом представляет сегодняшний мир, который начинается после запретной полосы. Даже программу «Время» она смотрела словно увлекательный сериал, где фигурируют одни и те же герои. Рассказы соседок по отряду представлялись просто сказкой.