Расскажи мне, как живешь, стр. 22

Новый комплект бумаг (со всеми les timbres [50] ) получен и послан в Джераблус. Приходит весть, что тело вот-вот отправят обратно в Камышлы по железной дороге. Срочные телеграммы летят туда-сюда.

Внезапно все кончается благополучно. В Джераблусе вновь появляется таксист со всем ворохом бумаг.

«Как это мы забыли!» – восклицает он. Следуют похороны – с соблюдением должного порядка и благопристойности. Наша репутация, уверяет нас Алави, не пострадала!

Французские власти по-прежнему считают, что мы сошли с ума. Наши рабочие относятся с мрачным одобрением. Михель в ярости – это полное отсутствие экономии! Чтобы дать выход своим чувствам, он ранним утром громко стучит молотком по тутти под окнами, пока ему очень строго не приказывают прекратить это.

Тутти – это общее название всех конструкций и всевозможных применений жестянок от бензина. Что делала бы Сирия без этих жестянок – просто и не представить! Женщины носят воду из колодца в жестянках от бензина. Жестянки режут, прибивают полосами на крыши или используют для починки домов.

Как однажды нам сказал в порыве откровенности Михель, его мечта – сделать весь дом целиком из тутти.

«Он будет прекрасен, – говорит он мечтательно, – исключительно прекрасен!»

Глава 5

FIN DE SAISON [51]

Чагар Базар дает хорошие результаты, и из Лондона приезжает Б. в качестве дополнительного помощника на последний месяц.

Занятно наблюдать Б. и Мака вместе – они такая полная противоположность друг другу. Б. – определенно общественное животное, Мак – не общественное. Они вполне ладят, но смотрят друг на друга с озадаченным недоумением.

Однажды, когда мы собираемся в Камышлы, Б. неожиданно начинает проявлять беспокойство.

«Наверное, нехорошо оставлять старину Мака в одиночестве на целый день? Может, мне лучше остаться с ним?»

«Мак любит одиночество», – уверяю я.

Б. смотрит недоверчиво. Он отправляется в чертежную.

«Вот что, Мак, хотите, я останусь? Довольно скучно быть одному целый день».

Тень тревоги мелькает на лице Мака.

«О, – говорит он, – я так ждал этот день».

«Странный он парень, – говорит Б., когда мы скачем по рытвинам по дороге в Камышлы. – Вы знаете, какой вчера был закат? Прекрасный! Я был на крыше, смотрел. Обнаружил там Мака. Должен признать, я был немного восторжен, но старина Мак, он ни слова не произнес. Даже не ответил. А ведь он наверняка поднялся туда, чтобы смотреть на закат?»

«Да, он обычно поднимается туда по вечерам».

«Выглядит так странно, что при этом он ничего не говорит».

Я представляю себе Мака, замкнутого и молчаливого, на крыше и Б., с энтузиазмом жужжащего вокруг него.

Позднее, несомненно, Мак в своей скрупулезно аккуратной комнате будет сидеть на пледе и писать дневник...

«Я имею в виду, что невольно ждешь, не правда ли...» – упорно продолжает Б., но замолкает, так как Михель, круто повернув поперек дороги, с дьявольскими намерениями нажимает на газ и атакует группу арабов – это две старые женщины и мужчина с ослом.

Они с воплями разбегаются, Макс превосходит самого себя, сердито понося Михеля. Что он, черт возьми, думает? Он же мог их убить!

Это, очевидно, более или менее и было намерением Михеля.

«А какое это имело бы значение? – спрашивает он, воздевая обе руки и предоставив машине самой выбирать дорогу. – Они же магометане, не так ли?»

Выразив эти, по его мнению, в высшей степени христианские чувства, он погружается в оскорбленное молчание непонятого человека. Кажется, он говорит себе – и какие же это христиане, если они так слабы, так нерешительны в своей вере!

Макс устанавливает твердое правило, что никакие попытки убийства магометан не дозволены.

Михель грустно бормочет едва слышно:

«Было бы лучше, если бы все магометане померли!»

* * *

Кроме наших обычных дел в Камышлы – визитов в банк, покупок у месье Йаннакоса, визита вежливости к французам, у Б. есть еще собственное дело – а именно получить пакет, посланный вслед за ним из Англии и содержащий две пижамы.

Нами было получено официальное уведомление, что данный пакет ждет на почте. Итак, мы отправляемся на почту.

Почтмейстера не видно, но его подчиненный с неподвижным взглядом призывает его на его служебный пост. Он появляется, зевая, тепло одетый в яркую полосатую пижаму. Хотя очевидно, что его разбудили, прервав глубокий сон, тем не менее он вежлив и приветлив, пожимает всем руки, расспрашивает, как подвигаются раскопки: нашли ли мы золото? Выпьем ли мы с ним кофе? Соблюдя таким образом правила вежливости, мы переходим к вопросу о почте. Наши письма теперь приходят на почту в Амуду – не слишком удачный план, так как престарелый почтмейстер Амуды считает их такими важными и ценными, что часто запирает их в сейф для ценностей и забывает отдать нам.

Пакет для Б., однако, остался в Камышлы, и мы начинаем переговоры с целью получить его.

«Да, точно, такой пакет есть, – говорит почтмейстер, – он пришел из Лондона, Англия. Ах! Какой великий это, должно быть, город! Как бы я хотел его увидеть! Пакет адресован месье Б. А, это месье Б., ваш новый коллега? Он снова пожимает руку Б. и произносит что-то вежливое и лестное. Б. отвечает общительно и вежливо по-арабски.

После этой интерлюдии мы возвращаемся к вопросу о пакете. Да, говорит почтмейстер, он был здесь, прямо здесь, в этом офисе! Но больше его тут нет. Его забрала в свои руки таможня. Месье Б. должен понимать, что пакеты облагаются пошлиной.

Б. говорит, что в пакете его личная одежда.

Почтмейстер отвечает: «Без сомнения, без сомнения, но это – дело таможни».

«Значит, нам надо идти в таможню?»

«Да, так было бы правильно, – соглашается почтмейстер. – Но сегодня это бессмысленно. Сегодня среда, а по средам таможня закрыта».

«Значит, завтра?»

«Да, завтра таможня будет открыта».

«Мне очень жаль, – говорит Б. Максу, – но, видимо, мне придется завтра ехать снова, чтобы получить свой пакет».

Почтмейстер говорит, что, конечно, месье Б. нужно будет приехать завтра, но что даже завтра он не сможет получить свой пакет.

«Почему же нет?» – требует Б.

«Потому что после того, как формальности в таможне будут выполнены, пакет должен пройти через почту».

«Вы имеете в виду, что мне надо будет прийти сюда?»

«Совершенно верно. А это будет невозможно завтра, потому что завтра будет закрыта почта», – торжествующе говорит почтмейстер.

Мы обсуждаем этот вопрос во всех подробностях, но бюрократия торжествует во всех случаях. По-видимому, нет ни одного дня недели, когда и почта, и таможня открыты!

Мы сейчас же обращаемся к несчастному Б. и отчитываем его, интересуясь, почему это он не мог взять свои несчастные пижамы с собой, вместо того, чтобы посылать их по почте!

«Потому что, – говорит Б., защищаясь, – это очень особые пижамы».

«Так и должно быть, – говорит Макс, – учитывая, сколько хлопот они нам доставят! Этот грузовик ежедневно ходит на раскоп и обратно, а не в Камышлы как почтовая машина».

Мы пытаемся уговорить почтмейстера позволить Б. расписаться на почтовых квитанциях сейчас, но он непреклонен. Почтовые формальности всегда выполняются после таможенных. Потерпев поражение, мы грустно уходим с почты, а почтмейстер, по всей вероятности, возвращается в постель.

Подходит взволнованный Михель и говорит, что совершил очень выгодную сделку с апельсинами. Он купил две сотни апельсинов по самой экономной цене. Как всегда, его ругают. Как он себе представляет, как мы можем съесть две сотни апельсинов прежде, чем они испортятся – то есть если они уже сейчас не испорчены?

Некоторые из них, признает Михель, действительно, пожалуй, немного подались, но они очень дешевые и скидка при покупке двух сотен очень большая. Макс соглашается посмотреть на них, а взглянув, немедленно отвергает: большая часть из них уже покрыта зеленой плесенью!