Пропавшая весной, стр. 30
Родни умолк, отошел к столу, сел в кресло. Привычным жестом поправил рукой волосы.
– Ты тут наговорил мне столько всего, – после долгого молчания хмуро произнесла Эверил. – Но как я узнаю… – Она запнулась, но тут же продолжала: – Как я узнаю, что это…
– …что это правда? – перебил ее Родни. – Я могу сказать тебе лишь одно. Я все это знаю по собственному опыту. Я говорю тебе, Эверил, как мужнина, как твой отец, наконец…
– Да, – мрачно произнесла Эверил. – Я вижу…
– Дело твое, Эверил, – сквозь зубы процедил Родни, – можешь верить, можешь не верить. Можешь принять мой совет, можешь отвергнуть. Но все-таки, я думаю, у тебя хватит здравого смысла и дальновидности, чтобы выбрать правильное решение.
Эверил, не говоря ни слова, повернулась и медленно направилась к двери. Уже потянув за ручку, она неожиданно остановилась и оглянулась на отца.
Джоанна, растерянно молчавшая все время, даже испугалась, когда увидела на лице дочери выражение злобы и мстительности.
– Ты мне преподал хороший урок, папа, – угрюмо произнесла Эверил. – Но не думай, что я тебе благодарна за него! Я… Я тебя ненавижу!
Эверил вышла вон и с яростью хлопнула дверью. Джоанна шагнула было за нею, но Родни удержал ее.
– Не надо. Пусть побудет одна, – тихо произнес он. – Ты что, не понимаешь? Мы победили!
Глава 8
На этом все и кончилось.
Эверил ходила тише воды и ниже травы, на вопросы отвечала односложно или не отвечала совсем, если видела, что можно обойтись и без слов. Она очень похудела и побледнела лицом.
Месяц спустя она выразила желание уехать в Лондон и поступить на курсы секретарей.
Родни согласился сразу, Эверил покинула родителей безо всякого видимого сожаления и печали. Вероятно, разлука с родителями ее совсем не огорчала.
Когда, три месяца спустя, она приехала домой на каникулы, то выглядела совершенно нормальным человеком и, похоже, вела в Лондоне отнюдь не затворническую жизнь.
Джоанна, наблюдая за дочерью, чувствовала огромное облегчение, о чем не замедлила сообщить Родни.
– Ну вот, видишь, дорогой, все кончилось благополучно. Я ни на минуту не допускала мысли, что у нее серьезные чувства! Я так и знала, что у нее обыкновенный девический каприз!
Родни усмехнулся и снисходительно посмотрел на нее.
– Бедная моя Джоанна! – со вздохом произнес он свою сакраментальную фразу, смысл которой для Джоанны так и остался непонятным, хотя она чувствовала в ней оскорбительною нотку.
– Но ты ведь не будешь спорить, что все волнения оказались временными, не так ли, Родни? – с легким раздражением спросила она.
– Да, – кивнул он. – В те дни нам с тобой пришлось поволноваться, я согласен. Но ты-то, кажется, и не переживала всерьез, Джоанна?
– Что ты имеешь в виду? – вспыхнула она. – Я точно так же переживала в те дни, как и ты сам, как и наша Эверил!
– Вот как? – усмехнулся Родни, – Интересно..
Что ж, может быть, Родни и прав, подумала Джоанна. По крайней мере теперь между отцом и дочерью установились достаточно прохладные отношения. А ведь прежде они были большими друзьями! Теперь их отношения можно было назвать формальной вежливостью, не более того. Но, с другой стороны, такая Эверил, отчужденная, необщительная, строгая, умеющая сама держаться на дистанции и умеющая держать на дистанции других, больше нравилась матери.
«Пожалуй, она теперь меня больше уважает, когда пожила без родителей!» – думала Джоанна.
Сама Джоанна была очень рада приезду Эверил. Нынешнее спокойствие дочери, ее холодный здравый смысл воспринимались Джоанной как залог успеха в будущей роли хозяйки дома, которую она от всей души желала своей дочери.
Но поводов для волнения и беспокойства у Джоанны и Родни оставалось еще предостаточно: теперь уже подросшая Барбара претендовала на лавры «трудной дочери».
Больше всего Джоанну раздражали вкусы дочери, проявлявшиеся в выборе друзей. Казалось, девушка не делала совершенно никаких различий между своими сверстниками! Все они предоставлялись ей добрыми, веселыми, умными, щедрыми, и все, разумеется, были от нее без ума, – а это для нее, очевидно, как считала Джоанна, самое главное! В Крайминстере было великое множество умных, добропорядочных девушек, но Барбара, наверное, из духа противоречия, не желала дружить ни с одной из них.
– Мам, они все такие глупые, ты представить себе не можешь! О чем я буду с ними разговаривать?
– Чепуха, Барбара. Я уверена, что и Мэри, и Элисон чудесные девушки и очень умные.
– Но у них нет никакого вкуса, мама! Представь себе, они носят сеточки на волосах!
Джоанна в остолбенении смотрела на дочь, пытаясь понять, в чем тут Барбара, увидела безвкусицу.
– А что такого, Барбара? – недоумевала она. – Разве это некрасиво?
– Да как ты не понимаешь? Это же своеобразный символ!
– Я думаю, ты говоришь абсолютную чепуху, дорогая. А почему ты не дружишь с Памелой Грэйлинг? Ведь ее мама очень дружна со мной. Почему бы тебе не встречаться с нею чаще?
– Ох, мамочка, она такая зануда! Она мне совсем не интересна.
– Вот как? А мне казалось, что Памела, напротив, очень умная, красивая и интересная девушка.
– Да, красивая и занудная. И вообще, какое мне дело до того, что ты о ней думаешь? Мне достаточно того, что о ней думаю я.
– Не груби мне, Барбара.
– А я не грублю. Я просто хочу сказать что будь ты на моем месте, ты бы тоже не стала с нею дружить. Мне больше нравятся Бетти Ирл и Примроуз Дин. Но ты же всегда нос воротишь, стоит мне лишь только пригласить их к чаю.
– Но, дорогая, эти девушки такие страшненькие! У Бетти отец содержит этот свой ужасный экскурсионный автобус и весь просто насквозь пропах бензином! К тому же, он совершенно не выговаривает звук «ха».
– Зато он зарабатывает много денег, мамочка.
– Деньги – это еще не все, Барбара. Бывает, что…
– В общем так, мама, – решительно оборвала ее Барбара. – Скажи: я имею право выбирать себе друзей или не имею такого права?
– Конечно, имеешь, Барбара. Кто же спорит. Но ты должна прислушиваться к моим советам. Ты еще очень молодая и неопытная.
– Значит, не имею. Все понятно, Так бы сразу и сказала! Получается, что я не имею права даже на такую малость! Ты устроила у нас в доме настоящую тюрьму!
Как назло, в эту минуту в дом вошел вернувшийся с работы Родни.
– Кто устроил из нашего дома тюрьму? – захохотал он с порога.
– Это мама устроила из нашего дома тюрьму! – возмущенно закричала Барбара, чувствуя, что к ней пришло подкрепление.
И, конечно же, вместо того, чтобы отнестись к этому разговору со всей серьезностью и как следует отчитать капризную девчонку или на худой конец поговорить с нею по душам, Родни все обратил в шутку.
– Бедная ты наша узница! – весело воскликнул он. – Прямо-таки чернокожая рабыня!
– Да, я такая и есть! – пыталась сохранить остатки серьезности и обиды Барбара, но неудержимая волна веселья уже подхватила ее.
– Чернокожая-чернорожая! – хохотал Родни. – Может быть, просто неумытая? Ха-ха-ха! Будь я премьер-министром, я бы ввел семейное рабство для подрастающих дочерей по всей Англии! Вот и мама поддерживает мой законопроект! Правда, Джоанна?
Барбара, не сдержав распиравшего ее смеха, бросилась к отцу, обняла его и расхохоталась.
– Папочка, дорогой, ты такой забавный! Никак невозможно долго сердиться да тебя! – проговорила она.
Впрочем, Барбара вообще ни на кого не могла долго сердиться.
– Развели тут телячьи нежности, – заворчала Джоанна, слегка недовольная, что дочь чаще бросается на шею отцу, нежели матери.
– Не принимай близко к сердцу, Джоанна, – со смехом утешил ее Родни, прекрасно понимавший причину ворчливого тона своей жены. – Просто у девчонки свои капризы.
– Да я-то ничего, – вздохнула Джоанна. – Меня вот беспокоят ее друзья.
– В этом возрасте они все любят яркое– то, что сразу бросается в глаза. Это пройдет. Не беспокойся, Джоанна, – сказал Родни.