Любовь, стр. 28

Она разбудила его рано; он должен уйти от нее, пока не проснулся отец, а ей предстоит еще домашнее задание доделывать. «Боже милостивый, — подумал Ли, — я трахнул одну из моих учениц». Он прощупал совесть на предмет первых угрызений, как пробуют языком зуб, который подозревают в зарождении боли, но, сколько бы ни старался, никаких сожалений не почувствовал. Это его озадачило; он так привык к громоздкой механике греха и вины, что совершенно забыл: понятия эти и не проникали в его сознание до того, как он встретил Аннабель. С Джоанной они договорились встретиться вечером.

— А как же твоя трехнутая жена? — спросила она с легкой сдержанностью.

— Я б на твоем месте, киса, не забивал себе этим голову, — беззаботно ответил Ли. — В конце концов, это же она меня выставила, разве нет?

Он оставил Аннабель в таком очевидном здравом рассудке. Он не бросал ее, поскольку это она его отвергла. А раз следует поступать правильно, потому что это правильно, то чего ради ей пришлось бы симулировать жизнеподобие, которое ее не удовлетворяет? Теперь же трансформация достигла завершающей, невозможной стадии; теперь Аннабель вытянулась на постели, раскрашенная кукла с посиневшими конечностями, и за нее уже никто не отвечал. Ли вернулся домой только взять немного денег и кое-какую одежду. Он нашел ее в спальне. В ногах у пестрого трупа скорчился Базз.

— Я думаю, тебе стоит поставить ногу ей на шею, — произнес он. — Тогда я тебя сфотографирую со скрещенными на груди руками, понимаешь, а нога твоя будет попирать ее горло. Типа в позе победителя.

Над ее глазами уже роились мухи. Базз содрал с окон доски, но запахом газа пропиталось все, и спасать Аннабель, очевидно, было уже слишком поздно. Ли замахнулся на брата, тот грохнулся с кровати на пол. Они затеяли нудную перебранку о том, кто больше виноват, ибо исправить можно все, кроме смерти.

Послесловие

«Любовь» была написана в 1969 году, и все выведенные в ней персонажи — не совсем дети Маркса и «кока-колы», скорее — дети «Нескафе» и Государства Всеобщего Благоденствия, — чистые, идеальные продукты тех дней социальной мобильности и сексуальной вольности. Первоначально я хотела что-то написать об этой повести и о том, как я отношусь к ней сейчас, почти двадцать лет спустя, как отношусь к тому, что теперь кажется чуть ли не зловещим разгулом мужского перевоплощения, к ее ледяной трактовке безумной девушки и острому аромату несчастья. А также к витиеватому формализму ее стиля, имеющему прямое отношение к тому произведению, из которого я почерпнула замысел «Любви», — роману чувств писателя начала XIX века Бенджамена Констана «Адольф»; меня охватило желание написать некую современную, простонародную версию «Адольфа», хотя сомневаюсь, что кто-нибудь смог заметить сходство после того, как я все это размочила в эссенции английской провинциальной жизни, тройной перегонки.

Затем я подумала, что лучшим способом поговорить о повести, наверное, будет ее как-то дописать. Я сильно изменилась с 1969 года, мир — тоже; я стала милостивее, мир — безотраднее, и персонажи «Любви» уже нервно подступают к среднему возрасту, который, как они когда-то считали, никогда не наступит: они были уверены, что мир рухнет раньше.

Разумеется, я не могу воскресить Аннабель; ей не могло бы помочь даже феминистское движение, а альтернативная психиатрия только бы все ухудшила, если это возможно. Повесть заканчивается настолько категорически и таким неопровержимым утверждением, что немного бестактно вытаскивать ее мужа и деверя, всех любовников и врачей из текста — гроба Аннабель — и воскрешать их. Но такт и хороший вкус в любом случае занимают в этой повести не самое видное место.

Сначала мелкие роли.

Хотя супруга преподавателя философии появляется лишь в роли второго плана, мне кажется, я не отдала ей должного в те дни, когда считала, что матери сами во всем виноваты. Тогда я не понимала, чего она так бесится. Теперь — понимаю.

В начале семидесятых она стала радикальной феминисткой, а теперь живет на глухой ферме в Уэльсе с тремя другими женщинами, двумя отличными приемными детишками и стадом коз. Она знает вторую жену Ли Коллинза Рози, а также Джоанну Дэвис (см. далее) из Гринэм-Коммон, но вспоминает свою гетеросексуальную жизнь как дурной сон, от которого давно очнулась, а кроме того, Ли был всего лишь одной из многих неудачных попыток найти выход ее недовольству, да и имени его она вспомнить никогда не могла, не заглянув в шпаргалку.

Муж ее добился опекунства над их тремя детьми; решение суда она не опротестовывала. Душу он обрел ценой повышения по службе и публикаций. Остался в той же должности, даже в той же самой квартире, но дети выросли, называют его «благословенным», и теперь, хотя они уже почти взрослые, он по-прежнему ведет кружок для отцов-одиночек в городском культурном центре, координатор которого — Рози Коллинз.

Ли — безосновательно — подозревает их в степенной и скрытной связи. Но все гораздо хуже. Они обсудили возможность романа и решили, что лучше не стоит. Но все еще хуже, поскольку семнадцатилетний сын жены преподавателя философии спит с пятнадцатилетней дочерью Коллинзов в той же самой постели под той же репродукцией арлекина Пикассо «голубого периода», теперь несколько выцветшей. (Провинциальная жизнь отличается удивительной последовательностью.) Рози водила дочь в клинику семейного планирования, но Ли об этом не говорит, поскольку убеждена, что он способен на убийство в том, что касается их дочерей.

Крашеная психиатресса вскоре после событий, описанных в повести, оставила Национальную службу здравоохранения ради частной практики, но все же успела прописать Ли после самоубийства Аннабель транквилизаторы такой крепости и в таких количествах, что он буквально превратился в зомби.

Теперь она входит в совет директоров консорциума, управляющего сетью крайне дорогих реабилитационных центров для очень богатых торчков. Кроме того, она директор трех фармацевтических компаний, ведет на радио горячую линию по неврозам и написала документальный бестселлер «Как преуспеть, несмотря на то что вы женщина». Страстный поборник гормональной терапии. Ездит на «порше» — довольно быстро.

У Джоанны Дэвис хватило животного чувства самосохранения, чтобы, узнав о происшедшем, никогда больше не иметь дела с Ли. Пока он пребывал в отпуске по семейным обстоятельствам, она бросила школу и сбежала из дома в Лондон.

Человек, с которым она познакомилась в поезде, устроил ее официанткой в безалкогольный бар в Сохо. Затем она успешно доросла до стриптиза, а когда в начале семидесятых грянул бум журнальчиков мягкого порно, можно сказать, прославилась и скопила достаточно, чтобы взять закладную на квартиру в одном из престижных многоквартирных домов на Финчли-роуд, а также купить в рассрочку спортивную машину. Эта уютная жизнь резко оборвалась, когда она забеременела в результате сделки за наличный расчет с одним саудовским наследником королевской фамилии.

После аборта она почувствовала, что если ее жизнь в самом деле стоит больше жизни ребенка, которого она в себе носила, то она не может больше снимать с себя одежду за деньги, а должна подыскать другую работу. Но ни одна работа, не завязанная на ее сексуальности, не предоставляла достаточного дохода, чтобы продолжать выплачивать за элегантные квартиру и машину; так что от квартиры и машины пришлось отказаться. Джоанна быстро радикализовалась.

После долгих уговоров новых друзей-сквоттеров она втерлась на подготовительные курсы в политехническом институте и уже несколько лет работает в службе социального обеспечения лондонского района Ламбет, специализируясь на стариках.

Клиенты ее любят, называют Блондинкой, но времени на мужчин младше шестидесяти пяти у нее не очень много, если не считать обожаемого крошку-сына, зачатого в приступе беспамятства после демонстрации в поддержку шахтерской забастовки летом 1984 года. Они с сыном живут в коммунальном доме в Талс-Хилле. В последних местных выборах она безуспешно баллотировалась от лейбористов — проиграла кандидату Альянса, но на следующий раз район ей пообещали наверняка.