Подростки, стр. 22

Я. Почему?

Мама. Смелости не хватает. Самостоятельности.

Вот чего не хватает и мне. У меня совсем нет самостоятельности. Почти совсем.

Мама. Лучше бы мы были вместе — ты, я и наш папа.

Я смотрю на маму. Значит, и у нее самостоятельность не очень сильная. Не так я написала, неграмотно. Не окончательная самостоятельность… Не принципиальная… Фраза не получается. Но я же понимаю, что хочу написать. А пишу для кого? Для себя одной, в свое будущее. Раньше хотела написать письма, сложить в конверты и, когда постарею, отправить их самой себе, чтобы не стареть дальше и всегда помнить, какой я была. А потом решила писать дневник, как одно большое письмо. Письмо в старость. А зачем? Другой совсем буду, читать не захочу. Не буду я другой. Не буду. Не хочу быть другой! Ни за что. Нет!

Бедная моя мама — как мне тогда при нашем с ней разговоре захотелось сказать ей что-нибудь такое, что бы ее поддержало, а я сказала: «Мы не будем вместе. Отец ушел. Он бросил нас!»

Я закрываю глаза: мне надо убедить себя, что отец нас бросил. До сих пор не могу поверить. А мама будто видит мои слезы. Я пишу одна в комнате, а она видит. «Ты взрослая, и я говорю с тобой как со взрослой, Аля. Папа ушел не от тебя, от меня». Она даже повторяет: «Только от меня. Тебе бы он простил и дружбу с Игорем. И простит со временем». — «Мама, а что он не может простить тебе? Извини, я как-то не так сказала — что ты не можешь простить ему?»

Я уже не плачу, я вижу лицо мамы. Я ведь так на самом деле спросила маму. Глупейшая особа, примат какой-то — вот кто я. Игорь бы сказал иначе — шебалда. Надо было видеть лицо мамы после моего вопроса. «Его самого не могу простить», — ответила мама. Это значит — отца. Я испугалась и спросила: «Навсегда теперь?» — «Не знаю». — «А как бы ты хотела, мама?» — «Как в Молодости, Аля. Как теперь у тебя и у Игоря. Мне нравится твоя дружба с Игорем». — «Недавно я с Игорем поссорилась». Было такое. «Ваши ссоры понятны. В физике — конвенция». — «Да, — сказала я. — Перемещение холодного и теплого воздуха». А мама сказала: «Вы развиваетесь оба».

Около этой фразы мелкими буквами написано сбоку: «Я совсем не сексуальная. Я не развиваюсь?»

Людям в жизни нужно разное, потому что все люди разные. Один недоволен собой, другой — окружающим, все не по нем. Я недовольна чем? Школа меня не тяготит, мне легко в школе. Я ищу в жизни, что проще или что сложнее? Я самостоятельно иду по земле или меня ветром несет, и ничего я не ищу! Сижу вот и мысли из себя умные вытягиваю, авторитет себе создаю на будущее. Щепка я в ручье, вот кто я в жизни! Голова полна пустяками. «Люди, я расту!» Где-то совсем недавно прочитала эту фразу. Кажется, кричал какой-то маленький мальчик.

Помечено число. Зачеркнуто.

Мне приснился сон. Очень страшный. Я кричу где-то совсем одна, меня никто не слышит. И тогда я куда-то иду через глубокие ямы. В них вода. А потом кто-то говорит: «Пора кончать с джоггингом». Совсем не Игорь. Люди, я расту или нет?

«Гнев есть кратковременное безумие», — Гораций, римский поэт. Прочесть изречение Горация Игорю.

Мы с Игорем в классе никогда не сидим за одной партой. Ходим вместе, а за партой не сидим. Разве можно сидеть за одной партой, если любишь друг друга?

Что мой папа думает о гибели Тоси? Ну, с папиными воззрениями… И потом, он инженер депо по технике безопасности. Что он думает про это? Что он чувствует? Он мой отец. А Тося брат Игоря. Вот как получается. Тося был непримирим ко лжи — большой и самой маленькой, обычной. Если каждый себя внутренне проверит с предельной строгостью, выдержит проверку? Я выдержу?

У одной девочки в классе, Ренаты Гуцаевой, мать выходит замуж. Рената прибежала в учительскую жаловаться учителям — какое мать имеет право, она старая! Моя мама не выйдет вторично замуж, она любит отца, вот почему. Это плохо или хорошо?

Глава VIII

Игорь Вандышев

Игорь случайно заметил, что на первом этаже не прикрыто окно. Игорь пришел к зданию училища. Двери давно заперты. Сколько Тося рассказывал ему о мастерских, о лабораториях, о своей комнате технического творчества. Где-то она на втором этаже. Но всюду темно. Никого вокруг.

Дома, на кухонном столе, среди черновиков дипломной работы брата он нашел наброски локомотивов с реактивными двигателями и рельсолетов на воздушной подушке. Тося рисовал их, может быть, просто так. Или для фабрики учебно-наглядных пособий. А может быть, он мечтал о чем-то новом и серьезном? Не игрушечном? Спросить у кого-нибудь?

Не надо ни о чем ни у кого спрашивать. Не может он сейчас. Игорь прячется ото всех, кроме Али. В школе почти не бывает. Встреч со Светланой Сергеевной избегает: она хороший классный руководитель, но не требуется ему сейчас никаких классных руководителей, ни хороших, ни плохих. Он даже не знает, зачем поздно вечером пришел сюда. И что ему вообще нужно. У Игоря никогда не было интереса к железной дороге. Из-за Алиного отца даже возненавидел железную дорогу. Семен Аркадьевич любил в присутствии Игоря рассуждать о ремесле, которое выхолащивает, обедняет, и что это не торжество разума. Потом как бы спохватывался и спрашивал: «Но в вашей семье именно такое направление?» При этом выдавалась улыбочка. А сам в депо сидел, правда, незаметно, интеллигентно вроде бы: плакаты, инструкции, отдельный кабинетик. Локомотивы где-то там, за стеной. И возмущался: в Москве, мол, других ребят вроде бы и нет, кроме этих Вандышевых, с которыми согласилась бы дружить его дочь.

На первом этаже не прикрыто окно. Игорь попробовал. Так и есть. Окно открылось. Игорь подтянулся на руках, влез на подоконник, спрыгнул. Что-то зашуршало под ногами. Пол и все, что находилось в комнате, закрыто газетами. Стояли ведра с кистями, раздвижная лестница, пахло известью и краской: ремонт.

Игорь осторожно двинулся вперед, вышел в коридор. На стене висела огромная карта страны, на ней отмечены железные дороги. Крупно написано: «Год рождения первой в мире железнодорожной паровой машины 1814. Будущее — это атомные локомотивы».

Дальше было написано, что самая длинная в мире электрифицированная магистраль — Москва — Куйбышев — Омск — Новосибирск — Красноярск — Иркутск — Чита — Нарымская. 5500 километров.

Игорь долго разглядывал карту, нашел все пункты. За окнами училища горели фонари, поэтому все отчетливо было видно. Игорь отправился искать лестницу на второй этаж. Прошел мимо лаборатории контактной сети, механической мастерской, актового зала. И вот — лестница. Второй этаж. Здесь еще светлее: фонари на улице как раз на уровне второго этажа.

Где же комната технического творчества? Может быть, на ней нет таблички? Должна быть, если все остальные комнаты обозначены. Кабинет литературы, черчения, географии. Тут все налажено. Все сами делают. Вертящиеся стулья, таблички, стенды, декоративные решетки, электрогитары.

На стене висела, поблескивала медная жар-птица. Светильник. Тося приносил домой первые варианты. Чеканил дома. Игорь знал, где у жар-птицы выключатель, и зажег светильник. Вспыхнула маленькая лампочка. Он увидел дверь. На двери отчеканенная, тоже из меди, табличка — «Техническое творчество».

Игорь дернул дверь. Заперта. А ему надо войти. Он хочет побывать в этой комнате! Может быть, лучшие часы жизни его брат провел здесь. Игорь начал дергать двери других комнат — тоже заперты. Где же они хранят ключи?

Он шел и проверял каждую дверь — пинал двери ногами. И вдруг увидел фотографию на Доске почета. Пригляделся повнимательнее. Тося смотрел на Игоря.

Медленно Игорь спустился в комнату, где было открыто окно. Теперь на дверях прочитал: «Лаборатория электровозов».