Дом в Черёмушках, стр. 13
— Разберём носилки.
Носилки разобрали, и лестница полезла дальше.
Когда кончились носилки, Люк распорядился:
— Разберём тележку.
Тележку разобрали, и опять друзья взялись за молотки, пилу и гвозди.
Лестница уже перелезла через кучу песка, через поваленное дерево, через крышку подземного колодца и перегородила двор.
Она путалась у жильцов под ногами, а шофёр Николай чуть не раздавил её грузовиком.
Трофим Спиридонович взглянул на лестницу, прикинул размер сосны и сказал:
— Ну что? Опять дух вон?
— Нет, — ответил Люк. — Ещё табуретка есть!
Но закончить лестницу было не суждено: не хватило всё-таки стройматериала.
Люк и Димка даже обрадовались. Втайне решили бросить затею с лестницей, потому что поднять её с земли не было никакой возможности: лестница угрожающе изгибалась, громко скрипела, трещала.
Но Трофим Спиридонович каждый раз донимал друзей вопросами:
— Ну что? Когда на мачту полезете?
— Мы не полезем, — сказал однажды Люк. — Лестницу поднять нечем.
— Понимаю, — сказал Трофим Спиридонович. — Хорошо бы лебёдку.
— Да, да! Лебёдку! — обрадованно воскликнули Димка и Люк.
Они хотели, чтобы Трофим Спиридонович оставил их в покое.
Но Трофим Спиридонович не оставлял их в покое.
— Мы вам поможем. Все жильцы выйдут, помогут.
— Она короткая ещё, до верхушки не достанет, — отговаривались Люк и Димка.
— Не беда. Всё равно большая. В посёлке другой такой не сыщешь. Надо попробовать поднять, примерить. А вдруг и до верхушки достанет? Эй, Николай! Иди подсоби рабочему классу! И ты, Авдотья, и ещё кто там в доме есть, пускай все идут!
Жильцы пришли. Подхватили лестницу, самую большую в посёлке, попытались поднять.
Лестница изогнулась, заскрипела, затрещала.
Вот-вот переломится надвое.
Бросили тогда жильцы лестницу.
Так и осталась она на месте, длинная и бесполезная.
Только Трофим Спиридонович не ушёл. Достал папироску и сказал Димке и Люку:
— Вы — что Кузьмич. Был у меня земляк…
— Он тоже лестницу строил? — спросил Люк.
— Нет, не лестницу.
— Может, конуру? — спросил Димка.
— Нет, и не конуру. Служил он капитаном на речном катере. И был тот катер с обыкновенным, нормальным гудком. А Кузьмичу этого мало. Захотел он раздобыть гудок, чтоб самый большой и самый голосистый на всю реку. — Трофим Спиридонович зажёг спичку и прикурил папироску. — Ну и вот, раздобыл он такой гудок. Приладил на катер. Развёл пары и собрался в путь. На прощание приказал погудеть и отчаливать. Погудел катер басом, погудел на всю реку, но не отчалил.
— Почему? — удивился Люк.
— Весь пар в гудок вышел, вот почему.
— Дух вон! — сказал Димка.
— Именно, — кивнул Трофим Спиридонович.
Петька и его, Петькина, жизнь
Петька мог подумать о чём угодно, но только не об этом.
Ну, будет неприятный разговор с классной руководительницей Серафимой Дмитриевной. Ну, отведут к директору. Ну, вызовут в школу мать и расскажут про него — такой-сякой…
Это всё понятно. Это всё нормально.
Драка была?
Была.
Значит, теперь должны быть меры.
Правда, особой драки не было. Дал Женьке по шее. У Женьки царапина на лбу. Здоровая царапина. Вещественное доказательство.
Серафима Дмитриевна сказала Петьке, что его просит к себе директор школы.
Директор школы был новый, совсем молодой.
Петька видел его один раз. Теперь должен был увидеть второй раз.
Неприятная встреча. Но ничего не поделаешь — надо встречаться. У Женьки на лбу вещественное доказательство.
Петька стоял перед директором. Он мог подумать о чём угодно, но только не об этом.
Директор протянул Петьке тетрадь:
— Возьми.
Петька взял.
— Я человек новый. Многих ребят ещё не знаю. Тебя тоже не знаю.
Петька молчал, смотрел на директора.
— Так вот. В этой тетради напишешь, как ты дошёл до жизни такой.
— Какой жизни? — испугался Петька.
— Избил товарища. Товарищ слабее тебя, а ты его избил.
— А много писать? Сколько страниц?
— Дело серьёзное… Страницы четыре.
— Может, лучше мать привести? — осторожно спросил Петька.
— А зачем мать приводить? Дрался ты, а не она. (Петька кивнул — верно. Дрался он, а не она.) С тобой и разговаривать. А для этого надо узнать, что ты за человек.
Петька в растерянности смотрел на директора.
— Где родился — писать?
— Напиши.
— А когда родился — писать?
— Напиши.
— И фамилию?
— И фамилию.
— А ещё что?
— Я же тебе сказал — как ты дошёл до жизни такой.
— А сколько дней писать?
— Сколько дней?.. До семнадцатого числа. Это значит — четыре дня. Семнадцатого мы проведём в классе собрание.
— Родительское? — с надеждой спросил Петька. — Мне присутствовать не надо?
— Зачем родительское — соберём учеников, послушаем, что они скажут. Тебе есть смысл присутствовать. Вдруг кто и заступится.
Петька молчал.
Письменный стол. За столом сидит Петька. Открыта первая страница чистой тетради, которую дал директор.
Петька подложил ладонь под щёку — думает.
Четыре страницы! Это сколько же надо сидеть и писать? А драка-то была две секунды. Дал по шее — и всё. И в лоб Женьку даже не ударил. Это Женька об шкаф ударился. Рикошетом. Худенький он — вот и получился рикошет.
И чего под руку попался?.. Мучайся теперь. Сиди. А он, Женька, гуляет. А ты сиди. Вспоминай свою жизнь с самого начала.
Во дворе кричат ребята. Весело ребятам. Им не попался под руку Женька. И директор им такой не попался.
Петька сидит, вспоминает свою жизнь.
А жизнь вспоминается плохо. Нет, она-то вспоминается, но ведь её надо ещё записывать! И записывать аккуратно, без ошибок: проверить-то никому не дашь.
Мать удивится, спросит — что это такое и для чего? И отец удивится, спросит.
Лучше молчать и как-нибудь самому.
Вот и выходит, что жизнь вспоминается очень медленно, плохо. Надо лазить в учебник по грамматике.
Сейчас Петька искал правило о гласных. Как гласные пишут после шипящих и буквы «ц».
Потом ему понадобились суффиксы «ик» и «ек». В каких словах употребляется «ик», а в каких — «ек».
Потом уменьшительные суффиксы «ушк», «юшк». Нет. Он обойдётся без уменьшительных.
Кричат во дворе ребята.
Петька подошёл к окну, поглядел. Конечно, обновляют футбольный мяч, который недавно купили Гришке Лосеву из шестого подъезда.
А он, Петька, врезался в частицу «не». Что писать — «не»?.. А вдруг «ни»?
Петька опять листает учебник. Ага, нашёл, вот и примеры.
«Ну, как не порадеть родному человечку!» (Грибоедов). Петьке бы кто-нибудь порадел. Самое время.
«Чем ты не молодец?» (Пушкин). Нет. Сейчас Петька не молодец.
«Да не изволишь ли сенца?» (Крылов). Нет. Сенца он не изволит.
В первый день Петька написал одну страницу своей жизни.
На второй день он продолжал.
И опять грамматика. И опять приставки, двойные согласные, чередования, окончания. И синтаксис ещё — точки и запятые.
И опять ни у кого и ни о чём нельзя узнать. Тут дойдёшь до любой жизни. До каторги дойдёшь!
Попросить бы Женьку — порадей мне, Женька, дай мне, Женька, по шее. Или хочешь — я сам стукнусь головой об шкаф.
Ребята во дворе кричат: обновляют мяч.
А Петька? Петька пишет вторую страницу своей жизни.
На третий день Петька писал третью страницу своей жизни.
Писал про то, как провёл лето в деревне Карганы у маминого брата.
Мамин брат работал на колхозном кирпичном заводе. И Петька тоже работал: водил лошадь, которая крутила большие колёса, размешивала в яме глину.
Нравилось ещё Петьке в обеденный перерыв сидеть под навесом, где были сложены свежие кирпичи, только что вынутые из форм, — сушились.