Ведьма из-за моря, стр. 73
— Я думаю, что девушке все это показалось. Во всяком случае, что она-то делала ночью?
— Она ходила к своей матери, которая заболела, и ей пришлось ждать, пока не пришла помощь. Она видела знакомые лица на шабаше, госпожа. Она теперь знает, чье лицо было лицом самого дьявола.
— Она не сказала, кто это?
— Нет, она побоялась. Каждый раз, как она открывает рот, чтобы сказать, ее дрожь забирает. Но ее скоро заставят сказать. Будет сбор… всех, кто хочет покончить с ведьмами, и они заставят ее говорить. Это будет, госпожа: госпожа Джелина потеряла ребенка… Он родился мертвеньким, и ужасная болезнь напала на коров ее соседа…
Я поняла, что слуги наблюдают за мачехой. В глубине души они верили, что она принесла в замок колдовство. Прошло уже несколько лет с тех пор, как она появилась у нас, но люди никогда не забудут, как она появилась. Страшная мысль пришла мне в голову: если люди в округе поднимаются на поиски ведьм, как, говорят, уже происходит в других частях страны, в первую очередь они будут искать в замке.
А Сенара, похоже, окончательно впала в безрассудство. Я чувствовала, что она несчастна из-за того, что Дикон уезжает. Конечно, нельзя себе представить, что они могли бы пожениться, но, будучи Сенарой, она могла сделать и это. Однажды она сказала:
— Со мной все возможно, — и она, действительно, имела это в виду.
Она была тише, чем обычно. Я знала, что она часто ездит в Лейден-холл, и была почти уверена, что Дикон пробирается в замок по ночам.
Я слышала, как слуги говорили о домашних духах:
«Скорее всего, кот или мышь. Это дьявол в обличье животного. Он разговаривает с той, к кому приходит, и говорит ей какое зло она должна сделать».
«Неужели, — думала я, — они слышали голоса в Красной комнате?»
Я любила Сенару, хотя временами она сводила меня с ума. Я не понимала ее, но между нами была крепкая связь. Меня огорчала ее беспечность, я хотела, чтобы она была осторожнее. Но это было последнее, что она стала бы делать. Она знала, что ее обсуждают, она знала, что, как дочь своей матери, она вызывает подозрение. И все же она, казалось, испытывала удовольствие от того, что вызывала у людей страх и подозрение.
Однажды она вернулась поздно. Я знала, что она была в Лейден-холле, потому что ее глаза возбужденно блестели, как это часто с ней бывало после посещения пуритан.
Я сказала ей:
— Ты сейчас скакала на Бетси? Она вспыхнула:
— Конечно! На чем же мне еще ехать? На помеле? И слуги слышали этот разговор.
«ЗУБЫ ДЬЯВОЛА»
Поразительно, что дневник мой матери нашелся, когда я уже и не искала Я собиралась написать письма бабушке и, сидя в маминой комнате, выдвинула из стола сандаловый ящичек, которым часто пользовалась. В нем, в углублении сбоку, лежала бумага, и, когда я попыталась ее вытащить, видимо, дотронулась до какой-то пружины. Откидная доска упала на пол, и из ящика начали падать бумаги.
Я посмотрела на эти листы в изумлении и взяла в руки одну страницу. В это невозможно было поверить! Мое сердце возбужденно забилось. То, чего я так настойчиво искала, само упало мне в руки.
Я рассортировала бумаги — их было гораздо больше, чем, как можно было предположить, могло бы поместиться в тайнике сандалового ящика, — и принялась читать. Вот оно — встреча мамы с отцом Фенна, возможность того, что они поженятся, а затем — встреча в гостинице с моим отцом и все последствия. Я все знала, это было не ново для меня — и в то же время, пока я читала, я спрашивала себя, — разве я это знаю? Я думаю, люди по-разному ведут себя с разными людьми. Они изменяются, чтобы соответствовать окружающему, как хамелеон на дереве.
Вот я прочла о появлении мачехи. Это я тоже знала: она появилась в канун «Дня всех святых», и мама нашла ее. Эту историю часто рассказывали. А затем… мама узнает о профессии отца.
Этого я не могла вынести. Лучше бы я не нашла дневник! Оказывается, в ночной шторм отец заманивал корабли на скалы. Внезапно я все поняла: той ночью, когда я зажгла огни на башне, они специально были потушены. Вот почему во дворике Морской башни была порка. Слуга был виноват в том, что зажег огни той ночью, слуга, который должен был следить, чтобы огни были погашены.
«Что же мне делать? — спрашивала я себя. — Я не могу оставаться здесь. Я не останусь здесь. Я должна уехать. Я должна положить конец тайному ремеслу отца. Но как?»
Я могла бы сообщить о нем. Но кому? Я была совершенно неопытна в этих делах. Что, если я скажу Фенну? Я могла бы пойти к нему и рассказать, что случилось, и он прекратит это. Но отец Фенна в той могиле.
Я почувствовала себя неуверенно и одиноко. К кому мне еще пойти? У меня есть бабушка, я могла бы пойти к ней. Она мудрая женщина, она скажет, что мне делать. Потом я вспомнила ее, хрупкую, хворающую, и спросила себя, могу ли я возложить на нее такую ношу?
Но я должна найти выход. Я должна быть уверена, что светильники всегда будут посылать свои лучи на море. Пусть огонь гасят, но я буду следить за тем, чтобы они загорались снова. По крайней мере, это я могу сделать. Я уже спасла однажды корабль и сделаю это снова.
Конечно, они все узнают. Что они сделают со мной? Что сделает отец? Он — жестокий человек, и, если он может утопить сотни людей ради груза, которые они везут, на что он еще способен? «Убита. Октябрь 1590». Перед глазами у меня стоял камень на маминой могиле. В волнении и ужасе я продолжила чтение.
Мать боялась, она что-то подозревала. Ей было спокойно в моем присутствии, но меня не было рядом в ту ночь, когда она умерла.
Я много узнала из дневника, но не совсем то, что собиралась узнать. Как умерла моя мать? Но в свете того, что я теперь знала, я была убеждена, что ее убили.
То, что я теперь знала, трудно было скрыть. Сенара что-то заметила.
— Что случилось? — спросила она. — Я вижу, что-то случилось.
Я покачала головой.
— Я вижу, — настаивала она. — Я уже два раза обратилась к тебе, а ты не отвечаешь. Ты о чем-то мечтаешь все время, или тебя что-то тревожит, Тамсин? В чем дело?
— Тебе кажется, — ответила я. Но она не поверила мне и не собиралась этого так оставлять:
— По-моему, ты что-то узнала. Что? Почему Фенн не приходит к тебе?
— Этого я не хочу узнавать. Почему он должен приходить ко мне чаще, чем к кому-то другому?
— Потому что между вами были особенные отношения.
— Это тебе померещилось.
— Ладно, если это не Фенн, то что? Я знаю: ты нашла дневник, который искала.
Я вздрогнула и, очевидно, выдала себя.
— Итак, ты его нашла! — заявила Сенара.
— Дневник по-прежнему в своем тайнике. И это была правда: я положила бумаги обратно в сандаловый ящик. Я буду держать их на старом месте, чтобы никто не заметил, что что-то изменилось: это самый безопасный способ.
— Думаю, что ты видела его, — сказала Сенара. — Ты прочла какие-то разоблачения, и они привели тебя в состояние такой задумчивости. Ты не умеешь хранить тайны, Тамсин, и никогда не умела.
— Ты бы удивилась, если бы узнала, какие тайны я могу хранить.
— Если ты нашла эти бумаги и не покажешь их мне, я никогда не прощу тебя.
— Я проживу и без твоего прощения.
— Ты меня с ума сведешь, но ты нашла их, я знаю. Я буду преследовать тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, где они.
Тут в комнату вошла Мэри. Хотела бы я знать, что из нашего разговора она слышала? Удивительно, до чего трудно хранить тайны в доме, где много людей. Я понимала, что уже несколько человек знают, как и Сенара, что я нашла дневник матери. *** В тот день я чувствовала себя неуютно. Я знала опасную тайну. В нее было вовлечено несколько человек — мой отец, отдававший приказы, люди из Морской башни, помогавшие ему в этом разрушительном деле, и моя мачеха, которая, возможно, была любовницей моего отца еще при жизни мамы и стала его женой через три месяца после маминой смерти.
Самая большая вина лежала на отце, и именно эта мысль ужасала меня. Я не могла пережить, что он, по-видимому, был убийцей матери: ведь именно у него была причина это сделать, хотя, зная о его «ремесле», она поначалу простила его. Меня удивляло, что она это сделала, но, возможно, я чего-то не понимала. Он был нужен ей, хотя я не могла понять, любила она его или нет: у меня не было достаточного опыта, я была слишком молода, слишком идеалистична. Я знала, что бабушка осуждала разбойные дела дедушки — он часто хвастался испанцами, которых убил, — но все же и она любила его, и, когда он умер, казалось, что ее жизнь остановилась. Как я могла понять сложные чувства между мужчинами и женщинами? Я испытывала некое чувство к Фенну Лэндору, но достаточно трезво оценивала его, чтобы понять, что я еще только на пороге настоящей любви. Он отверг меня, а возможно, что я полюбила бы его так же, как бабушка любила дедушку, а мать любила отца. Я не могла осуждать мать за то, что она старалась не замечать ужасные занятия отца: он был ее мужем, и она обещала повиноваться ему.