Солнышкин плывёт в Антарктиду, стр. 7

МЕЛКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ И КРУПНАЯ ПОТАСОВКА

Возмущённый Солнышкин босиком летел вверх по трапам.

Волны вспыхивали, словно на них устроили праздничный танец миллионы солнечных мотыльков. Но Солнышкин этого не замечал.

— Мало ему шуток! Теперь потешается над друзьями!

Чертыхаясь, он несколько раз стукнулся пальцами о ступеньки так, что по ногам брызнуло электричество, и выбежал к радиорубке. Но Перчикова там не было.

То и дело подпрыгивая, Солнышкин помчался на корму. Несмотря на утро, палуба так накалилась, что пятки дымились.

Он обежал всю палубу и наконец остановился и притих. Возле камбуза слышались весёлые голоса.

— Вот это блины! — хвастался Борщик. — Встанет команда, проглотит их вместе с коком!

— А вот сейчас, — послышался голос Перчикова, — сейчас Солнышкин проснётся англичанином.

Было слышно, как радист жевал блин.

— Как это? — спросил Бурун.

— Как?.. — Перчиков не договорил.

Из-за угла вылетел Солнышкин:

— Подстроил и ещё хвастаешься?

— Ваша светлость, а почему не по-английски? — усмехнулся Перчиков.

— Это не по-товарищески! — крикнул Солнышкин, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге. — Знаешь, что за такие вещи делают?

Бурун и Борщик удивлённо переглянулись. Перчиков едва не выронил надкушенный блин.

— Слушай, Солнышкин, иди выспись!

— И пойду! — Солнышкин повернулся, но вдогон получил такую затрещину, что завертелся волчком. — Так ты ещё драться?! — В глазах Солнышкина вспыхнуло короткое замыкание.

— Да ты что, спятил? — откликнулся Перчиков. Но и ему достался такой шлёпок, что загудели и небо, и земля, и палуба.

Он схватил Солнышкина за руку. Но теперь на них обоих сыпались удар за ударом. Рядом, прикрыв лицо фартуком, вертелся Борщик, а Бурун на четвереньках влетел на камбуз, и оттуда торчали только его ноги. Кажется, на палубе начиналась такая потасовка, какой боцман ещё не видел.

— Да хватит вам, хватит! — кричал он. А Солнышкин, уже забыв обо всём и не обращая внимания на удары, размахивал тельняшкой и хлопал ресницами. Вокруг с шелестом вспыхивали алые, фиолетовые, зеленоватые крылья. В воздухе переливалась радуга: это, горя чешуёй, над палубой пролетали десятки настоящих летучих рыб. Они взмывали из океана и, перелетев через борт, долго-долго парили над синевой.

— Дождь, рыбный дождь! — сказал Солнышкин.

Перчиков потёр ухо, Бурун открыл глаза, а Борщик, растопырив пальцы, бросился вперёд:

«Лови! Держи!» — от него улетал великолепный завтрак для всей команды.

Рыбы за бортом продолжали летать, сверкать, трепыхаться. И только иногда на поверхности океана показывалась громадная серая туша. Там, гоняясь за косяком, веселился Землячок, который устроил для друзей маленькое тропическое представление.

Да, этого момента Солнышкин ждал с самого рождения! Он мечтал об этом, когда над Сибирью трещал мороз, а в маленькой печурке его бабушки пылали жаркие сосновые поленья.

Он листал страницу за страницей, а бабушка вязала и не видела, как в их комнатке возникают океан, акулы, настоящая палуба и вокруг порхают летучие рыбы!

Перчиков положил Солнышкину руку над плечо.

— А я думал, это ты меня съездил, — смущённо почесав затылок, сказал Солнышкин.

— За что? — спросил Перчиков.

— Не знаю, — опять рассердился Солнышкин, — но зато по твоей милости я наговорил только что Пионерчикову немало гадостей.

— Каких ещё гадостей? — удивился Перчиков.

— Тех самых, которые вдолбил мне в голову твой магнитофон!

— Ну, это ты поосторожней! — сказал Перчиков. Обижать такой замечательный аппарат он не мог позволить даже Солнышкину. — Я могу при свидетелях доказать, что это клевета.

— Пожалуйста, — сказал Солнышкин.

— Пожалуйста! — крикнул Перчиков. И вся компания отправилась к месту происшествия.

Едва с магнитофонной ленты прозвучало «гуд монинг», Перчиков победоносно взглянул на друзей. Но когда магнитофон повторил вчерашний разговор капитана со штурманом, Перчиков виновато оглянулся, сдвинул на лоб беретик и притих.

— А что, — спросил Борщик, — Пионерчиков и правду лаял?

— Это его дело, — ответил Перчиков. — А вот то, что мои затеи дважды за один вечер погорели, как у Борщика макароны, это точно.

Борщик заёрзал на месте, но промолчал. А радист выложил друзьям историю с сигналами внеземной цивилизации.

— Да, с магнитофоном, конечно, вышел цирковой номер! — заметил Бурун. Ему приятно было вспомнить о цирке. — А насчёт цивилизации ещё ничего не известно. Сегодня слушали радио? Летающие тарелки объявились.

— Где? — спросил Перчиков. Самолюбие радиста было задето. Он снова пропустил важное сообщение!

— А в Америке, — сказал боцман. — И в океане.

— Ерунда! — сказал Борщик. — Ерунда! Рыбы летают— это ещё можно понять. — И он потёр синяк под глазом. — А тарелки? Ерунда! Не видел!

Однако весь этот разговор был утром. А вечером произошла история, которая заставила кока Борщика в корне изменить свою точку зрения.

ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ КОКА БОРЩИКА

Конечно, все помнят, как разжалованный артельщик, на удивление команде и самому себе, объявил голодовку. Он и представить не мог, к каким последствиям приведёт это необдуманное решение.

Пока же Стёпка старательно голодал. Ни утром, ни вечером он не появлялся в столовой. И никто не слышал, как весело похрустывали сухарики и сахар в его каюте и то и дело раздавалось лопотание: «Тысяча рубинов, тысяча топазов, тысяча алмазов! Всех в рикши! Всех в бобики!»

Но на второй вечер, запустив руку под матрац, артельщик замер. Там лежала только жалкая, замусоленная горбушка.

Запасы иссякли, а впереди было ещё несколько дней пути.

И вдруг Стёпка хихикнул и сам себе подмигнул: «Плавали — знаем!»

Артельщик решил предпринять небольшую, но рискованную вылазку. Он приоткрыл дверь, выглянул в притихший коридор, и озираясь, заковылял к камбузу…

Перемыв посуду и осмотрев свои владения, не притаилась ли где случайная муха, кок Борщик улёгся на корме рядом с Перчиковым и Солнышкиным. Хотя стало свежо, он по камбузной привычке обмахнулся полотенцем. Все вокруг были сыты, и заботливого кока беспокоил только Перчиков, который целый день не ел от огорчения. Было слышно, как у него попискивает в желудке.

— Может, принести котлету? — изредка спрашивал Борщик, поглядывая на радиста.

Но Перчиков движением указательного пальца отклонял все заботы кока.

За бортом весело бежали волны, и в лад им торопились мысли Перчикова. Вокруг вспыхивали тысячи светлячков, и в голове Перчикова, как светлячки, загорались новые удивительные идеи.

Солнышкин не чувствовал ни рук, ни ног. Целый день он красил с Буруном борт, и в его глазах плясали тысячи красок: зелёное море, голубое небо, жёлтые борта, и над всем этим парящие летучие рыбы. Рыбы и сейчас летели из темноты на свет, и, между прочим, у Солнышкина тоже начинала созревать одна небезынтересная мысль. Он собрался уже высказать её вслух, но Борщик снова заглянул в глаза Перчикову:

— А может, компоту с сухариками?

— Ну ладно, с сухариками давай, — согласился Перчиков, и Борщик побежал на камбуз.

Он открыл дверь и остановился: среди ночной тишины коку послышалось, будто в углу раздался странный шорох. Борщик вздрогнул. За всю жизнь у него на камбузе не было не то что крыс, но и самого захудалого мышонка!

Но шорох повторился. И именно там, где у Борщика стоял мешок прекрасных тонких булочных сухарей. Кок гневно скомкал фартук и с размаху запустил им в угол. Шлёп! И фартук врезался в глаз артельщику, сунувшего руку в мешок с сухарями.

Артельщик схватил со стола что-то подвернувшееся под руку и метнул в дверь.

В ту же секунду мимо Борщика с резким свистом пролетел таинственный белый предмет.