Отпусти браткам грехи, стр. 12
Командир автомобильного полка пренебрег трибуной, вышел прямо к новобранцам. Подполковник Старцев. Среднего роста, пухленький, с широкой улыбкой на лице, но почему-то грустными глазами. Галифе и сапоги, в которых он был, как будто нарочно подчеркивали его кривоногость. Гарик заметил это, но даже не улыбнулся.
Командир полка говорил о том, что часть на два последующих года должна была стать для Гарика родным домом, но сам он чувствовал, что попал во враждебную среду обитания. Ему не нравились столпившиеся на кромке плаца сытые расхлыстанные дембеля, надменно и даже с презрением посматривающие на новобранцев. Колька Груздь рассказывал, что такое дедовщина, показывал рубцы на спине от «стариковой» бляхи.
Гарик понимал, что через год-полтора он сам станет старослужащим, тоже будет поплевывать на новичков. Но когда это будет… Он думал, что может произойти сейчас. Если его тронут, биться он будет смертным боем, но не позволит себя унизить.
Встреча с дембелями состоялась в тот же день. Новобранцев разместили в казарме учебной роты, где они должны были постигать курс молодого бойца. Выдали форму, погоны, петлицы, по паре подворотничков, хозпакет со скромным набором иголок и ниток.
Гарик уколол себе палец, пока пришил первый погон. Взялся за второй, когда в казарму вошли четыре «деда». В хэбэшках нараспашку, ремни в руках, пилотки за поясом брюк. Расхлябанная походка от плеча. Один из них – маленький и плюгавенький, но безмерно величественный – подошел к Гарику. Не вынимая рук из карманов, пнул ногой по его табуретке.
– Погон криво пришил, – глядя на его куртку, хмыкнул он.
– Ты откуда знаешь? – настороженно спросил Гарик.
– Все по первому разу криво пришивают.
– Я не все…
– Да нет, ты-то как раз – все… Давай сюда, покажу, как надо…
Гарик недоуменно наблюдал, как «старик» пришивает ему погон. И для его товарищей тоже нашлась работа. Оказалось, что «деды» пришли к «молодым» вовсе не для того, чтобы устроить экзекуцию.
Его «шефа» звали Димой. Отслужил он чуть больше года, следующей осенью собирался домой. Он явно считал себя дембелем, но Гарик уже понял, что это не так. После первого года солдаты становятся «черпаками», полтора – это уже «дед», а «дембель» – это когда приказ подпишут… Ему уже успели объяснить тонкости. Но с Димой он спорить не стал. Дембель так дембель…
– А ты думал, у нас тут дедовщина? – насмешливо спросил парень, заправски орудуя иголкой.
– А разве нет? – усмехнулся Гарик.
– Да. Есть дедовщина. Но грязные носки у нас молодежь не стирает… А вообще, я тебе так скажу: лучше по дедовщине жить, чем по уставщине. Ничего, поживешь – увидишь… Если поживешь, – мрачно усмехнулся он.
– Что значит – если поживешь?
– А то, что завтра твой батальон могут в Шиндант отправить. А ты что, не знал?
– Нет, а это где?
– Где-где, в Караганде… Хотя лучше сказать, в Кандагаре… От Шинданта до Кандагара далеко, как отсюда до самого Шинданта. Но по-любому, это Афган, братишка…
Гарик озадаченно почесал затылок. Он знал, что Афганистан где-то недалеко, но что его туда могут засунуть, он как-то не думал…
Глава 6
Перегарный дух был настолько густ, что перебивал запах клопов и гнилой капусты. На кухне бардак: в мойке грязная посуда, на столе остатки вчерашнего пиршества, пол в липких пятнах. Настя уже привыкла к этому, но все равно неприятно.
Отец собирается на работу – в согнутом положении, покачиваясь, надевает грязные разбитые ботинки. Плохо ему с глубокого похмелья, а мама стоит над душой, «пилит» его.
– Когда ж это все закончится, старая ты скотина!
Похоже, она уже и забыла, что вчера ночью «квасила» на кухне вместе с ним… Спивается мама. И Настя боялась, что сама когда-нибудь сопьется. Жуткие условия, мужа нет, два «спиногрыза» на руках. Денег нет: отец все пропивает, а если что и приносит в дом, так это водку, чтобы распить вместе с женой… Такие вот пироги…
Отец ушел, мать отправилась в комнату, досыпать. Настя набрала воды из-под крана, ушла к себе, чтобы напоить проснувшегося Лешика. Где-то она слышала, что некоторые матери поят своих детей кипяченой водой. Глупости какие. Сама она никогда не кипятила воду для своих ребят и соски не мыла – упала, подняла и в рот. Больше грязи – шире морда…
Лешик напился и успокоился. Зато проснулся Даниилка. Смотрит на мать голодными глазами. Молчит, ничего не говорит, знает, что можно и по загривку схлопотать… Нет, сердце у Насти не каменное. Она любит своих детей. И кормит их по мере возможности… Сегодня детям повезло. В холодильнике остался кусок ливерной колбасы: отец принес в придачу к бутылке. Картошка есть, но ее чистить надо…
Настя нашла на кухне горбушку черствого хлеба, колбасы тоже мало – всего хватило на два бутерброда. Покормила Лешика и Даниилку и сама захотела есть. А денег нет, декретное пособие только через неделю будет… Разве что к Ольге сходить, «трешку» занять…
Настя умылась, глянула на себя в зеркало. Она же совсем еще молодая, а уже обабилась – еще не располнела, но уже набирает вес, за собой не следит, одевается как придется… Двадцать два года, мужа нет, и если она так дальше себя будет вести, то не будет никогда. На работу надо выходить, дети уже большие, по два года четыре месяца – в детский сад уже пора. На людях будет работать – хочешь не хочешь, а лоск на свои перышки наводить придется. Глядишь, и ухажер появится…
Она причесалась, поплотнее запахнула халат, сунула босые ноги в тапки. К Ольге пойдет… Открыла дверь и вздрогнула: на пороге стоял незнакомый солдат. Улыбка до ушей, глаза – два медных пятака на солнце; шинель, как в песне – пуговицы в ряд, ярче солнечного дня… Шапка набекрень, погоны толщиной с паркетину, аксельбанты, белый ремень, сапоги со шнуровкой. В руке чемодан.
– Здравия желаю! Здесь Серегины живут?
– Здесь… – обомлела Настя.
«Неужели с Гариком что-то случилось?»
– А я от Гарика!
– Что с ним?
– Ничего, – нахмурился парень. – Пока ничего…
– Что значит «пока»?… Да ты заходи, заходи…
Солдат кивнул, в торжественно-важном величии прошел в дом. Осмотрелся.
– Извини, у нас не убрано, – смутилась Настя.
– Ничего, ничего. Я и не к такому привык…
– А к какому?
– Разве Гарик в письмах не писал?
– Писал…
– Где служит, писал?
– Да, в Средней Азии служит. Марыйская область.
– И все?… Да, кстати, меня Дима зовут. Демобилизован, еду домой, – гордо сообщил он. – К вам проездом вот заскочил, пару слов про Гарика сказать…
– Ну, говори, говори…
– Раздеться можно?
Дима снял шинель, под непосильным бременем собственной важности повернулся к Насте. Она же и не пыталась сдержать вздох восхищения. Дима, оказывается, был настоящим героем. На левой стороне груди бессчетное количество медалей с золотым отливом, на правой – значки в три длинных ряда.
– Это ж откуда столько?
– Оттуда… Из Афганистана, – скромно ответил герой.
– Из Афганистана? – похолодела Настя. – Что, и Гарик сейчас там?
– Там.
– Как же так? Он же писал, что в Союзе служит…
– Все так пишут, а на самом деле… Я, наверное, не должен был вам это говорить, но раз уж так вышло… Я бы чайку попил.
– Да, конечно…
Настя провела Диму на кухню, усадила за стол, поставила чайник, взяла тряпку, чтобы навести хоть какой-то порядок.
– Я не про такой чай, я про солдатский, – весело сказал парень. – У меня в чемодане…
Он вышел в прихожую, вернулся с бутылкой водки и двумя большими жестянками – без этикеток, в какой-то смазке.
– Тушенка. Торт к солдатскому чаю, – бравурно пояснил Дима. – Можно на хлеб. Можно с макаронами…
Макарон в доме не было, зато нашлось полпакета вермишели. Настя поставила воду, Дима открыл консервы.
– Ты мне про Гарика расскажи, – сглотнув комок, попросила она.
– Да что там, воюет парень…
– Как же так!
– Ничего страшного. Год он уже отслужил, еще год остался, скоро домой вернется…