И вспыхнет пламя, стр. 36
Джоанна Мэйсон. Дистрикт Седьмой, бумага и древесина, отсюда и ветки. Она победила за счет того, что долго и убедительно разыгрывала из себя беспомощную тихоню, на которую не стоило обращать внимания, а потом оказалась изощренной убийцей. Растрепав остроконечные локоны, она закатывает широко посаженные глаза.
– Ужасный костюм, да? Мой стилист – самый круглый дурень в Капитолии. Наши трибуты уже лет тридцать носят наряды лесных деревьев. Вот бы поработать с Цинной. У вас просто потрясающий вид.
Девчачьи разговоры никогда мне не удавались. Платья, волосы, макияж... Приходится врать:
– Да, он помогал мне разработать свою линию одежды. Ты бы видела, что Цинна делает с бархатом.
Бархат – единственный материал, вовремя пришедший мне на ум.
– Видела. Во время вашего тура. Это чудо без лямок в Дистрикте номер два, темно-синее с бриллиантами? Такая прелесть, что я готова была протянуть руку через экран и сорвать его прямо с твоей спины.
«Ага, – проносится у меня в голове. – Желательно вместе с кожей».
Дожидаясь лифта, она расстегивает остальную часть костюма, роняет на пол и с отвращением на лице отправляет пинком подальше. Кроме тапочек травяного зеленого цвета на ней теперь ни единой нитки.
– Фу, так-то лучше.
Мы заходим в одну и ту же кабину, и всю дорогу до восьмого этажа Джоанна болтает с Питом о живописи. Угольные переливы его костюма бросают блики на обнаженную грудь. Когда соседка нас покидает, я отвожу глаза, но прекрасно знаю, что Пит ухмыляется. Следом выходят Рубака и Сидер, и мы остаемся наедине. Я вырываю руку, а он ни с того ни с сего заливается хохотом.
– В чем дело? – бросаю я, когда мы выходим из лифта.
– В тебе, Китнисс. Разве не видишь? – давится смехом Пит.
– Чего не вижу?
– Почему они все так себя ведут. Финник с его сахарком, Рубака с поцелуями, а теперь эта девушка начала раздеваться, – Он пытается сделать серьезный вид, но все бесполезно. – Они же играют с тобой, потому что ты... Понимаешь?
– Нет, не понимаю.
В самом деле, о чем он?
– Например, не могла смотреть на мое обнаженное тело, даже когда я был при смерти. Ты такая... чистая, – наконец выдавливает из себя Пит.
– Неправда! – вырывается у меня. – Да я целый год, когда видела камеры, чуть не срывала с тебя одежду!
– Да, но... Понимаешь, для Капитолия ты слишком чистая. По мне, так все идеально. – Он явно питается меня успокоить.– Они тебя просто дразнят.
– Нет, насмехаются! И ты с ними заодно!
– Ни в коем случае. – Пит отрицательно качает головой, кусая губы, чтобы снова не прыснуть.
Я начинаю всерьез сомневаться в своем решении сохранить ему жизнь, когда рядом с нами открывается еще один лифт. Хеймитч и Эффи, чем-то ужасно довольные, присоединяются к нам, и вдруг лицо ментора каменеет.
«Что я опять натворила? » – чуть не срывается у меня с губ. Но Хеймитч пристально смотрит мимо, на вход в столовую.
Проследив за его взглядом и поморгав от удивления, Эффи жизнерадостно щебечет:
– Кажется, в этот раз вам подобрали сочетающийся комплект!
Развернувшись, я вижу рыжеволосую безгласую девушку, с которой уже знакома по прошлым Голодным играм. Как это мило – встретить подругу в подобном месте. Рядом стоит молодой человек, разумеется, тоже безгласый – и тоже рыжеволосый. Ясно, почему Эффи назвала их «сочетающимся комплектом»...
Внезапно меня словно током бьет. Потому что и молодой человек мне отлично знаком. И не по капитолийским торжествам. Мы частенько беседовали в Котле, посмеивались над варевом Сальной Сэй. В последний раз я видела его лежащим без сознания на площади, где истекал кровью Гейл.
Имя нашего нового безгласого – Дарий.
16
Ментор цепко впивается мне в запястье, предостерегая от необдуманных поступков, но я теряю дар речи не хуже Дария. Хеймитч однажды упоминал, что в Капитолии с языками безгласых делают что-то ужасное, и они уже никогда не заговорят. В ушах звучит голос Дария – веселый, поддразнивающий меня не так, как сегодняшние соперники по арене, а из искренней взаимной симпатии. Если бы Гейл это видел...
Выдать наше знакомство хотя бы жестом – нельзя, иначе бывшего миротворца ждет неминуемое наказание. Мы просто глядим друг другу и глаза. Он – бессловесный раб; я – обреченная на заклание жертва, Что мы могли бы друг другу сказать? «Мне жаль»? «Я чувствую твою боль, как свою»? «Хорошо, что мы с тобой были знакомы»?
Впрочем, Дарий этому вряд ли радуется. Не вмешайся я в ту позорную казнь, он бы не попытался остановить Треда. Не лишился бы языка. А главное, не состоял бы теперь при мне, ведь я более чем уверена: президент Сноу нарочно сделал его моим безгласым.
Вывернувшись из железной хватки Хеймитча, ухожу к себе в комнату и запираю дверь. Опускаюсь на край кровати, упираюсь локтями в колени, а лбом в кулаки. Долго смотрю на мерцающие цвета костюма, воображая, будто перенеслась в свой старый дом в Двенадцатом дистрикте и свернулась калачиком у огня. Заряд понемногу кончается, и материя гаснет, чернеет.
Когда наконец Эффи приходит позвать на ужин, я поднимаюсь, снимаю наряд и бережно укладываю его на столе вместе с полукороной. Тщательно умываюсь в ванной, избавляясь от темной раскраски. И, переодевшись в обыкновенную рубашку с брюками, спускаюсь в банкетный зал.
Ужин проходит, словно в мутном сне. Дарий и рыжеволосая прислуживают нам за столом. Эффи, Хеймитч, Цинна, Порция и Пит, кажется, обсуждают Открытие. В память врезается лишь одно. Я нарочно роняю на пол тарелку с горошком и, не дожидаясь, пока меня кто-нибудь остановит, лезу под стол. Дарий тут же бросается собирать раскатившиеся горошины. На миг мы оказываемся рядом, скрытые от посторонних глаз, и наши руки соприкасаются. Его грубая кожа покрыта масляным соусом с тарелки. Наши отчаянно сцепившиеся пальцы говорят больше, нежели все невысказанные слова. Эффи квохчет:
– Китнисс, это же не твоя работа!
И мы разжимаем руки.
Когда все отправляются смотреть повтор Открытия, я втискиваюсь на кушетке между стилистом и ментором: не хочу, чтобы рядом был Пит. Кошмар, случившийся с Дарием, касается Гейла, меня и, возможно, Хеймитча, но не его. Они, в лучшем случае, здоровались при встрече на улице. Пит никогда не принадлежал Котлу, как мы. И вдобавок я все еще злюсь на него за насмешки. Как-нибудь обойдусь без участия и утешения. Нет, я не передумала сделать все для спасения его жизни, но больше ничего ему не должна.
На экране показывают, как процессия движется к Большому городскому кругу, и у меня в голове мелькает: это же отвратительно. Даже в обычный год провозить ряженых трибутов по улицам, точно пленных, – жестоко. Дети в костюмах выглядят глупо, однако стареющие победители представляют собой необычайно жалкое зрелище. Те, что помоложе, вроде Джоанны и Финника, или те, чьи тела не успели одряхлеть, как у Брута и Сидер, еще сохраняют остатки достоинства. Но люди, попавшие в хищные когти пьянства, морфлинга или болезней, смотрятся более чем нелепо в нарядах, изображающих дойных коров, деревья или буханки хлеба. В прошлом сезоне мы без передышки обсуждали каждого из участников; сейчас отпускаем лишь редкие замечания. Неудивительно, что зрители сходят с ума при виде нас с Питом – сильных, юных, красивых, в сияющих облачениях, как и положено выглядеть настоящим трибутам.
Едва заканчивается сюжет, я встаю и, поблагодарив Цинну с Порцией за великолепную работу, иду к себе спать. Эффи напоминает: за завтраком будем обсуждать стратегию тренировок. Но даже в ее голосе звучат утомленные нотки. Бедняжка Эффи. В кои-то веки ей выдался более-менее приличный год, и вот как все обернулось. Даже она, представьте себе, не может найти в происходящем светлую сторону. Думаю, по капитолийским меркам это уже серьезная трагедия.
Немного погодя в дверь еле слышно стучат, но я не отвечаю. Сегодня мне Пит не нужен. Тем более когда поблизости Дарий. Это все равно, что сам Гейл. Гейл... Как я избавлюсь от мыслей о нем, пока живое, из плоти и крови, напоминание блуждает по здешним коридорам?