Вадимка, стр. 17

Рядом в темноте маячил дом хозяйки, он закрывал Вадимке чуть ли не половину неба. И тут эта яга мешает ему любоваться даже звёздами! Парнишке вспомнилось, как его дед рассказывал сказку про бабу-ягу. Дом хозяйки казался ему сейчас мрачным логовом бабы-яги. Только живую бабу-ягу он сейчас не боится, он её ненавидит!

Вадимка осторожно вошёл в кухнянку и стал быстро собираться в дорогу, в холстинный мешок он сложил хлеб, варёную курицу и ещё кое-какую снедь. Затем он через двор быстро прошмыгнул к дверям конюшни. Просунув руку сквозь решётку двери, Вадимка стал тихонько нажимать на край перемёта, чтобы выдернуть болт из косяка. Перемёт подавался, но стала открываться дверь и громко скрипнула. Вадимка обмер. Пять раз пришлось нажимать на край перемёта, пять раз скрипела дверь, а Вадимка со страху готов был бросить все и бежать куда глаза глядят.

Наконец он, полуживой, вошёл в конюшню. Тут было душно, пахло лошадьми. Вадимка тихонько снял с гвоздя уздечку и осторожно подошёл к рыжему. Конь повернул к нему голову и толкнул носом в плечо. Он делал это не раз, когда Вадимка, приучая к себе коня, гладил его и разговаривал с ним; обычно это бывало по вечерам, когда рыжего он ставил в конюшню на ночь. Теперь конь толкнул его ещё раз и, попав своему табунщику мордой под мышку, остался стоять неподвижно. Эта ласка доброго и привязчивого животного многое сказала Вадимке — рыжий считает его своим другом, ждёт от человека добра.

Невольно вспомнились Гнедой и Резвый: как они выбивались из сил в непролазной грязи во время отступа и как они радовались его ласке. Кто же пожалеет коня, кроме человека? Теперь же вот он сам, Вадимка, собрался гнать рыжего изо всех сил на целые сотни вёрст, гнать без жалости. А этот несмышлёныш так ждёт от него защиты!.. И сердце Вадимки дрогнуло. Почему это добродушное существо должно отвечать за свою злую хозяйку?

Вадимка прислонился щекой к шее коня. И эти секунды решили все. Парнишка понял, что он не погонит рыжего в такую даль, тот может по дороге погибнуть. Вадимка пойдёт домой пешком. Он со вздохом погладил коня по шее и по спине, повесил уздечку на гвоздь, взял в яслях полушубок, ботинки и валенки — от этого ведьма не обеднеет! — и вышел из конюшни, бросив дверь открытой. В кухнянке беглец оделся, вложил ботинки и валенки в мешок, повесил его через плечо, взял в руки полушубок и без шапки, босиком, быстро и бесшумно вышел со двора на дорогу. Дом по-прежнему безмолвствовал.

Хутор быстро скрылся в темноте. В степной тишине, под звёздным небом, Вадимка стал успокаиваться. «А хорошо, что я ушёл пешком… За мною теперь никто не погонится. На кой я им нужен?.. Теперь можно и выспаться, а то скоро будет рассвет, ведь завтра шагать целый день… Да плевать мне на этих Зинченок! Не боюсь я их теперь!..»

Он свернул подальше от дороги в высокие уже хлеба, ещё пахнувшие травой, набросил на плечи полушубок и улёгся, надев валенки и положив под голову мешок. «Жалко, много пшеницы помял… За это и по башке накостылять не грех», — подумал он, засыпая.

…Проснулся он оттого, что совсем рядом громко и надоедливо повторяла свои навсегда заученные и единственные слова перепёлка: «Пуд-пу-дук!.. Пуд-пу-дук!» — «И до чего же настырная!» — подумал беглец и открыл глаза. Всходило солнце. Приподнявшись в пшенице, Вадимка стал осматриваться. Оказалось, что он вышел всего лишь на бугор за хутором, всего с версту! Был хорошо виден двор его хозяйки. Перед дверью конюшни стояла целая толпа — наверно, собрались все Зинченки. Пастушонок сбежал! Вот удивляются — конюшня настежь, а все кони на месте!

Вглядевшись в толпу споривших хуторян, Вадимка понял, что погони за ним не будет. Осторожно выбравшись из хлебов, скрытый от хутора бугром, парнишка быстро побежал прочь, шлёпая по дороге босыми ногами. Скоро негостеприимный хутор остался позади.

Глава 7

«ЛАДНО… ВЫРУЧУ!»

Стояли жаркие дни, наступила та благодатная пора, когда посев был уже позади, а косовица ещё впереди. Работа переместилась с поля на усадьбы. В степи было пусто, лишь кое-где пололи подсолнухи да иногда на дорогах виднелись подводы. Время для бегства — лучше не придумаешь. Но Вадимка знал, что без встречи с людьми дело не обойдётся. Шёл он босой, без шапки, в руках нёс полушубок. Если присмотреться, то, пожалуй, догадаешься, что в мешке у него лежат валенки. Полушубок и валенки в такую-то жару! Поклажа ясно говорила, что путник собрался в дальнюю дорогу. А его штаны! Они были заношены до невозможности. Наверно первый же встречный спросит: «Что ты за человек? Куда идёшь?» Вадимка решил обходить любое жильё. Так оно надёжнее! Еда ведь у него есть. Он был доволен, что среди рослых хлебов его не сразу заметит людской глаз.

Но вдруг перед ним, на перекрёстке, плохо видном среди колыхавшейся на ветру пшеницы, вынырнули две повозки. На передней сидело двое мужиков. Пешеход оказался у них на виду. Вадимка хотел отстать, но один из ехавших махнул ему рукой:

— Сидай, хлопче!.. В ногах правды немае!

Деваться было некуда, путник догнал переднюю повозку, побросал в неё свою поклажу и вскочил сам.

— Вы откудова ж будете? — поспешил он спросить.

Оказалось — это два брата из Харьковской губернии, ездили на Кубань «за счастьем» — добывать худобу. Прошёл слух, что белые при отступлении побросали много скотины — и волов и лошадей. Скот на Кубани стал нипочём. И, слава богу, братья съездили не зря — отправились туда «с одними кнутами», а теперь вот гонят домой две пары волов «со снастью». Один из братьев — высокий, сутулый, видать младший, — угрюмо молчал, зато другой — коренастый, небольшого роста — говорил охотно.

— После гражданской войны надо как-то хозяйнуваты, — рассуждал он. — Бог даст, как-нибудь перебьёмся и… заживём… Война кончилась… Нынче люди обратно в свои хаты полезли. Пахать, сеять начнут… Гляди, який урожай на Кубани нынче!.. А все мужик! Без мужика ни белые, ни красные, ни зелёные житы не можуть…

Вадимка слушал, но из головы не выходило — почему его не расспрашивают? Может быть, приняли за здешнего?.. Дай-то бог!.. Но вопрос не заставил себя ждать.

— Ну, что, хлопче?.. Домой драпаешь?

Вадимка опешил.

— Ага, — вырвалось у него само собой. — А почему вы знаете?

— Да тут и знать нечего. За версту видать, что ты за птица… Вашего брата кругом полно, расползлись, як тараканы… Домой командируются… Из дому выезжал зимою, что ли? — глянул он на полушубок.

Вадимка молчал.

— Какой станицы-то?

— Митякинской.

— Знаю, знаю… бывал… Я по твоему выговору догадался, что ты не луганский и не вешенский… Значит, и ты до дому!.. Хорошо делаешь. Коли дома не пекуть, так и в людях не дадуть… А где думаешь через Дон переправляться?.. Сейчас можно переехать только по железнодорожному полотну… по дамбе… от самого Батайска до самого Ростова… На семь вёрст тут разлился Дон!

Вадимка обомлел. Как в это время переправляться через Дон, ему и в голову не приходило. На их степном хуторе их речка Глубочка разливалась бурно, но скоро входила в берега. Говорили, что на Дону полая вода держится долго, но что Дон под Ростовом разливается на целых семь вёрст, Вадимка услышал впервые… А ещё собирался скакать домой на коне! Самому-то через Дон не перебраться. Когда отступали, Вадимка видел, что между Батайском и Ростовом несколько мостов. И на каждом мосту, наверно же, стоит охрана… А он в такую жару с полушубком да с валенками… Обязательно арестуют да в тюряху посадят!..

Вадимка готов был заплакать.

— Что же мне делать, дяденька?

— Тебе, хлопчик, треба переправляться на какой-нибудь подводе. Ты вполне сойдёшь за подводчикова сына… Чего тебе горевать?

Вадимка заметил, что глаза возницы скользнули по его мешку, парнишка догадался, чего от него ждут.