Тот, кто шепчет, стр. 27

— Я подарила Марион, — объяснила Фей, — маленький флакончик французских духов. «Жолие» номер 3.

Доктор Фелл поднес руку к очкам:

— А-а-а. Флакончик с красно-золотой этикеткой, который стоит на ее ночном столике?

— Да… наверное. — Что-то нечеловеческое было в улыбке, снова искривившей ее губы. — Во всяком случае, она поставила его на ночной столик возле лампы. Сама она сидела в кресле.

— А что произошло потом?

— Подарок был очень скромный, но Марион, казалось, чрезвычайно ему обрадовалась. Она дала мне коробку, в которой было чуть ли не четверть фунта шоколадных конфет. Сейчас коробка у меня в комнате.

— А потом?

— Я… не понимаю, каких слов вы ждете от меня. Мы разговаривали. Мне было не по себе. Я ходила по комнате взад и вперед…

Перед мысленным взором Майлса возникла некая картина. Он вспомнил, как несколько часов назад, уже покинув библиотеку, посмотрел на деревья, на которые падал свет из комнаты Марион, и увидел скользнувшую по ним женскую тень.

— Марион спросила меня, почему я веду себя так беспокойно, а я ответила, что сама не знаю. Говорила в основном она, рассказывала о женихе, брате и своих планах на будущее. Лампа стояла на ночном столике — я, верно, уже упоминала об этом? И флакончик духов… Около полуночи она внезапно прервалась и сказала, что нам обеим пора ложиться спать. Тогда и я спустилась в свою комнату. Боюсь, это все, что я могу вам сообщить.

— Вам не показалось, что мисс Хэммонд нервничает или чем-то встревожена?

— О нет!

Доктор Фелл хмыкнул. Опустив в карман погасшую трубку, он осторожно снял очки и с видом художника, прищурившись, стал изучать их, держа на расстоянии нескольких футов от глаз, хотя при таком освещении едва ли мог видеть их. Он дышал с присвистом и пыхтением, ставшими еще заметнее, что являлось признаком глубокого раздумья.

— Вам, разумеется, известно: мисс Хэммонд так испугалась, что чуть не умерла?

— Да. Наверное, это было что-то ужасное.

— Нет ли у вас каких-либо идей относительно того, что могло испугать ее?

— Боюсь, что в данный момент нет.

— В таком случае, — настойчиво продолжал доктор Фелл тем же тоном, — нет ли у вас каких-либо идей относительно не менее загадочной смерти Говарда Брука на крыше башни Генриха Четвертого шесть лет назад? — Прежде чем она успела ответить, доктор Фелл, все еще держа перед собой очки и изучая их с чрезвычайно сосредоточенным видом, прибавил небрежно: — Некоторые люди, мисс Ситон, пишут удивительные письма. В них они сообщают знакомым, находящимся очень далеко от них, то, о чем им и в голову не придет рассказать кому-нибудь из живущих рядом. Возможно, — он громко прочистил горло. — вы замечали это?

Майлсу Хэммонду показалось, что вся атмосфера, в которой проходила беседа, неуловимо изменилась. Снова раздался голос доктора Фелла:

— Вы хорошо плаваете, мадам?

Пауза.

— Довольно хорошо. Но я не решаюсь увлекаться плаванием из-за своего сердца.

— Рискну предположить, мадам, что в случае необходимости вы способны плыть под водой?

Теперь ветер налетал на деревья, шелестя листвой, и Майлс знал, что атмосфера действительно изменилась. Фей Ситон переполняли чувства, возможно, устрашающие, и Майлс явственно ощущал это. Он уже испытал нечто подобное недавно в кухне, когда кипятил там воду. Ему казалось, что невидимая волна затопила коридор. Фей знала. Доктор Фелл знал. Фей приоткрыла рот, и ее зубы блестели в лунном свете.

И в тот момент, когда Фей неловко отпрянула от доктора Фелла, дверь в комнату Марион открылась.

Из комнаты в коридор лился золотистый свет. Жорж Антуан Риго без пиджака стоял в дверном проеме, глядя на них, и, казалось, находился на грани нервного истощения.

— Я говорил вам, — закричал он, — что не смогу заставить сердце этой женщины биться достаточно долго. Где врач? Почему он до сих пор не приехал? Что задержало…

Профессор Риго осекся.

Подойдя к двери, Майлс из-за его плеча заглянул в комнату. Он увидел Марион, свою родную сестру Марион, лежащую на кровати, на которой царил еще больший беспорядок, чем раньше. Револьвер 32-го калибра, не способный защитить человека от некоторых незваных гостей, соскользнул на пол. Черные волосы Марион разметались по подушке. Ее руки были широко раскинуты, один рукав пижамы закатан до того места, куда ей сделали укол. Ее как будто принесли в жертву.

И в этот момент один-единственный жест поверг их всех в ужас.

Потому что профессор Риго увидел лицо Фей Ситон. И Жорж Антуан Риго (магистр гуманитарных наук, светский человек, снисходительно взирающий на человеческие слабости) инстинктивно поднял руку и сделал жест, защищающий от дурного глаза.

Глава 12

Майлсу Хэммонду снился сон.

Ему снилось, что в эту субботнюю ночь, переходившую в воскресное утро, он не спит в своей постели — как оно и было на самом деле, — а сидит в мягком кресле в гостиной на первом этаже, где ярко горит лампа, и делает выписки из книги большого формата.

Ему снился отрывок следующего содержания.

«В славянских странах вампир фигурирует в народных поверьях как оживший труп, который днем вынужден лежать в своем гробу и только после захода солнца выходит на охоту. В Западной Европе вампир — это демон, внешне ничем не отличающийся от обычных людей, среди которых он живет, но обладающий способностью заставлять свою душу покидать тело в виде соломинки или клубящегося тумана, чтобы потом она приняла видимый человеческий облик».

Подчеркивая эти строки, Майлс одобрительно кивнул. «Creberrima fama est multigue se expertos uel ab eis, — приводилось возможное объяснение происхождения этой второй разновидности вампиров, — gui experto essent, de guorum tide dubitandum non esset, dudisse contirmant, Siluanos et Panes, guos vulgo incubos vocant, improbos saepe extitisse mulieribus et earum adpetisse ac pengisse concubitum, ut hoc negure impu-dentiae uideatur».

— Я должен это перевести, — сказал себе Майлс в своем сне. — Интересно, есть ли в библиотеке латинский словарь?

И он отправился в библиотеку на поиски латинского словаря. Но все это время он знал, кто должен его там ждать.

Занимаясь историей Регентства, Майлс был надолго пленен леди Памелой Гойт, блиставшей при дворе сто сорок лет назад, и притом не питал никаких иллюзий относительно этой женщины, которую считали, вполне обоснованно, убийцей. В своем сне он знал, что в библиотеке должен встретить леди Памелу Гойт.

Пока он не испытывал никакого страха. Библиотека, пол которой был завален пыльными грудами книг, выглядела так же, как всегда. Одетая по моде своего времени, Памела Гойт была в широкополой соломенной шляпе и платье из муслина, расшитом узорами в виде веточек, с завышенной талией. Напротив нее сидела Фей Ситон. Первая выглядела таким же реальным человеком, как и вторая, и у Майлса не возникло ощущения чего-то необычного.

— Можете ли вы сказать мне, — спросил Майлс в своем сне, — держит ли здесь мой дядя латинский словарь?

Он услышал ответ, хотя ни одна не произнесла ни слова, и воспринял это как должное.

— Не думаю, — вежливо ответила леди Памела, а Фей Ситон отрицательно покачала головой. — Но вы можете подняться наверх и спросить об этом его самого.

За окнами сверкнула молния. Майлс почувствовал, что ему страшно не хочется подниматься к дяде и спрашивать его про латинский словарь. Он, разумеется, даже во сне знал, что дядя Чарльз умер, но не в этом обстоятельстве крылась причина нежелания Майлса идти к нему. Это нежелание перешло в ужас, леденящий кровь в жилах. Он не должен идти туда! Он не мог идти! Но что-то заставляло его это сделать. И все время Памела Гойт и Фей Ситон сидели совершенно неподвижно, словно две восковые куклы, глядя на него своими огромными глазами. Дом сотрясся от удара грома…

Майлс в ужасе проснулся и обнаружил, что на его лицо падают солнечные лучи.

Он выпрямился и понял, что руки его лежат на подлокотниках кресла.