Тень убийства, стр. 38
— Где вы? Где…
Я стремительно бросился, схватил эту фигуру за горло, швырнул к стене, сунул в живот пистолет. Ноги у нее дико вывернулись, раскаленная кочерга взлетела в воздух и упала.
— Тихо! — приказал я. — Тихо, Тедди!…
Испуганное бормотание смешивалось с моим тяжелым дыханием. Огонь свечи падал из-за моего плеча на искаженное лицо с открытым в испуге ртом, отчего обнажились десны. Он всхлипывал, глаза затягивались пленкой, точно у рыбы. Из-под моей руки ему на шею текли с волос струйки липкого бриолина. Я пригвоздил его к стене, как распятого ребенка. Раскинув на черно-золотом фоне руки и ноги, он неотрывно смотрел на меня. Паленый запах указывал, что добела раскаленная кочерга прожгла ковер. Тедди! Я трясся в холодном поту, видя по остекленевшим выпученным глазам, что чуть не придушил его насмерть. И заговорил, как нянька, шепча слова, дико звучавшие в этом диком месте.
— Только пикни, Тедди, — шептал я, снова ткнув в живот пистолетное дуло.
Потом медленно опустил, ослабил хватку на горле. Стало быть, полоумный парень, сообщник Джека Кетча, раскалил железо для чудовищной пытки. По-прежнему держа Тедди за горло, я попятился в дверь между портьерами, держа пистолет наготове.
И успел как раз вовремя. Из полуоткрытой двери в логово, обложенной кирпичами, донесся деревянный скрежет и глухой стук. Кто-то закрыл чердачный люк. Джек Кетч возвращался в убежище.
Приоткрыв портьеры, я затаился в ожидании в мерцающем свете. Видел даже пламя его свечи за выступом стены, который загораживал выход. Колеблющийся на сквозняке огонь отбрасывал быстрые тени на черно-золотую обивку. Призрачный свет освещал единственный путь Джеку Кетчу. Его шаги уже приближались к дверям. Мне хотелось выстрелить, закричать, лишь бы положить конец медленному, сводившему с ума топоту. Ковер дымился, по кромке бегали крошечные язычки…
Он ближе подошел к двери, я почувствовал в груди жжение. Вошел…
В свечном свете замаячила высокая фигура, лицо оставалось в тени, плечо вздернуто. Да, лицо оставалось невидимым, но я видел длинные белые пальцы, когтями впившиеся в грудь. Он как-то покачивался, ловя малейшие звуки опасности. Напряжение дошло до предела. Под моей ногой скрипнула половица. Он резко повернулся…
— Руки вверх!
Я оглушительно свистнул в свисток и, резко разрядившись, упустил добычу. Тедди извернулся, вырвался из рук, испустил сдавленный вопль, нашаривая упавшую кочергу. Я увидел взлетевший над моим плечом раскаленный кончик, нырнул, ощутил удар по голове. Голова как бы оторвалась, далеко отлетела, вертясь в пустоте, хаотично полетели искры, комната закружилась в кошмаре…
Кто-то все свистел в свисток! Помню, как я, даже в этом аду, бросил Тедди в другой конец комнаты, уронил пистолет, вскочил, стремясь вцепиться в глотку Джека Кетча. Он маячил передо мной, отшатнулся назад, взмахнул руками, лицо осветилось… Нет-нет, это безумие, сумасшествие, бред, невозможный, немыслимый…
У него вырвался крик, с которым слилось множество голосов. Затопали ноги, из дверей выскакивали люди. Сопротивлявшегося Джека Кетча приперли к стене, надели на него наручники. Портьеры были сорваны. Смутно слыша крики, я тошнотворно покачивался, окруженный мелькавшими огнями; ноги подкосились, и я провалился во мрак…
Лицо Джека Кетча оказалось лицом сэра Джона Ландерворна.
Глава 18
Наручники
Лицо сэра Джона Ландерворна… Худое, костлявое, строгое, в сияющем ореоле седых волос, с усами, короткой бородкой. Непроницаемые серые глаза под тонкими бровями, прикрытые веками. Острый нос, крепко сжатые губы.
Не знаю, видел ли я его в бессознательном тумане, но, когда очнулся, оно первым предстало передо мной. Сначала почувствовал головокружение, тошноту, слепящую головную боль, смутный гул голосов. Поднял голову, сидя у стены, разглядел освещенное множеством газовых ламп помещение, а прямо перед собой лицо сэра Джона.
Назойливо мелькнула мысль: «Джек Кетч — это…» Бред! Сон, безумная фантазия, какой-то тяжелой дубиной вбитая мне в голову! Он сидел в кресле напротив меня. Я ему улыбнулся, но не дождался ответной улыбки. Лицо его одеревенело, взгляд был напряженный, безумный. Очень бледный сэр Джон тяжело дышал, щурясь на свет, с болезненным, страдальческим видом. Серый костюм, руки сложены на колене. Свет ударил в глаза, он сменил позу, я увидел на запястьях наручники.
От раскалывающей голову боли хотелось закрыть глаза, но надо было разгадать ошеломляющую загадку. Мне видна была лишь небольшая часть комнаты, где находился один сэр Джон. Потом я разглядел ноги Толбота, расслышал его голос:
— …предупреждаю, все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Сэр Джон разволновался, глубоко задышал, сдержал дыхание, как бы окутанный каким-то кошмарным туманом. Седой, равнодушный, нетерпеливо дернул головой.
— Не будьте идиотом, Толбот, — бросил он, выдавив привычную ледяную улыбку. — Что ж, продолжайте болтать свою чепуху. Вам известно, «честный коп», что вы меня взяли.
— Значит, вы не отрицаете?…
— Зачем отрицать, черт возьми? — сухо сказал сэр Джон. — У вас же есть доказательства, которые я, разумеется, признаю. Только знайте, — поднял он ледяные глаза, — мне на это плевать.
Я попробовал сесть, стараясь разобраться в деталях. Перед глазами отчетливо встала комната. Горели все газовые лампы. Рядом со мной стоял Толбот, выглядевший довольно устало. За креслом сэра Джона торчал полицейский в штатском, держа за плечо Тедди, сгорбившегося у стены, закрывшего рукой глаза. На оттоманке слева от двери, которую я смутно разглядел при входе, сидела неясная фигура, и при виде ее я прозрел окончательно. Это был Низам аль-Мульк. Страшно бледный, взъерошенный, обросший щетиной, с болезненным лицом, утратившим всю веселость, с пылавшим ненавистью взглядом, он крепко держался за оттоманку, стараясь унять дрожь.
Из— за дверных портьер шагнул Банколен, хладнокровный, бесстрастный, глядя на сэра Джона как на диковинное насекомое. Сэр Джон резко вспыхнул. Царило молчание…
— Хотите… сделать заявление? — спросил Толбот.
Последняя формальность нагнала на меня неудержимую дрожь.
Сэр Джон, высокий, худой, поднялся, заслонив широкими сгорбленными плечами голубовато-желтый свет газовых ламп. Он казался теперь хрупким, слабым, только на тонком лице сохранялось решительное выражение. Он хмуро смотрел прямо перед собой.
— Я дам письменное признание, — сказал он, — если вы сейчас отведете меня в номер. Надо все разъяснить…
Он умолк и вдруг бросил взгляд на Банколена. С обычным высокомерием и хладнокровием, но с помрачневшим взглядом сухо заявил:
— Видно, вы выиграли пари.
— Пожалуй, — равнодушно подтвердил детектив.
— Я пришлю вам чек, — хрипло бросил сэр Джон. — Друзья! — со звоном встряхнул он наручниками. — Друзья! Помоги нам Бог!
Банколен наклонил голову. Я не имел понятия, что кроется под его сатанинской маской с насмешливо приподнятой бровью, выражавшей лишь жестокую любезность. Казалось, он с трудом удерживается от улыбки. Сэр Джон по-прежнему не шевелился. Бросил удивленный взгляд на наручники, точно не понимал, что это такое…
— По-моему, Толбот, можно их снять, — заметил он. — Я больше сопротивляться не стану…
Инспектор поспешно шагнул вперед, снял наручники. Тогда сэр Джон, как бы не в силах сдержаться, терзая себя, обратился к Банколену:
— Вы… давно знали, да?
— Да, догадывался. Кин…
— Мой сын, — договорил сэр Джон.
Наступило молчание. Волнение сэра Джона выдавало только учащенное дыхание, но он мог сорваться в любую минуту, сжимая кулаки, громоздясь, как башня, в необычной обстановке чердака. Бросил взгляд на оттоманку, на миг содрогнулся всем телом: я видел его сотрясавшуюся от ненависти тень. Аль-Мульк вскрикнул.
— Свинья! — прокричал сэр Джон. — Это был мой сын!
Страшный голос гулко прозвучал в пустоте.
— Тише, сэр, — сказал Толбот, схватив его за руку, — успокойтесь!…