Войку, сын Тудора, стр. 118

Поддерживаемый ею сверху, сотник твердо встал на камень карниза, подобрался, собрал все силы. И, резко выдохнув из груди воздух, как стрела, прянул к темневшему перед ним отверстию. Удар был таким сильным, что вначале показалось: он не долетел до бойницы и обрушился вниз. Из последних сил цепляясь за грубо обтесанные камни, сотник медленно приходил в себя. Потом стал осторожно вползать в узкое окно, до которого все-таки дотянулся в отчаянном прыжке; тело болело, будто изломанное на дыбе, голова кружилась. Но Чербул продолжал упрямо протискиваться внутрь.

Свалившись наконец на дощатый пол большого каземата над воротами, Войку оглянулся. Он был один. В темноте скупо проступали очертания механизмов, запиравших и отпиравших вход. Слава богу, их устройство было здесь таким же, как в родной Четатя Албэ на Днестре. С трудом поднявшись, он подошел к большому барабану, на который были намотаны цепи, удерживавшие мост. По соседним блокам, тоже отягощенным цепями, Войку увидел, что решетку защитники не успели опустить; потом этого не потребовалось и о ней забыли.

Войку нащупал клин, удерживавший в неподвижности барабан подъемного моста. Кованая железная полоса сидела в гнезде, крепко зажатая чудовищной тяжестью цепей и самого моста. Войку налег всем телом — клин не поддавался. Чербул повис на нем, раскачивая; кровавые круги поплыли перед глазами, тело пронизывала невыносимая боль. Но сильнее боли было нараставшее в груди отчаяние: проклятый клин, казалось, не сдвигался с места ни на волосок.

Но вот он, скрипнув, поддался, с тихим скрежетом выскользнул из углубления в окованном сталью чудовищном колосе. И пошли, все быстрее разматываясь, все яростнее грохоча, потекли вниз железными водопадами толстые, прихваченные ржавчиной крепостные цепи, открывавшие нападающим вход. Войку не слышал их торжествующих криков, но знал, что друзья врываются в замок, что они скоро будут с ним.

Крики ярости раздались в башне, когда полотно моста покачнулось и поползло к земле. Но удерживать его было поздно; защитники замка начали отступать к донжону, чтобы в нем укрыться.

Войку, еще шатаясь, спустился по узкой лесничке во двор. Навстречу ему бежала Роксана. И несколько мгновений спустя беглецов окружили радостные избавители.

В воине в светлых доспехах, скрывавшем лицо под опущенным забралом, сотник узнал рыцаря Медведя и опустился перед ним на колени. Затем Войку очутился в объятиях Михая Фанци. Подошли Янош Фехерли, герольд Шандор, сын князя Батория, Владислав Канисса. Вся ближняя чета Матьяша была здесь и дружески обнимала Чербула, ибо теперь он для них был истинно своим, отбитой у противника добычей. Последним вытирая узкий меч алым шарфом, подошел Ренцо деи Сальвиатти.

— Слово рыцаря, вот истинная красота! — воскликнул главарь освободителей, заметив Роксану. С еще горящими гневом глазами, с арбалетом в руках княжна была прекрасна. — Представь меня своей даме, мой Олень.

— Жене, ваше величество, — поправил Войку.

— Никаких величеств, — сжал руку Чербула Матьяш Корвин, — здесь я простой воин и дворянин. Жене? Тем более представь! Теперь я понимаю этого дьявола Цепеша, — вполголоса добавил король.

Из логова Дракулы уже бежали рабы-цыгане, служанки и слуги. Из подвалов, удивляя своим множеством, выползали истерзанные и искалеченные, иссушенные жаждой и голодом узники тайных темниц. Короткое распоряжения короля — и его люди потянулись к выходу. Дело было сделано; король-рыцарь не хотел продолжать сражение, в котором его могли узнать.

Король и его вельможи, простолюдины и ратники двинулись к городу. Войку был свободен, его жена ехала рядом. Вокруг были друзья. Но счастье Войку было окрашено печалью. Мысли Чербула то и дело возвращались к магистру Армориусу. И ко всему, о чем тот при жизни мечтал.

71

Прошло несколько дней; в Брашове начали забывать о событиях, о которых добрую неделю шептались на всех углах. Король Матьяш, под страхом своей немилости и опалы, приказал бывшему мунтянскому воеводе прибыть в свою столицу, и Земля Бырсы с облегчением вздохнула. Страшный князь отбыл вскоре в Буду под надежным воинским эскортом, начальнику которого было приказано не спускать со знатного гостя глаз.

В день, назначенный для его собственного отъезда из Брашова, король Матьяш Венгерский в одиночестве молился в часовне, отведенной ему во дворце воеводы-наместника. Накануне его величество небрежно отверг робко высказанную просьбу здешнего магистра — о выдаче князя Влада для суда за бывшие преступления. Венценосный божий помазанник, пусть даже бывший, не та особа, которую могут судить брашовские медники да суконщики, к тому же князь Влад занимал известное место в политических планах венгерской короны, и он не был еще окончательно списан с ее счетов. Поднявшись с колен и осенив себя крестным знамением, король Матьяш направился в свой кабинет, куда велел позвать молдавского сотника Войку Чербула.

Спешившись у дворцовых ворот и отдав повод Перешу, Войку прошел через двор воеводы-наместника. Обширное пространство между дворцом и окружавшими его стенами было заполнено воинами, готовившимися к выступлению. Большая ратная сила отправлялась в столицу с Матьяшем, подальше от карпатских перевалов. А ведь из-за них со дня в день могли появиться турки, их общие враги!

Чербула ждали у подьезда. В покои короля его повел Фехерли, учтиво улыбавшийся, привычно пританцовывая на ходу.

Король Матьяш протянул Войку руку для поцелуя, поднял с колен.

— Вот и расстаемся мы с тобой, молодой друг, — сказал он. — Ведомо ли тебе, Войку из Монте-Кастро, что теперь ты рыцарь венгерской короны?

— И вечный должник вашего величества, — сказал Войку.

— Об этом больше — ни слова, — улыбнулся король. — Но теперь, как рыцарь венгерской короны, ты обязан служить нам. Нам самим, а не этим брашовским торговцам.

— Разве здесь не земли вашего величества? — сказал Войку.

— Слово дворянина — наши! — весело воскликнул Матьяш. — Но почему бы тебе не бросить этих сасов и не отправиться с нами? — спросил он. — Служба в нашей гвардии не трудна. Будем вместе охотиться, вместе биться, вместе веселиться. Разве тебе не хочется служить в нашей королевской дружине?

Войку снова опустился на колено, но король тут же поднял его.

— Еще одна милость вашего величества, которой я недостоин, — ответил Чербул. — И, боюсь, не смогу теперь принять, — добавил он с той затаенной твердостью, которая все чаще звучала в его речах со старшими. — Враги стоят на рубежах моей земли. Скоро будет война.

— Князь Штефан не простил вас за побег, — нахмурился Матьяш. — И быть может, не пощадит.

— Я все равно должен буду вернуться, ваше величество, — сказал Войку. — Мой государь, воевода Штефан, волен миловать меня или казнить.

— А твоя жена? — напомнил в свою очередь Матьяш. — Что станет с ней без тебя?

— Под милостивым покровительством вашего величества ей ничто не будет угрожать, — поклонился Войку.

— Князь Штефан совершит ошибку, помиловав такого строптивца, — вздохнул Матьяш. — Ему с тобою будет нелегко. Впрочем, мы за него рады, — добавил король. — князю Штефану везет не только в битвах; судьба балует князя верностью его слуг.

— И дала ему храброго соседа, — склонился Войку.

— Кузен Штефан, воевода Молдавии, ведет себя как верный наш вассал, — кивнул Матьяш. — Нам ведомо, правда, куда смотрит кузен Штефан, куда тянется более всего сердцем; к единоверной Московии, на север. Но Московия слишком далека. Потому и держится нас твой расчетливый государь. Ибо скоро, наверно, на Молдову придет сам султан. Это вам не Гадымб; этот, будь он прошлой зимой при войске, не допустил бы победы князя. Его не заманишь в западню.

— Ваше величество! — воскликнул Войку, становясь опять на колени. — Дозвольте!

— Говори, рыцарь Олень! — улыбнулся король.

— Ваше величество, у вас могучее войско! Помогите моему государю — ведь он будет биться и за вашу державу, за вас!