Войку, сын Тудора, стр. 114

— И это для вас оказалось достаточно, чтобы принести в мой дом несчастье?

— Я думал: со мною ваше счастье будет полнее, истиннее. Я думаю так, моя госпожа, и теперь, — с новой силой сказал Влад.

— Зачем вы опять об этом, князь? — прервала его пленница. — Какой я была тогда, такова и сейчас: жена простого воина. И эту судьбу я избрала себе сама.

— Знаю, — сказал Цепеш. — Говорят, этот молдавский сотник благороден и храбр, и я охотно этому верю. Но разве этот юноша достоин любви такой женщины, как вы, моя государыня? Ведь вы — ветвь от корня, правившего некогда миром. Из тех женщин, чей удел — вдохновлять великие души и умы. Могучие, хотя бы и во зле.

— Видно, тяжесть содеянного стала для вас слишком велика, — жестко сказала узница Дракулы. — И вы хотите разделить ее со мной. Я приняла бы, поверьте, это бремя; такое деяние было бы милосердным. Но этот подвиг, увы, не для меня.

— Вы правы! — воскликнул Цепеш. — Правы, видя во мне только злодея: откуда вам знать меня другим??

Воевода в волнении вскочил на ноги и зашагал по горнице.

— Я был рожден для лучшего, для большего, чем содеял! — с силой сказал он. — Для такого, чего не назовешь просто добром или злом, чего мир и не сумел бы сразу понять. А поняв, — испытал бы, может, ужас, но непременно — восторг, ибо переменился бы тотчас и сам. Всю жизнь, княгиня, всем существом я бился в эту дверь — к моим истинным деяниям. Но не смог открыть — не было ключа.

— И он есть теперь?

— Да есть, это — любовь! Это вы! Я потрясал когда-то державы, моя госпожа, обо мне слагали песни, меня боялся сам султан Мухаммед. И я еще молод. Зачем же мне отказываться от того, что могу еще свершить, не стать тем, кем могу, не развернуть во всю ширь крылья над этим миром? А сила моя ныне гаснет, ибо нет в ней выхода, душа пустеет, ибо не вижу в сей вселенной опоры. Я гибну, и вы одна на свете можете меня спасти.

— Какой же ценой? — невесело усмехнулась пленница.

— Согласившись быть моею. Подругой, женой, прекрасным и чистым оплотом духа моего. Открыв передо мной, что нужно мне воистину от судьбы, к чему должна быть применена та сила, которая во мне требует выхода, указав, что достойно меня, а что — нет. Чтобы стали мы со мной не скромною солдатской женой, но владычицей, подругой венценосного безумца. Не малою куропаткой — орлицей!

— В вашей клетке я уже и не куропатка, князь, — заметила Роксана. — Синица!

— Жестокая шутка, моя госпожа! — воскликнул Цепеш. — Не надо шутить, молю! Помогите мне — никто не может того, кроме вас! И мир увидит, на что еще способен Влад Дракул, по прозвищу Цепеш. Я отвоюю мою отчизну — несчастную Мунтению. Отгоню осман от вашей родины — Мангупа. Поведу свежее войско на Константинополь. Воины стекутся под мое знамя сотнями тысяч, ибо знают, каков я в бою. Новая песня, новая сила, новый полет — вот что могла бы дать мне ваша любовь. Мы можем, если вы того пожелаете, уйти вместе в другие, прекрасные страны, в иные края. Не один властитель Европы зовет меня к себе, чтобы отдать под мое начало войска и флоты, доверить мне судьбу державы. Скажите, что должен я свершить? Или просто умереть у ваших ног?!

Цепеш сделал шаг, чтобы упасть перед ней на колени. Но взгляд Роксаны остановил его. Цепеш вздоргнул, в глазах его мелькнула растерянность: внезапный удар колокола на замковой церкви отрезвляющей волной ворвался в раскрытое окно.

— Зовут к трапезе, князь, — сказала Роксана. — Доброго вам праздника!

В замке Дракулы всю ночь гремел веселый пир. Но князя Влада не было за столом. Рано покинув почетное место, князь Влад в своей горнице писал послание другу Штефану, просил известить, когда начнет свой поход султан: воевода Влад будет к войску друга с теми мунтянами, кто верен еще ему и святому кресту. И думал еще Влад Цепеш, что праздничный день принес ему неудачу в поединке с ничтожным узником, запертым в темнице.

66

Проснувшись в новой камере, Войку увидел свет. Не сияние дня — колеблющиеся отблески, проникавшие сюда из соседнего помещения. Они шли от небольшого окошка, проделанного в стене, забранного решеткой и закрытого снаружи деревянной заслонкой. Войку легко оттолкнул незапертую дверцу; взору Чербула предстал большой сводчатый подвал, озаренный пламенем факелов, воткнутых в щели между камнями, из которых были сложены стены. В подвале гремело железо: несколько человек в кожаных куртках и фартуках готовили инструменты, в которых было нетрудно узнать орудия пытки. Работой руководил рослый здоровяк, в котором с той же легкостью можно было распознать мастера-палача.

Войку понял: сейчас его начнут пытать. Но время шло — никто за ним не являлся. Затем послышались чьи-то стоны — в подвале терзали кого-то другого. Свистели бичи, лязгали клещи, пахло паленым мясом. Стоны сменились нечеловеческими криками, показавшимися Чербулу бесконечными: было удивительно, как может живое существо издавать такие звуки. Это продолжалось целую вечность; Чербулу казалось уже, что весь народ Бырсы терпит мучения, попав к Дракулам в плен. Наконец в соседнем подвале стихло, мучители ушли, унося с собой факелы. И во мраке новой каморы перед обессиленным узником возникла снова тощая фигура магистра Армориуса. Войку жадно выпил ароматную жидкость, принесенную ему стариком. И почувствовал, как по телу разливается тепло и блаженный покой.

— Вот и увидел ты, сын мой, самые сокровенные, самые надежные и любимые орудия власти, — сказал магистр. — Но сколько у нее еще — не менее излюбленных! Не дай бог тебе узнать того, что довелось узнать мне!

— Другой сказал бы, что сыт по горло, — ответил медленно приходивший в себя витязь. — Мне же хочется увидеть до конца, что творят эти каты вдали от дневного света, в утробе каменного чудища на этой скале. Ведь должен кто-то узнать их дела!

— Это хорошо, — кивнул старец. — Это в тебе проснулась добрая злость. Но мы не знаем, что они еще задумали, — добавил старец. — Поэтому пора открыть перед тобой некоторые из здешних секретов.

Магистр приблизился к стене напротив двери и, взяв руку воина, помог ему нащупать потайной рычажок. Легкий нажим, и часть стены отошла в сторону, открыв узкий проход. Старец повел за собой Войку по тесному, глухому коридору. Они спускались и поднимались по крутым ступенькам, миновали несколько поворотов.

Наконец впереди показался свет. Пройдя под низкой дверцей, оба оказались в просторном зале без окон, под тяжелыми каменными сводами. Одну из стен этого мрачного помещения занимал очаг, такой огромный, что в него можно было бы въехать на доброй телеге. В исполинском камине тлели целые бревна, на стоящих в нем медных треножниках и тиглях с шипением и бульканьем варились жидкости всех цветов.

Против очага стояли массивные полки со ступеньками, аптекарской утварью, с фарфоровыми, глиняными и медными сосудами. На других полках выстроились ряды старинных книг в переплетах из дерева, кожи, металла. На стенах висели пучки трав, чучела рептилий, мехи для раздувания огня, разнообразные инструменты. Такие же сосуды, орудия, книги можно было увидеть на большом дубовом столе в середине залы.

Войку не сразу разглядел в углу покрытое овчиной низкое ложе с раскрытой книгой в изголовье, — скромную постель мудреца.

— Здесь ты можешь найти меня в любое время суток, — сказал магистр. — Я запретил Дракулам сюда входить, их подручные и слуги тем более не смеют: боятся чар. Ты не боишься, что я обращу тебя в ящерицу, о сын мой, не так ли?

— Не надо в ящерицу, — улыбнулся Чербул. — Я предпочел бы стать драконом.

— Чтобы кое-кого пожрать, — ответил усмешкой Армориус. — Сейчас тебе пора возвращаться; хорошо запомни путь, который мы прошли. И помни еще: отсюда ты сможешь услышать мой голос. Приблизив голову в вот этой нише, я могу тебе сказать, что потребуется. Если позову — не мешкай, спеши сюда.

Войку повернулся к выходу. Но магистр его задержал.

— Я должен открыть тебе великую тайну, юноша, ибо полюбил тебя, как сына, — молвил он, и знакомые Чербулу огоньки безумия заплясали в его зрачках. — Я близок к созданию философского камня, к чему давно стремлюсь в неустанных трудах. Барон Дракула думает — камень будет принадлежать ему. Но я оставлю его для себя: он даст мне небывалое всемирное могущество, с его помощью я до срока изменю этот свет, до времени приведу человечество в золотой век. Ты сможешь, если хочешь, стать в этом деле моим помощником.