Войку, сын Тудора, стр. 105

57

Король Матьяш и Войку Чербул не торопясь ехали рядом по заросшей лесом прогалине между крутыми склонами, усеянными выступами скал. Звуки рога, крики охотников, лай собак слышались впереди.

— Эта забава, вижу, тебе не по душе, — улыбнулся король. — Оно и понятно: какой охотник из Оленя.

— Истинно так, ваше величество, — наклонил голову капитан. — Приятно узнать, что ваше величество знает язык моей земли.

— Удивляться тут нечему, — ответил Матьяш. — Воевода Янош, мой отец, был родом из трансильванских валахов, лишь по материнской линии я — венгр. Моего деда, войта горной округи, тоже звали Войку. И если правду говорят, что твой отец, капитан из Монте-Кастро, начинал службу в войске миланского герцога, то и в этом у нас с тобой общая черточка: мой родитель князь Янош в молодости тоже служил оным государям в городе Милане.

— В нашей земле люди чтут память великого воеводы Яноша, ваше величество, — сказал Чербул. — И почитают его своим.

— Вот видишь! — воскликнул Матьяш. — Так что — слово дворянина! — я во многом валах.

Войку промолчал. Семиградские валахи были большей частью крепостными, почти рабами у местных баронов — мадьяр. Род Хуньяди-Корвинов ушел от них очень далеко.

— И я как рыцарь рыцаря прошу: забудь слова, сказанные мной о твоем князе, — добавил король. — Я ценю его, товарища моих детских игр и учения, хотя восемь лет назад под Байей, он обошелся со мной совсем не по-братски. То дело давнее, между нами — забытое; теперь мы с воеводой опять друзья. Но признаюсь по чести: ночь той битвы была самой страшной в моей жизни. Один вид молдавского зубра на щите или знамени заставляет меня хвататься за меч.

Войку понял, почему герольд Фехерли советовал ему изобразить этот знак на своем гербе; чтобы рыцарь Медведя бился яростнее и, возможно, убил неумелого молдавского юношу. Войку видел косые, ревнивые взгляды, которые бросали на него ехавшие поодаль приятели и любимцы короля — Янош Гарра, Владислав Канисса, Янош Дракоши, Николай Банфи, Михай Апафи, сын Стефана Батория Шандор. Задиристые и спесивые, цвет венгерского рыцарства, эти молодые магнаты во всем подражали своему кумиру, которого искренне боготворили, чьи стихи и подчас остроумные шутки превозносили как лучшие во все времена достижения словесности, чьи забавные, порой опасные затеи поддерживали со всем пылом записных дуэлянтов и повес. Эти высокородные проказники помогали Матьяшу творить легенду о Матьяше Смелом и Справедливом, короле-рыцаре, и сами рассчитывали найти в той легенде достойное место, как рыцари Круглого Стола в сказаниях о короле Артуре. Теперь они с неудовольствием посматривали на худородного наемного капитана, которого их король дарит неприлично долгим милостивым вниманием.

— Но почему ты выбрал для герба корабль? — внезапно спросил Матьяш Чербула. Войку испытывал перед ним не больше робости, чем на арене во время поединка, чувствуя при этом все большее восхищение. От венгерского властителя исходила странная сила, неудержимо привлекавшая сердца.

— Этот корабль звался «Зубейда», — сказал Войку. — Мы должны были, вместе с другими пленниками, быть доставлены на нем из Каффы в Стамбул…

— Я слышал об этом! — воскликнул, оживившись, Матьяш. — Расскажи-ка мне все, мой Олень! И сперва — как ты попал на этот корабль.

Войку, собираясь быть кратким, повиновался. Он поведал королю о крымском княжестве Феодоро, о котором тот знал мало и понаслышке, о падении Каффы и осаде Мангупа, о том, как Роксана и он пробирались в Молдову через орду.

— А ты, дружок, не прост! — король Матьяш с интересом взглянул на своего гостя. — Но как вам, сидевшим в трюме, удалось захватить корабль? Как вы привели его в гавань?

Войку рассказал, опуская подробности, меж которыми и поединок со Скуарцофикко. Поведал, что было ему известно о судьбах товарищей по плаванию.

— Значит, князь Штефан не ограбил несчастных юношей и девушек, как о том твердят при всех христианских дворах, не продал их в рабство тем же туркам! Князь Штефан поступил с ними справедливо и милостиво! — воскликнул король. — Эту истину надо восстановить. Но что стало с его племянницей, мангупской княжной?

— Она со мной, — сказал Чербул. — Мы обвенчались в дороге. И теперь она, государь, живет в вашем городе Брашове.

— Слово рыцаря, ныне она под защитой венгерской короны и Матьяша Хуньяди, — сказал король. — Но теперь я вижу: ты не просто смельчак. Ты храбрец, рыцарь Чербул, каких мало на свете, если ради любви решился на такой опасный шаг!

Король Матьяш изволил заметить наконец нетерпение молодых рыцарей его избранного круга. Подозвав приятелей, он познакомил каждого с Чербулом, повелев жаловать его и любить. Познакомил и с неизменно сопровождавшим своего повелителя ученым историком, летописцем Бонфини. Король Матьяш был доволен: судьба снова послала ему приключение, в котором он смог вновь явить миру великодушие и храбрость. Поскакав вперед, Матьяш стал обдумывать стихотворение, в котором он опишет случившееся с ним. А может быть, с Войку — дерзкую любовь бедного сотника к принцессе, посвящение в рыцари и счастливую встречу с великодушным и храбрым королем.

Матьяш Хуньяди не подозревал еще, какая ждет его новая встреча с Чербулом, какое она дарует ему необыкновенное приключение.

58

Когда Войку, поздно вернувшийся домой после пира во дворце наместника, с тяжелой головой пробудился на следующее утро, весь Брашов знал обо всем, что с ним случилось. Роксана радовалась лишь тому, что Войку вышел из этой переделки живым. Но в глазах всего города Чербул стал знатным господином, почти вельможей; не каждому болвану с золотыми шпорами, говорили брашовяне, выпадает жребий сразиться в поединке с самим королем.

Первым с поздравлениями, на правах соседа и хозяина, прибыл Георг Зиппе. Купец принес подарок — два резных серебряных кубка, позолоченных изнутри; если в них наливали белое вино, казалось, будто пьешь чистое золото. Не замедлили явиться главы могущественных брашовских семей, поставщики и, конечно, кредиторы короля Матьяша и других властителей — Санкт-Георг и Рот. За ними потянулись другие. Негоцианты, банкиры, владельцы мастерских — все хотели свести знакомство с Чербулом, которого обласкал сам монарх.

Гости говорили о том, что происходило в мире. И конечно, о той войне, которая должна была со дня на день разразиться рядом с Семиградьем, но могла захватить и этот горный край, — о близкой схватке между маленькой Землей Молдавской и громадным Оттоманским Царством. Да и как было не думать о грядущих несчастьях всем, кто жил в до сих пор хранимом богом городе среди гор? Недавно явилась комета — ни дать ни взять турецкий кривой меч с расширяющимся лезвием. Небеса вещали чуму, голод, нашествия, постоянно держа в страхе население столицы и всего края. Брашовяне собирались по вечерам кооперациями и цехами, пели церковные гимны, возносили молитвы о мире, покое и благоденствии. Молились и дома, но многие также волхвовали, дабы будущее узнать, и грядущие беды от себя отвести. Астрологи, колдуны и колдуньи делали состояния. В каждом доме кормился свой «планетарий», предсказатель судьбы по ходу светил.

— В город приезжает с товарами все больше греков, — говорил Зиппе. — Тоже плохой знак.

— Почтенные бургари [61] боятся соперничества со стороны новых подданных султана? — насмешливо спрашивал Тимуш, давно обосновавшийся в Брашове молдавский боярин.

— Вовсе нет, — пожимал плечами бурграт. — Но разве вашей милости неизвестно, что купцы-греки из Константинополя — его шпионы?

— Наверно, все-таки, не все, — усмехнулся боярин.

— Не все, конечно, — кивнул капитан Себеш. — Но, увы, многие. Чем больше гостей из Стамбула, тем ближе, боюсь, война.

— Не вам о том тужить, почтенные паны брашовяне, — с ехидцей поддарзнивал Тимуш.

— Торговля есть торговля, — развел руками сас. — Разорятся купцы нашего Кронштадта — не будет оружия у молдаван. Даже кос.