Патрик Батлер защищает, стр. 34

Он втиснул ноги в тапочки и направился в ванную.

Ванная комната, к сожалению, была облицована черно-зеленой мраморной плиткой. Перед ним, в длинной глубокой нише, была мраморная ванна, отгороженная до самого потолка стеклянной перегородкой со стеклянной дверью и посеребренной ручкой справа.

Хью понял идею, хоть и не совсем ее одобрил. Высоко на правой стене в нише висел душ. Ниже слева над ванной тянулись в ряд затейливые краны.

— Гм, — хмыкнул он.

Хью сбросил тапочки и высвободился из пижамы. Затем открыл стеклянную дверь, шагнул за перегородку, закрыл за собой дверь, влез в ванну из черного мрамора и принялся осторожно исследовать краны.

Не раз бывая в чужих домах, он убедился: желая наполнить ванну, можно получить в спину пронзительный ледяной душ. Вдобавок следовало помнить о страсти лорда Саксемунда к установке проигрывателей в неподходящих местах.

Хью решил удовлетвориться душем. Где бы ни располагались душевые краны, они наверняка находятся не на обычном месте. В глаза бросились две маленькие безобидные черные кнопки посреди зеленой кафельной стены. Он, торжествуя, нажал левую.

Послышался треск, шипение, и в закрытом пространстве радостно грянуло:

Совершенно опешивший Хью поскользнулся и чуть не рухнул в ванну.

Он лихорадочно завертел головой в тщетных поисках источника демонического голоса с полным аккомпанементом. Сообщив, что мадемуазель из Армантьера сорок лет не откликалась на просьбу (что невероятно, учитывая дальнейшую историю ее жизни), радостный голос с таким безнадежным отчаянием возопил «Отзовитесь!», что Хью изо всех сил надавил на кнопку.

Голос, словно принадлежавший боксеру, которого у канатов ритмично бьют в солнечное сплетение, захлебнувшись, умолк.

Хью, в самом приподнятом настроении, рванулся к кранам и стал крутить все подряд.

Из душа хлынул поток воды нужной температуры.

Прекрасно. Превосходно. Если бы не последние события, он запел бы, чтобы усилить удовольствие.

Хью долго, внимательно разглядывал овальный кусок мыла, соблазнительно лежавший в овальном углублении в стене. Мыло, конечно, необходимо, но важно, чтобы оно притом не заиграло. Хью с опаской протянул к нему руку — ничего плохого не случилось. Наконец последним удачным тычком удалось пустить холодную воду, под которой он некоторое время стоял, поскрипывая зубами. Без каких-либо проблем закрыв краны, Хью вышел в стеклянную дверь совершенно другим человеком.

Он поспешно вытерся, надел тапки, затянул пояс пижамных штанов. Рядом с дверью в ванной комнате была раковина и аптечный шкафчик — идеальная возможность побриться. Хью провел по лицу топким лезвием и, как только дошел до скулы, замер на месте. По спине побежали мурашки.

Кто-то открыл дверь спальни.

Подумав сначала, будто это Пэм, Хью рванулся за пижамной курткой, но та выпала у него из рук. В комнате звучали короткие тяжелые гулкие шаги — очевидно, мужские.

Шаги остановились, все стихло. Хью с застывшей в воздухе бритвой неподвижно стоял перед зеркалом.

Шаги двинулись дальше.

В открытой двери ванной возник невысокий плотный мужчина с багровым лицом, куривший сигарету.

Он уставился па Хью выпученными глазками. Потом вытащил изо рта сигарету и спросил, задыхаясь от изумления:

— Вы кто такой, черт возьми?

Хью принял достойный вид, с максимальной скоростью строя всевозможные планы. Склонив голову набок, он осмотрел чисто выбритую правую щеку, провел еще две широких полосы и, осмотрев их, оглянулся:

— Полагаю, вы — лорд Саксемунд?

Глава 15

Хью изо всех сил старался задать этот вопрос точно таким же тоном, каким, по его представлению, покойный мистер Стэнли задал его доктору Ливингстону в девственных лесах Конго. [30]

Избранный тон беспрецедентной в письменной истории insouciance [31] произвел надлежащее впечатление. Хью хорошо понимал, что попал в весьма затруднительное положение. Ему снова грозила опасность. Хотя в ванную вошел мужчина маленького роста, толстый, краснолицый, в слишком плотном твидовом костюме, в каких ходят владельцы индийских каучуковых плантаций, с золотой часовой цепочкой на животе, это все же всесильный, могущественный отец Билл, исподтишка дергающий за ниточки.

Хью сразу решил копировать своего героя Патрика Батлера, думать, говорить и действовать точно так же, как он. Возможно, решение неразумное, однако он его принял. Толстенький человечек бросил и раздавил каблуком сигарету.

— Да, — подтвердил он хриплым, пропитым, прокуренным голосом, — я лорд Саксемунд. И еще раз спрашиваю, — пропыхтел он, — а вы кто такой?

Пока лорд Саксемунд оглядывал ванную, можно было не отвечать. Он еще сильней побагровел, открыл рот и бешено заорал:

— Кто спал в моей постели? В моей пижаме! Кто взял мое специальное мыло для бритья? Кто… кто…

Спокойно добривавшийся Хью холодно заметил:

— Дорогой сэр, вы произвели бы большее впечатление, если бы не ревели, как один из трех медведей — ну, из той сказки…

Глаза толстяка полезли на лоб.

Потом он проговорил хриплым, грозным, басовитым голосом:

— Сейчас вы увидите, молодой человек, что я гораздо хуже трех медведей. Отвечайте немедленно: кто вы такой?

Тут терпение Хью лопнуло с громким шумом.

Нескольких цивилизованных объяснений (исключая доставку домой в стельку пьяной дочери лорда Саксемунда) было бы вполне достаточно для благополучного исхода дела.

Проблема заключалась в бритье. Ничто так не бесит и не отвлекает бреющегося мужчину, чем вопросы, задаваемые в тот момент, когда бритва обходит скулу. Это угнетает его, раздражает, внушает желание завопить во все горло.

— Я друг Патрика Батлера, — отчеканил Хью, ополаскивая бритву. — А он намерен показать вам кузькину мать. Надеюсь, вам об этом известно?

— Батлер? Этот пустозвон?

— Пустозвон? Вы когда-нибудь слышали, чтобы он кому-нибудь угрожал, не имея возможности исполнить угрозу?

— Батлер? Да вы рехнулись! Я вернулся нынче утром именно потому…

— Однако вы все же испугались, не так ли? Поэтому придержите язык, отец Билл, прежде чем угрожать людям!

Возникла короткая пауза. Слышалось лишь тяжелое дыхание.

— Кто такой отец Билл? — еще тише спросил лорд Саксемунд. — Кто говорит про отца Билла?

— Я, — ответил Хью, подняв голову и взглянув собеседнику прямо в глаза. — И что вы собираетесь делать?

— Увидите своими глазами, молодой человек, как только я доберусь до телефона.

— Папуля! — прозвучал вдали звонкий укоризненный голос.

Разумеется, это была Пэм, стоявшая в нескольких шагах за дверью ванной, задрав подбородок.

Трудно было судить, кто такой лорд Саксемунд, ибо на пару секунд он перестал быть рассерженным хозяином дома и дергающим за ниточки злодеем. Золотые часы в жилетном кармане ходили ходуном от тяжелого дыхания. Старые романисты сказали бы сейчас о его невинной овечке, свете его очей.

— Пэмми… — выдохнул он.

Такого мерзкого имени Хью еще никогда в жизни не слышал.

Нынче утром Пэм определенно выглядела совсем иначе.

В шлепанцах вместо туфель на четырехдюймовых каблуках она оказалась даже невысокой. Густые светлые волосы были тщательно расчесаны, лицо почти не накрашено, лишь немного пудры и губной помады, и больше никаких прикрас, кроме легкого высокомерия. Хью ничего другого не выявил в ходе анализа, пока не сообразил, что она плотно кутается в просторный шелковый тонкий халат с синими драконами, под которым, как хорошо было видно, ничего больше нет.

— Папуля! — повторила она. Лорд Саксемунд только вздохнул.

— Я его люблю-ю, — объявила Пэм, зардевшись и потупив глаза. — Он не даст за меня даже фа-артинга, но я его люблю-ю.