Судьба разведчика, стр. 64
Мой дорогой Ганс!
Я много раз в день подхожу к твоему портрету и любуюсь тобой. Какое счастье дал нам фюрер! Жили мы с тобой скучной жизнью, никто нас не знал. А теперь ты — офицер, кавалер Железного креста. Как я счастлива! Смотрю на тебя и не верю, неужели это мой Ганс? Вот и лето пришло. Бог хранит тебя для новых подвигов во имя Великой Германии. Вперед, мой рыцарь! Фюрер смотрит на вас.
Целую нежно. Твоя Гретхен".
— Вот стерва! — мрачно выругался Рогатин.
— Их заставляют так писать, — сказал Коноплев. — Не всегда по своей воле такое пишут.
— Нет, эта бабенка от души писала…
Неподалеку вдруг затрещали редкие выстрелы. Из-за немецких траншей ударили минометы. Ромашкин в бинокль увидел цепи наших бойцов.
— Идут! — обрадовался Василий, продолжая глядеть в бинокль. — Как всегда, впереди рота Куржакова.
Интересно было наблюдать за своими со стороны противника. Бойцы бежали, пригибаясь, и почему-то не стреляли. Куржаков с автоматом на груди широко вышагивал в боевых порядках и что-то кричал отстающим, наверное, ругался, но лицо у него было веселым.
— Цикунов! Выйди им навстречу, а то примут нас за немцев…
Вскоре Куржаков, сопровождаемый Цикуновым, подошел к разведчикам.
— Явился, не запылился, — весело сказал Ромашкин.
— А вы прохлаждаетесь?
— Чего же ещё !.. Оборону разведали, вас поджидаем.
— Не очень-то далеко мы отстали. Вслед за вами шли.
— А все же вслед, — подмигнул Ромашкин. — Ну, ладно, старшой, есть хочешь? Садись, у нас тут трофеи.
— Пожрать не мешало бы, — признался Куржаков, — да некогда. Попробую с ходу влететь в оборону фрицев, пока они не очухались. Может, зацеплюсь вот на той высотке. Я ведь не разведка, не по кустам воюю. Привет!
Он побежал дальше за своими бойцами.
Немецкая оборона затарахтела пулемётами, забухала орудиями. Особенно плотным был огонь там, куда нацелился Куржаков. Коноплев в бинокль наблюдал за боем и докладывал, не отрывая глаз от окуляров:
— Зацепились наши за высотку!.. Куржакова вижу…
— Ну и дьявол! — восхитился Василий. — Все же влез. Ох, и дадут ему фрицы жару!.. Вот чертов Куржак, ни себе, ни людям покоя не дает. Помогать надо. Подъем, ребятки! А ты, Епифанов, здесь с саперами оставайся, встретишь штаб.
— Мне бы с вами! — попросился Епифанов.
— Нет, сержант, кончилось наше с тобой взаимодействие. Теперь твое дело — землю копать. Готовь НП, Караваев в тылу не засидится.
Выпрямили Курскую дугу
О подготовке немцами нового грозного наступления на Курской дуге весной 1943 года первыми вызнали те разведчики, что носили немецкую форму и работали в глубоком тылу врага, в его штабах и государственных учреждениях. Но и для Ромашкина вместе со всем его взводом перед этой битвой дел было невпроворот. Недаром зачастил в блиндаж разведвзвода Гарбуз — теперь уже не комиссар, а замполит.
Разведчики с интересом разглядывали его темно-зеленые погоны с малиновыми просветами и звездочкой в центре. По приказу погоны полагались всем ещё с января, но пока их шили в тылу, пока везли на фронт, времени прошло немало.
— Скоро, скоро и вас обрядим, — обещал Гарбуз. — В дивизии погоны получены. На днях привезут и нам. А сейчас прошу внимания.
И в который уже раз заводил речь о задуманной в немецком генеральном штабе операции, о том, какие надежды связывает с нею Гитлер и насколько важно для нашего командования постоянно быть в курсе событий, происходящих по ту сторону фронта.
А тем временем весь полк все глубже и глубже закапывался в землю. Сеть свежих траншей покрыла поля, холмы, опускалась в лощины, уходила в перелески. Каких только позиций не настроили многострадальные солдатские руки — основные, запасные, отсечные, ложные, передовые, тыльные! Руки эти перелопатили столько родной земли, что ладони покрылись сначала твердыми, как роговица, обычными трудовыми мозолями, потом стали появляться белые прозрачно-водянистые волдыри, потом волдыри заполнились розовой сукровицей, а затем кожа порвалась в клочья, обнажив живое мясо, прилипавшее к рукояткам лопат.
Строительство оборонительных сооружений ежедневно проверяли офицеры из управления дивизии. Не сидело в штабе и армейское начальство. Однажды в полк прибыл член Военного совета армии генерал-майор Бойков. Командиру полка, начальнику штаба, начальнику артиллерии и другим, кто намеревался сопровождать его, сказал:
— Свиты не надо. Пойду по батальонам только с Гарбузом. Свиту немец заметит, работать не даст, больше придется лежать под обстрелом.
Начальника политотдела дивизии, который приехал вместе с ним, тоже ввернул:
— Ты, Борис Григорьевич, действуй по своему плану…
К середине дня Бойков обошел почти всю оборону полка и позвонил Караваеву из правофлангового батальона:
— Кирилл Алексеевич, мы закончили, сейчас возвращаемся. Соберите-ка минут через двадцать работников штаба и командиров специальных подразделений, которые поблизости окажутся.
— Пообедать бы надо, товарищ одиннадцатый, — напомнил Караваев.
— А мы уже пообедали, — ответил Бойков. — Вот здесь, где я теперь нахожусь. Должен сказать, харч мне понравился. Солдат любит, чтобы в супе ложка стояла. Мы с Андреем Даниловичем проверили — ложка стоит!.. И мы, и солдаты довольны…
Среди приглашенных на совещание оказался и Ромашкин. Собрались в самом большом из штабных блиндажей. От скопления людей здесь было душно, хотя двери раскрыли настежь.
Генерал сбросил пыльную плащ-палатку у входа. Румяный и бодрый, шагнул, пригибаясь, под низкую притолоку. На груди у него маленьким ярким солнышком светилась Золотая Звезда Героя Советского Союза. Василий первый раз в жизни увидел так близко человека, удостоенного самой высокой боевой награды.
— За что? — показав глазами на Звезду, шепотом спросил он капитана Люленкова, сидевшего рядом,
— За штурм линии Маннергейма, — тоже шепотом ответил капитан. — Он тогда комиссаром полка был…
Бойков сначала высказал свое мнение о состоянии обороны полка. Похвалил — хорошо поработали. Посоветовал обратить внимание на стык с соседом справа.
Подробно рассказал о положении на фронтах. Много и с уважением говорил также о тружениках тыла. Приводил цифры и заверения рабочих, колхозников о том, что они дадут все необходимое для победы.
Перед отъездом Бойков спохватился:
— Кирилл Алексеевич, чуть не забыл спросить: среди ваших знакомых есть инженер Початкин?
— Инженер? У меня сосед под Москвой — Початкин. Старик, участник гражданской войны.
— Нет, этот молодой. Сегодня утром его задержали тут поблизости. Думали, местный житель. Проверили документы — москвич.
— Подождите, не Женька ли Початкин?
— Точно, Евгений!
— Так это сын моего соседа!
— Вот и он так отрекомендовался. И ещё сказал, что хочет у вас служить. Некоторые горячие головы в трибунал его направить собирались. Если не как шпиона, то уж как дезертира. А я говорю: какой же он дезертир? Дезертиры убегают с фронта, а этот на фронт прибежал… В общем, забирайте его. Опознаете — ваш. Оформим — и пусть служит. Парень, видно, хороший. Пошлите за ним кого-нибудь в особый отдел. Попутно могу довезти туда.
— Старший лейтенант Ромашкин! — позвал Караваев. Василий подошел.
— Поедете в штаб армии с генералом. Обратно на попутных привезете задержанного Початкина. Только не как «языка» везите, — улыбнулся подполковник, — хоть он и задержанный.
— Это не тот ли Ромашкин, который на Новый год отличился? — спросил генерал.
— Тот самый! — подтвердил Караваев. — Он теперь у нас разведвзводом командует.
— Рад познакомиться. Поехали, старший лейтенант…
В «эмку» Бойков сел рядом с шофером и сразу задремал — намаялся задень. Но дремал он недолго. И, открыв глаза, повернулся к Ромашкину: