Генералиссимус. Книга 2, стр. 47

Придут новые времена, напишут о Сталине много справедливых упреков, и грязью польют изрядно. Но тогда, в день победного парада, все участники его относились к Верховному с величайшим уважением. О чем думал Сталин, глядя на величественный Парад Победы? Конечно, торжествовал в душе — он выпестовал эту армию-победительницу. Но много еще было у него забот. Сразу после парада Сталин пригласил Буденного к себе в рабочий кабинет. В приемной им навстречу с папкой в руках направился Поскребышев, но Иосиф Виссарионович попросил не тревожить их до окончания беседы. — Знаете, зачем я вас пригласил, Семен Михайлович? Думаю, что нет. Мне не хотелось портить вам сегодня праздничное настроение, но обстоятельства заставляют меня не откладывать решения назревшего вопроса. Речь пойдет об упразднении кавалерии как рода войск Советских Вооруженных Сил. Сталин внимательно посмотрел на Буденного — какова реакция на сказанные им слова? Семен Михайлович внешне спокойно, но с большой внутренней тревогой воспринял сказанное. — Дело в том, — продолжил Иосиф Виссарионович, — что сейчас народному хозяйству нужна тягловая сила. Страна находится в разрухе, сельское хозяйство в самом жалком состоянии. Поправить эти дела можно за счет демобилизации из армии старших возрастов военнослужащих, переоснащения и переформирования кавалерийских соединений. Это позволит передать в ближайшее время народному хозяйству примерно четверть миллиона конского поголовья. А расформирование некоторых механизированных частей дает народному хозяйству десятки тысяч автомашин и тракторов. Семен Михайлович понял, что на этот раз придется прощаться с кавалерией навсегда. Если Сталин принял такое решение, значит, так и будет. А Иосиф Виссарионович уже говорил: — Штаб кавалерии Красной Армии в ближайшее время подготовит подробный план передислокации с фронтон всех боевых кавалерийских корпусов, резервных и запасных бригад и полков, других частей и подразделений кавалерии и размещения их на Украине и в Белоруссии. Там должно осуществиться их переформирование, а конский состав передан местным властям. Тем самым мы окажем определенную помощь областям и районам этих республик, пострадавших в большей степени от войны и гитлеровской оккупации. Семен Михайлович почти не слышал Сталина. Он уже понял главное — кавалерии конец! Кавалерию не раз пытались упразднить как дорогостоящий и отживший свой век род войск. Особенно настаивал на этом Тухачевский. Но тогда Буденного поддерживали Сталин, Ворошилов и другие. У них были веские доводы в пользу кавалерии. А вот сейчас у него перед Иосифом Виссарионовичем таких доводов нет, и он понимал бессмысленность каких-либо возражений. Как бы читая его мысли, об этом же заговорил и Сталин: — Мы долго сражались за кавалерию. И правильно делали, Предложения Тухачевского в 1934 году о ликвидации кавалерии и создании крупных танковых и механизированных соединений теоретически были верными, но практически неосуществимыми. Наша индустрия не была готова к этому не только тогда, но и в последующие годы, когда была создана определенная база для танковой промышленности. В то время нужны были трактора, машины, станки и очень многое другое, чтобы накормить, одеть и обуть советский народ. — Сталин помолчал и добавил: — Мы никогда не забывали об обороне страны. Но что бы было с нами, если бы, следуя настойчивым предложениям Тухачевского, мы ликвидировали кавалерию? Мы остались бы с одной матушкой-пехотой... — Но как же мы останемся без кавалерии? Вы сами, товарищ Сталин, стояли у истоков ее создания, знаете ее историю и боевые дела. — Не переживайте, Семен Михайлович. Мы вас без дела не оставим, — ответил Сталин. — Нам надо развивать коневодство. Это очень нужное дело, и вам оно будет по душе. Необходимо подтягивать кавкорпуса из Германии, Югославии, Австрии, Чехословакии и начинать их переформирование. Согласуйте все эти вопросы с Генеральным штабом и приступайте к делу. Года на два — на три оставьте пару дивизий донских казаков, а в остальном будем считать, что этот вопрос мы решили. Маршал Буденный понял, что на этом прием окончен, и стал прощаться. Он заверил Сталина, что немедленно приступит к исполнению приказа и будет докладывать о ходе его реализации. Что было у Семена Михайловича на душе, нетрудно догадаться. Сталин вызвал Поскребышева с его пухлой папкой документов — ждали не менее важные дела. 24 июня 1945 года состоялся торжественный прием в Кремле в честь участников Парада Победы. Кроме фронтовиков, на приеме были государственные и партийные деятели, ученые, работники искусства, знатные труженики — всего две с половиной тысячи человек. Никогда еще не сиял так Георгиевский зал, где были накрыты столы; огромные хрустальные люстры заполняли зал солнечным светом, а на мундирах гостей еще более ярко горели ордена и медали, их было так много и они излучали такое яркое сияние, что трудно было понять, люстры отражаются в этом золоте или наоборот, ордена и медали бликуют в хрустале. Открыл торжество, по поручению Сталина, Вячеслав Михайлович Молотов: — Сегодня мы приветствуем участников Парада Победы. В их лице мы приветствуем нашу славную армию и морской флот, наш советский народ и всех тех. кто на фронте и в тылу ковал нашу Великую Победу, и прежде всего приветствуем того, кто руководил и руководит всем нашим делом, кто выковал нашу Победу как великий полководец и гениальный вождь Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье товарища Сталина! Собравшиеся встают и устраивают овацию в честь Сталина. Я не могу описать весь прием и тосты, которые были произнесены, это заняло бы много места. На этом торжестве были провозглашены здравицы за каждого командующего фронтом, за ученых, причем каждого вспоминали поименно (!) — и, следовательно, были названы почти все, кто творил победу на фронте и в тылу. К Сталину подходили, чокались, выпивали с ним, говорили веселые слова и добрые пожелания все, кто хотел пообщаться с Верховным. Он был радушен, приветлив и ласков. На приеме и Сталин произнес тост: — Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых все мы — маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо «винтик» разладится — и кончено. Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это — люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей. Собравшиеся долго и горячо аплодируют его словам. За месяц до этого — 25 мая 1945 года — состоялся прием в честь командующих войсками Красной Армии, тогда Сталин произнес тост, который войдет на века в память соотечественников. Почему-то у людей отложилось в сознании, будто этот тост был произнесен на торжестве в честь участников Парада Победы 24 июня. По своей значимости, величественности и, главное, справедливости, этот тост действительно очень подходит к завершению победных торжеств, поэтому я привожу его здесь (тем более что первый прием 25 мая я не упоминал). Вот что сказан Сталин: — Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и, прежде всего, русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики «ура»).Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941 — 1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, — покидала потому, что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства, он пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа!" Участники торжества обратили внимание на то, что у Верховного Главнокомандующего — нет наград! Одна Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, которой он был награжден еще до войны. И вот они пируют, украшенные многими наградами, у некоторых по две, и даже по три Геройских Звезды, а у Сталина, который свершил для победы больше любого из присутствующих, нет боевых наград! Об этой несправедливости многие высказывались на приеме, а после него обращались в ЦК и Верховный Совет с пожеланиями отметить особые заслуги Сталина. Политбюро рассмотрело эти обращения, Сталин сопротивлялся, говорил, что не заслужил звание Героя, что не соответствует статусу высшей награды, — но на этот раз с его мнением не посчитались. 26 июня 1945 года, через день после пышного приема, было издано два Указа Президиума Верховного Совета СССР: один — о присвоении И. В. Сталину звания Генералиссимуса и второй — о награждении его Золотой Звездой Героя Советского Союза. Это была первая и единственная его Золотая Звезда, отметим это как его скромность и как упрек последователям, которые вешали себе на грудь Золотые Звезды как сувениры, не имея на то ни права, ни заслуг. И вот еще парадоксальная черта личности Сталина. Вроде бы и властолюбивый, и «культ себе создал», а Золотую Звезду не получил, не вручили ее в торжественной обстановке, так и осталась она в красной коробочке в наградном отделе Верховного Совета. Художники да фотографы пририсовывали ему эту Звезду на его портретах. И вспомнили об этой высшей награде только в день похорон, когда надо было ее прикрепить к подушечке в числе других знаков отличия, по традиции характеризующих заслуги и итог жизни покойного.