Иллюзия отражения, стр. 2
Эту группу мы не знаем. Ни ее целей, ни ее задач, ни ее структуры. А проблемы – уже появились. Как водится, наши «вероятные друзья» заподозрили нас. Мы – их. Все вместе – китайцев: уж очень препарат необычный. Вернее... Препарат-то, может, и обычный, как детский гематоген, а вот последствия... Встретились на нейтрале. Договорились считать, что сие – происки международного терроризма.
– Очень действенная методика решения проблемы.
– Не ерничайте, адмирал. Вы же поняли уровень угрозы.
– Да. Чадо любого из высокопоставленных людей после приема препарата становится как бы миной замедленного действия. Под угрозой уничтожения ребенка – покончил с собой, кого это взволнует, кроме близких, – отцов можно принудить к принятию тех или иных решений.
– Это не просто – отцы... Это – Большие Родители. И в политике, и в бизнесе. Элита.
– Я понимаю. Не исключено, что проводилось или проводится и кодирование на суицид – под воздействием препарата или под его прикрытием.
– Ничего не исключено.
– Известно что-то конкретное?
– Нет. Я же сказал: Саратона – неприкосновенная территория.
– Но кого-то это не испугало.
– В некоторых людях совсем нет уважения.
– Почему бы Большим Папам просто не забрать чад оттуда?
– Во-первых, где гарантия, что эта зараза не распространилась уже на Итон, Оксфорд, Кембридж, Сорбонну? Ну а во-вторых... Во-вторых, Самых Больших пока не информировали. Объяснить, почему?
– Нет. Никто не может дать гарантии, что их дети у ж е не подверглись воздействию «чако». А противоядие, как я понимаю, неизвестно.
– Именно. Так что задача ясна: найти группу, вычислить интересы, найти противоядие наркотику.
– Если оно есть.
– И еще. Нужно постараться... очень-очень постараться, чтобы тайной препарата раньше нас не завладели наши «вероятные друзья».
– Полагаю, в Штатах кто-то проходит сейчас подобный инструктаж.
– И в Штатах, и в Китае, и в Германии, и в Турции, и в Израиле, и бог знает где еще. Слишком велик соблазн и... подозрительность. Когда-то это именовали бдительностью.
– Дружественных разведок не бывает.
– Притом ни одна из сторон не будет действовать в Саратоне открыто. Как и информировать своих политиков о происходящем до окончания «тихой охоты». – Ведерин помолчал, добавил с кривой ухмылкой: – Государи не жалуют гонцов, приносящих дурные вести. – Он покрутил в руках дорогую перьевую ручку, вздохнул. – Надеюсь, адмирал, вам понятен уровень сложности и, если угодно, ответственности.
– Так точно.
– Вот и хорошо. Никто из людей, введенных в операцию, не будет знать ее конечных целей. Наши разработчики подготовили хороший план. Сейчас вы с ним ознакомитесь.
– Роль Дронова?
– Вы же уже догадались, адмирал.
– Возможно.
– Мы спровоцируем ситуацию, в которой... Ну да лучше все-таки прочтите.
Хозяин кабинета пододвинул адмиралу папку. Тот раскрыл. По мере ознакомления с документами лицо его становилось все мрачнее. Закончил, поднял взгляд на Ведерина.
– Вам что-то неясно, адмирал Вересов?
– Напротив. Мне ясно все.
– Вот и славно. Ситуация такова, что... Вы же знаете, есть такое понятие: «допустимые потери». А войны без убитых не бывает. Таков мир.
Глава 1
Так уж случается в жизни, что все мы снова и снова, как в ранней юности, оказываемся в начале пути. У подножия. И заснеженная вершина Килиманджаро все так же сияет недостижимым покоем, и то, что ты был на этой вершине или рядом, совсем рядом, теперь вспоминается сном, видением, миражом...
И нужно все начинать сызнова. И даже прошлое твое кажется мнимым, несущественным, и даже когда ты возвращаешься в знакомые, но давно оставленные тобою места, то так и не можешь поверить, что все, что происходило здесь когда-то, было для тебя единственным, неповторимым, важным. Было когда-то твоею жизнью. И тогда понимаешь, что со временем и сам ты изменился уже настолько, что не можешь вернуться к себе – прежнему... Хотя... В глубине души ты так и остался прежним: веселым и застенчивым мальчуганом, принимающим эту жизнь на веру – так, как только ее и надо принимать.
И лишь затаенная горечь в глубине сердца напоминает о том, что за спиною – череда потерь, предательств, разочарований... И ты запрокидываешь голову и смотришь на звезды. И понимаешь, что и это пройдет.
Я включил мотор, и катер, взметнув бурун, ходко пошел к берегу. Время к полуночи. Время любви, неги, ночных увеселений, расчетливых беспутств, безотчетных признаний...
На мостках ждал Фред Вернер. Его дежурство – от полуночи до шести утра.
– Дрон, ты как соленой воды наглотался.
– Да?
– Снулый какой-то. Унылый.
– Бывает.
– Или – старый стал.
– Уже нет. Человек стареет, когда ему исполняется тридцать. А потом – только взрослеет.
– Разве?
– Приходят новые молодые. Им нравится другая музыка, они носят другие шмотки, у них другие кумиры по мелочам и другие идеалы по существу. В тридцать это еще раздражает.
– Потом нет?
– Нет. Тридцатилетними стали другие. Теперь – их черед раздражаться. А к нам приходит покой. Мы-то знаем, что все так и будет.
– «И нет ничего нового под солнцем...»
– Как и под луной.
– Под луной прохладнее. День был жаркий. В вечерний заплыв пойдешь?
– Сегодня нет. Устал.
– И правильно. Бетти приготовила великолепных рапанов в белом вине. И вообще – ребята хорошо сидят. Жаль было уходить.
– Работа.
– Скорее это пенсия. С легким трудовым подъемом.
– Мне нравится. Много солнышка.
– Иногда слишком.
– Солнца никогда не слишком.
– Это ты не бывал в Намибе, Дрон.
– Намиб?
– Пустыня в Юго-Западной Африке.
– А-а-а.
– Бывал?
– Нет.
– Там все – слишком. Днем – слишком много солнца. Ночью – слишком много инея.
– Что нибелунгам – иней? Божья роса.
– Когда как. – За разговором Фред долил полный бак, вздохнул. – Не люблю дежурить ночью.
– Что так?
– Мыслей много.
– Про жизнь? Или?..
– И про жизнь тоже.
– Брось. Мы – живы.
– То-то и оно.
– В нас нет зависти.
– Не лукавь, Дрон. Есть.
– Чему завидовать?
– Юности.
– Эта новая юность – чужая. Я в ней ничего не понимаю, Фред.
– Может, ты и прав. Мы-то уже знаем, что жизнь сложится совсем не так... Мечтаешь быть воздушным шаром, и подняться на недостижимые высоты, в стратосферу, к звездам, и свершить не просто невозможное – немыслимое... А потом становится ясно: ты всего-то цветной шарик. На чужом празднике.
– Быть украшением не так плохо.
– Ты прав. Мишенью – хуже.
– Так кто из нас сегодня смурной, Фред?
– Ты, Дрон. А вообще... Все мы маемся. Жизнь скучна, когда из нее исключена высшая ставка. И – выбор.
– Между нею и смертью?
– Именно.
– Соскучился по намибийской пустыне?
– Может быть. Хочется чего-то... Не знаю.
– Риска?
– Покоя.
– Тебе здесь беспокойно?
– Сегодня – да. А риск... Его ищут любители. Профессионалов он сам находит.
– Спокойного дежурства, Фред.
– Лучше бы наоборот.
Фред зачерпнул горсть воды, она прошла сквозь пальцы и снова соединилась с морем.
– Вот и вся наша жизнь. Какая бы она ни была. А потому... Смотреть на такие звезды и знать, что они будут сиять всегда, мне порой просто невмоготу.
Глава 2
Тоска наступает тогда, когда человеку не хватает в жизни чего-то важного. Существенного. Того, без чего ему не живется. У одного это – слава и почет, у другого – карьерная тусовка, у третьего – деньги. А на самом деле... Людям не живется без жизни. И что тому виною – усталое воображение, повседневная рутина или что-то еще... Так уж выходит, что у большинства людей жизнь складывается из ожидания. И надежды на то, что станет лучше.