Великое противостояние, стр. 38
— Дедушка! — закричала я, размахивая тетрадкой. — Погодите, куда же вы? Мы присудили ему прощения у вас просить! Погодите, он сейчас извинится… И дайте ваш адрес — мы вам деньги пришлем за рыбу…
Но упрямый глухой старик продолжал грести от берега, решительно мотая кудлатой головой:
— И слышать не хочу! Гляди, какую такую канцелярию напустили! Еще расписываться, скажете, надо…
Мы были так смущены всем происшедшим, что только тут спохватились: ведь старик мог доставить нас на берег с острова или, по крайней мере, сообщить на станцию о том, что мы оказались робинзонами.
— Дедушка! — закричала я что есть силы. — Вы скажите там, что мы тут застряли, скажите — пионеры из 637-й школы! Вы слышите, дедушка?
Старик уже отплыл далеко на середину водохранилища.
Оттуда слышался его сиплый голос:
— Не слыхать мне ничего. Да и слышать не хочу. Никому ничего не скажу, не сумлевайтесь. Ни слова никому не скажу… Ишь практиканты!..
Мы кричали, делали отчаянные знаки, показывали на себя, на остров, на воду, но он только отмахивался…
Так мы ни с чем и вернулись к палатке, где нас терпеливо дожидался на своем пеньке бедный Игорь. Он встал, увидя нас. Но читать ему приговор было теперь уже глупо. Я свернула тетрадку. Однако Игорь сам спросил:
— А вы к чему меня присудили?
— Молчи уж! — заговорила Галя. — Чего там говорить — «присудили», когда тебе замечание дали и еще извиниться перед этим дедушкой заставили, а он уже уехал, пожалел тебя. Вот мы из-за тебя опять тут застряли. Сиди вот тут теперь…
Солнце поднялось уже над самой головой и пекло основательно. Но, несмотря на воскресный день, яхты почему-то не появились. А всегда их тут бывало очень много. Стрекотали кузнечики, и где-то певуче и громко куковала кукушка.
— Кукушка, кукушка! Сколько нам тут сидеть осталось?
Кукушка на том берегу долго молчала, потом, словно набравшись сил, принялась куковать. Мы считали. Раз… два… три… Насчитали двадцать шесть «ку-ку».
— Господи, неужели еще двадцать шесть часов? — с ужасом воскликнула Люда.
— Кто это тебе сказал, что часов? — степенно заметил Витя. — Может быть, и дней.
Все окончательно приуныли. Долго тянулся этот день. Водохранилище оставалось безлюдным. Только у далекого края его, на фарватере, прошли два теплохода. Мы махали им, но, конечно, оттуда нас заметить было невозможно.
Пробовали затеять игры, решать кроссворд, но в этот день ничего не получалось: кроссворд попался трудный, и мы застряли уже на третьем слове по горизонтали: «Термин в юриспруденции». И бросили решать.
Больше всего ребят огорчало, что дома волнуются родители.
— Ох, будет нам, когда вернемся!
— Да, уж больше не пустят никогда в жизни.
Я тоже чувствовала себя крайне неловко. Ведь это мне доверили ребят.
День медленно клонился к вечеру. И тишина, которая царила в этот день на канале, на далеких берегах водохранилища, стала казаться мне странной. Непонятным было безлюдье, отсутствие яхт и катеров.
Мы пробовали кричать хором. Но никто не отзывался. А день медленно гас. Зашло солнце. Присмирели птицы на ветлах. Надо было опять покормить ребят. Но чем? Я видела, что они искоса и вздыхая поглядывают на оставшуюся рыбу. И тут же отворачиваются.
— Ребята, идите сюда! — позвала я. — Нечего воротить носы — рыбу эту теперь уже все равно нам оставили… глупо отказываться… Девочки, быстро, давайте чистить и варить!
Когда запылал наш костер и запахло свежей ухой, все немножко повеселели, а потом с аппетитом ели уху и молча, чтобы не подавиться костями, уплетали рыбу.
Не ел только один гордый Игорь. Он решительно отказался от рыбы. Он сказал, что вообще всю жизнь терпеть не мог рыбы…
Глава 6
Мир погасил огни
Костер погас. Тучей налетели комары, заныли тоненько над ухом. С водохранилища потянуло сыростью. В заводях заквакали, словно прополаскивая горло, лягушки. Спустилась ночь. И было в этой ночи что-то резко отличавшее ее от вчерашней. Сперва мы еще не понимали, почему такой недоброй, чужой и нелюдимой показалась нам эта ночь. Может быть, лишь потому, что мы были отрезаны на маленьком островке и чувствовали себя заброшенными всеми? Нет. Дело было не только в этом. Сама ночь выглядела сегодня не так, как накануне.
И первый это понял Игорь.
— Гляди, Сима, — сказал он испуганно, — на канале обстановка не зажжена. Нигде огней нет.
Мы всмотрелись в темноту ночи. Нигде не было видно ни огонька. И там, на юго-востоке, где вчера трепетало перламутровое зарево над Москвой, небо сегодня казалось глухим, черным. И звезды, растворенные вчера в отсветах города, сегодня высыпали все, крупные и выпуклые.
Долго вглядывались мы с берега нашего островка в эту загадочную тьму. Ни искорки, ни огонька… Слепая ночь навалилась на всю округу. И тишина была какая-то необычная. Не слышалось ни заводских, ни пароходных гудков. Тихо было на ближнем шлюзе. Великое безмолвие окружало нас. И только тысячи необыкновенно ярких звезд дрожали над нами в молчаливом небе, через которое в этот день с утра не прошел ни один самолет. Все молчало вокруг. Не было ветра, воздух застыл в тяжелой, гнетущей неподвижности. Безжизненно оцепенели деревья. Казалось, что сегодня замерло все, что вчера двигалось, онемело все звучавшее в жизни, погасло все, что светило в ней.
И мы сидели подавленные этим стопудовым, легшим на нас черным молчанием. Странные мысли заползали в голову. В мире что-то случилось. Почему он так тих и темен, этот вчера еще такой шумный, искристый, светлоокий мир?
Может быть, произошла какая-нибудь космическая катастрофа, о которой мы читали в фантастических романах, и вся Земля вымерла? И только мы, семеро, остались в этом опустошенном мире?
Шестеро пионеров и я, их вожатая…
Тут Игорь словно подслушал мои мысли.
— Сима, — заговорил он шепотом, — смотри, как темно везде… Честное слово, Сима, что-то случилось…
Необузданная фантазия его тотчас же вырвалась на волю, забушевала. Я увидела в слабом свете звезд, как засверкали его глаза.
— Сима, может быть, мы одни остались на свете?
Витя Минаев фыркнул.
— Нечего тебе хмыкать, Витька. Мало ли что может быть! Я вот читал в одном журнале…
— Что ты читал?
— Как жили где-то на Памире, высоко-высоко, несколько наших астрономов советских. У них там была такая высокогорная обсерватория. Самая высокая во всем мире. И у них там был самый сильный телескоп. И они увидели, что какое-то небесное тело летит к Земле, и высчитали, что оно столкнется с Землей и все люди тогда погибнут. А они там зимовали, у себя на горе, уже второй год, потому что упала лавина и загородила дорогу к ним. И у них там даже радио кончилось… Ну, току уже не было, потому что топить было нечем, и машины стояли. А на Земле никто, кроме них, ничего не заметил, потому что это было видно только через тот телескоп на высокой горе, где очень чистая атмосфера. И тогда они решили пойти зимой через перевалы, спуститься к людям и сообщить им, что всему миру грозит гибель. И они пошли в такую экспедицию. Назвали ее Ч. Э. С. 3. Ш.
— А что это такое значит: Ч. Э. С. 3. Ш.? — спросил кто-то в темноте.
— Чрезвычайная экспедиция по спасению земного шара это значит. И вот они пошли…
— А как же они смогли спасти? Путаешь ты чего-то! — послышался голос Вити Минаева. — Все равно, раз столкновение с Землей, так уж крышка…
— Ничего я не путаю!.. Ты слушай. Они знали, что наши не дадут миру погибнуть. Они знали, что уже изобретен будто одним ученым в СССР такой снаряд межпланетный, небывало страшной силы, и вот, если пустить много таких очень могучих снарядов в то самое небесное тело заранее, то его можно сбить с пути, в сторону отклонить. Или совсем взорвать на части… И вот они пошли, потому что никто, кроме них, не знал, что грозит всей Земле. А это самое тело все падало и падало ближе…
Игорь замолчал. Все посмотрели на небо. Словно кровью налитый, пристально глядел на нас с темного небосклона маленький, злой, неморгающий зрачок Марса.